Владыка ночи - Андрей Ливадный

— Почему ты уверен, что мне…

— Потому что меня наняли, — жестко и лаконично прервал Нирона измененный. — Ты должен умереть, здесь у этой скалы, как два цикла назад умер твой отец. За последние годы Аулия выросла, окрепла, и среди городской знати идет борьба за власть, ты разве не заметил этого?

Нирон глубоко задумался:

— Я был занят и не придавал этому значения.

— Зря. Могу сказать больше, — мне не нравятся те люди, что метят на твое место. Аулия расцвела и тут же начала загнивать.

— Какое тебе дело до этого? — не выдержав, спросил Нирон.

— Интересуют подробности? — усмехнулся Гебес. Он огляделся по сторонам и сел на оттаявший валун, который за время их разговора успел попасть из укорачивающейся тени скалы под лучи восходящего солнца.

— Вряд ли ты поймешь логику измененных, — произнес он. — Нас много, гораздо больше, чем ты думаешь, мы способны выжить в меняющихся условиях Селена, в то время как вы обречены на вымирание или изменение, кому как повезет. Это в перспективе, О'Релли, но каждого заботит день сегодняшний, верно? Нирон кивнул.

— Твой мирок ограничен несколькими кратерами, ты считаешь, что Аулия центр цивилизации, но на самом деле это не так. Союз нескольких городов лишь мелкая формация на просторах Селена. Есть целые государства, как людей, так и измененных, которые лежат далеко отсюда. Они ведут жестокую войну между собой, но я не хочу принадлежать ни той, ни другой стороне. Моя родина тут, и большинство членов моего отряда выходцы из местных городов. Нам надоело скитаться по чужим поселениям, однако здесь, в родных кратерах, многое переменилось за время моего отсутствия. Измененных по-прежнему ненавидят, но не гнушаются тайно прибегать к нашей помощи, как в твоем случае, например… Но я уже давно не строю иллюзий и понимаю: сегодняшние работодатели завтра пошлют карательные экспедиции, чтобы уничтожить нас и замести следы собственных злодеяний, прикрываясь невежеством толпы и слепым страхом людей перед измененными. Мне не хочется погибнуть на войне, которая полыхает за тысячи километров отсюда, и надоело скрываться по расселинам, совершая мелкие набеги ради элементарных предметов первой необходимости. Я долгие годы мечтал вернуться домой, но те, кто обещал мне тайное возвращение, считают, что способны держать меня на расстоянии вытянутой руки, используя по своему усмотрению и пичкая пустыми обещаниями.

— Поэтому ты не убил меня?

— Я еще не решил, умрешь ты или нет.

— Я не хочу…

— Меня не интересуют твои личные желания, О'Релли. Аулия должна пасть, но, если это произойдет без должной подготовки, нас попросту раздавят объединенные силы Союза городов. Поэтому я сижу здесь и разговариваю с тобой. Ты можешь остаться в живых и стать наместником Регула, при соблюдении двух условий: мне нужны схемы технических коммуникаций Аулии и твоя клятва, что силы Регула не пойдут на штурм нового города измененных.

Нирона вновь охватила ледяная дрожь.

— Ты предлагаешь мне предать сотни ничего не подозревающих людей, обречь их на смерть, выдав тебе тайные ходы предков?

— Они не умрут. Изменение — это не смерть. От проклятия погибают лишь те, кто не способен смириться с ним.

О'Релли казалось, что сонмище противоречивых мыслей и чувств попросту разорвут его…

— Выбирай, Нирон. Ты должен дать ответ здесь и сейчас. Либо ты получаешь жизнь и власть, либо я дам знак своим людям, и они просто прирежут тебя. Аулия станет городом измененных так или иначе, это всего лишь вопрос времени и количества жертв.

— Выходит, у меня нет выбора?

Гебес искоса посмотрел на него и кивнул:

— Будем говорить так: выбор есть, но он небогат. Так что решай О'Релли. Ответ за тобой.

Он покинул город еще до заката, когда палящие лучи ослепительного солнца раскаляли поверхность Селена, заставляя покрытую мелким реголитным щебнем равнину куриться желтоватым маревом ядовитых испарений. С того момента, как за главным инженером Аулии закрылись мощные шлюзовые ворота города, минуло много часов; за то время пока старый вездеход карабкался на перевал кольцевого горного хребта, над Селеном отгорел долгий закат, пятнающий землю сложным рисунком резко очерченных теней, и на темнеющем небосводе контрастно проявился ущербный, голубовато-белесый диск Владыки Ночи.

Все это время в душе Нирона шла отчаянная борьба. Его не путали мертвые просторы, не тревожили попадающиеся по пути величественные руины, снедающее О'Релли чувство было тесно связано с настоящим, и причиной подспудного страха являлась грядущая встреча. Он сидел, неестественно выпрямившись в жестком, неудобном кресле древнего аппарата, и не знал, радоваться ему наступившим в жизни переменам или страшиться их.

Впрочем, всему на свете наступает конец.

Диск Владыки Ночи по-прежнему висел над близким горизонтом, когда старая машина, в которой ехал новый наместник Регула, с трудом поднялась на перевал и остановилась.

Впереди лежало унылое пространство нового кратера, в противоположную стену которого был врезан фасад города Регул, а тут, между вершинами кольцевых гор, среди руин древнего поселения, его ждали.

Два десятка изувеченных проклятием Селена созданий, которых испуганный Нирон не решался назвать людьми, появились перед машиной, словно призраки. На них не было обычных защитных костюмов, измененные не носили ничего, кроме пропыленных одежд. На них не воздействовал лютый ночной холод и иссушающая дневная жара, — изуродованные металлической проказой люди уже не подпадали ни под одно из привычных определений, потому их и называли измененными.

Враги рода человеческого, сами некогда являвшиеся людьми, несли на себе неизгладимую печать проклятия, но для каждого из них она была строго индивидуальна, словно неведомые силы, породившие источник металлизированной проказы, соревновались между собой, прихотливо уродуя тела хрупких биологических существ, в обмен на новые ниспосланные им возможности.

В данном случае для Нирона не существовало вопроса, что лучше — всю жизнь прятаться в герметичных городах-убежищах, носить неудобные защитные костюмы, питаться скудными плодами оранжерей и гидропонических инкубаторов или вот так свободно разгуливать по поверхности Селена, презирая холод, жару и разреженный, уже фактически непригодный для дыхания воздух.

Он с трудом заставил себя открыть дверцу и выйти из машины.

В разреженном воздухе все звуки казались тихими, невнятными, и потому голос измененного, чье лицо бороздили глубокие заполненные ртутным блеском металла шрамы, прозвучал на низких басовитых нотах: