Записки охотника Восточной Сибири - Александр Черкасов

Дробовиков у нас в Восточной Сибири мало; она запружена винтовками. Почему сибиряки не уважают дробовиков — очень ясно, если мы только вникнем в их положение и поймем сибирскую охоту. А именно потому, что свинец и порох здесь доставать довольно трудно и дорого[2], а известно, что дробовик требует гораздо большего заряда, чем винтовка. Но этого мало. Сибиряку гораздо выгоднее охотиться с винтовкой, нежели с дробовиком: винтовкой он бьет все, что на глаза попало: и медведя, и рябчика, и утку, а с дробовиком идти на хищного зверя он не отважится. Кроме того, сибиряк с детства привык к винтовке; дробовик уже прихоть. На этом основании торговые люди чрезвычайно редко привозят к нам дробовики для продажи, а потому почти все они попали в Забайкалье не иначе как с теми людьми, которые завезли их вовсе не для продажи, а по собственной надобности, — людьми служащими, переселенцами. По большей же части у здешних простолюдинов, записных охотников, почти все дробовики сделаны из стволов солдатских ружей и некоторые, надо заметить, бьют нисколько не хуже прежних Лазарони и Старбусов; нужды нет, что ствол и курок иногда привязан к ложе различными ремешками и веревочками. Сибиряк не гонится за красотой и отделкой ружья — ему нужен в нем хороший, крепкий бой, а не изящество работы; посмотрите, как он грубо обращается со своим товарищем охоты, — нарочно мочит его водой и снаружи никогда не чистит для того, что ружье, покрытое ржавчиной, никогда не блеснет на солнце во время охоты и тем не испугает дичь; зато за внутренностию ствола он смотрит зорко и содержит ее в большой чистоте. Сначала я поговорю о дробовиках, а потом займусь винтовкой и штуцером. Многие охотники, в особенности люди из простого звания, думают, что чем дробовик длиннее и казнистее, тем он дальше и кучнее бьет, но этого за постоянную норму принять нельзя, потому что это правило не всегда справедливо. Я знал много ружей с чрезвычайно короткими стволами, но с отличным боем; также много случалось видеть ружей превосходной щеголеватой отделки, с довольно длинными стволами, которые били весьма незавидно; зато доводилось стрелять и из таких, которые были связаны в нескольких местах мочалками и веревочками, но превосходно били всякою дробью, как крупною, так и мелкою. Впрочем, эта истина, я полагаю, известна многим охотникам.

Не отступая от своих убеждений, основанных на опыте, я все-таки должен признаться и как бы согласиться с простолюдинами, что из простых ружей (нашего произведения) те бьют дальше, сильнее и крепче, у которых стволы длинные и казнис-тые. Воля ваша, а это правда. Не знаю, разве способ сверления дробовиков и пригонка к цели у простых мастеров иначе производится, нежели на фабриках.

По этой причине нельзя дать решительно никаких советов при покупке ружей из магазинов или от мастеров. Да и что может быть лучше пробы в этом отношении? Стрельба в цель и, еще лучше, по дичи покажет достоинство и недостатки. Но вот странный способ выбора ружей, употребляемый простыми охотниками; на чем он основан — объяснить не умею. При выборе охотник берет ружье, ставит его вертикально на приклад (на ложу), накладывает рукою (мякотью ладони у большого пальца) на дуло и крепко прижимает. Потом смотрит — чем сильнее на руке осталось впечатление от краев дула и чем темнее середина, равная его внутренности, тем ружье считается лучше. Такие ружья, они говорят, бьют далеко и крепко. Я много раз из любопытства испытывал этот способ над всевозможными ружьями — результат был верен.

Здесь дробовики обыкновенно пробуют таким образом: ставят какую-нибудь деревянную мишень и начинают стрелять в нее полными настоящими зарядами мелкою дробью шагов на 50 и 60, а крупною на 70 и даже 80. Если ружье на такое расстояние кучно и крепко бьет, оно одобривается; если же оно разбрасывает и дробины не глубоко входят в дерево — бракуется. Но вот хорошая проба ружья (дробовика), испытанная мною неоднократно: заряди ружье среднею дробью и выстрели зимою в большие холода в ворона шагов на 50 или 60 и, если убьешь его наповал, бери смело такое ружье. Крепость ворона к ране удивительна: однажды я выстрелил в него, сидящего на пне на расстоянии 30 сажен, из штуцера коническою пулею; ворон поднялся как бы здоровый, но, отлетев сажен 50 в сторону, упал, как пораженный громом. Подняв его, я увидал, что пуля прошла по самой середине бока, под крылом у плечной кости.

Считаю излишним говорить о степени осторожности, с какою обращаются здешние ирокезы с заряженными ружьями. Но не могу не привести здесь одного случая, бывшего со мной, который каждый раз, как только заговорю о нем, заставляет меня содрогаться. Вот он. Ходил я однажды зимою за козами по лесу; не видал ничего, устал и, завидя на ключе ледяной, поднятый кверху, как гора, накипень, отправился к нему, чтобы напиться. Взошел на самый верх и искал воды, но на гладком льду поскользнулся и упал на правый бок. Штуцер выпал у меня из руки и покатился с накипня по льду под гору, беспрестанно задевая за неровности и подпрыгивая, вниз прикладом, а ко мне стволом; я не успел еще соскочить на ноги, как вдруг меня обдало мелкой ледяной пылью. Штуцер, летя вниз, ударился во что-то курком и выстрелил, коническая пуля ударила в лед не далее как на поларшина от меня; я вздрогнул, снял шапку и невольно перекрестился…

Вместо того чтобы говорить о том, как должно содержать порядочные ружья, что, конечно, хорошо известно всякому охотнику, я скажу несколько слов, как сибирский промышленник промывает свои самопалы. Прежде всего надо заметить, что он по своей лености делает это очень редко и небрежно, в особенности с дробовиком. С винтовкой он несколько поделикатнее. В самом деле, сибиряк, как только придет очередь мыть ружье, почти каждый раз отвинчивает у него казенный шуруп, или просто казенник, и тогда уже промывает стволину обыкновенным способом. Если же нельзя или ему лень отвернуть казенник, он замыкает чем-нибудь затравку, наливает в ствол воды и дает ему несколько минут постоять, для того чтобы вся грязь успела отмокнуть, как они говорят. Потом оттыкает затравку, выпускает сквозь нее грязную воду, прополаскивает ствол чистою водою и протирает досуха коноплем на шомполе. А потом слегка просушивает стволину на печке; если же это случится на охоте, то в огне. Кстати замечу еще, что некоторые из здешних промышленников дробовики точно так же, как винтовки, после каждого выстрела смазывают внутри каким-нибудь жиром или маслом. Я часто спрашивал здешних охотников, к чему они отвертывают или, лучше сказать, отбивают (молотком, обухом топора, даже камнем) казенники, для того чтобы промыть ружье. На это некоторые говорили, что они это делают из любопытства посмотреть на внутренность ствола — нет ли в нем каких-нибудь повинок, т. е. раковин, занатрин, гибин, царапин и проч. Другие же говорили, что они поступают так просто по привычке, бессознательно, видя, что это же делают другие промышленники, старики, более их опытные.