Античные критики христианства - Абрам Ранович

В день этот всем вам велю, что плодами питаетесь нивы,

Честь благолепно воздать многославному ночи герою:

Он ведь богам сопрестольник - Гераклу и силе Гефеста.

Феаген говорит, что он слышал это от Сивиллы. 30. Я же напомню ему относящийся сюда оракул Бакида, (старинный прорицатель, под именем которого ходила в Афинах книга оракулов) который, очень удачно примыкая к сивиллиному,

так вещает:

В день, когда прянет в огонь вождь киников многоименных,

В недра убогой души пораженный тщеславия жалом,

Должно иным лисо-псам, что при жизни его окружали,

Участь издохшего волка себе восприять в назиданье.

Если ж из трусости кто уклонится от силы Гефеста,

Тотчас ахейцам велю я камнями побить негодяя,

Дабы не смел он, холодный, горячей усердствовать речью,

Златом суму набивать свою, ростовщик нечестивый,

В Патрах прекрасных себе накопивши пятнадцать талантов.

Как вам кажется, господа? Разве Бакид как прорицатель хуже Сивиллы? Поэтому пора почтеннейшим товарищам Протея высмотреть место для превращения себя в "воздух" - так они называют "сожжение".

31. Так он сказал, и все окружающие воскликнули:

"Пусть киники немедленно себя сожгут; они достойны сожжения". Оратор со смехом спустился, но "от Нестора шум не сокрылся", (Илиада. XIV, 1) то есть от Феагена. Лишь только он услышал крик, как немедленно вошел на возвышение, стал кричать и сулить бесконечное множество зол оратору, который спустился с трибуны; я не называю имени этого почтенного человека, так как не знаю его. Я оставил Феагена надрываться от крика и пошел смотреть атлетов, так как говорили, что гелланодики (судьи на состязаниях) уже находятся на месте борьбы. Вот все, что произошло в Элиде.

32. Когда же мы пришли в Олимпию, портик (крытая колоннада, находившаяся позади храма Зевса Олимпийского) был полон людьми, порицающими Протея или же хвалящими его намерение. У многих из них дело дошло до рукопашной. Наконец пришел и сам Протей в сопровождении несметной толпы. Остановившись за глашатаями, он держал длинную о себе речь, как он провел свою жизнь, каким подвергался опасностям и что он перенес ради философии. Сказано Протеем было много, но я мало слышал из-за множества окружающих. Затем, испугавшись, что меня могут придавить в такой толпе, как это случилось со многими, я удалился, бросив ищущего смерти софиста, который перед кончиной держал себе надгробную речь.

33. Все же я мог расслышать приблизительно следующее. Он говорил, что хочет золотую жизнь закончить золотым венцом; тот, кто жил наподобие Геракла, должен умереть, как Геракл, и соединиться с эфиром. "Я хочу,продолжал он,- принести пользу людям, показав им пример того, как надо презирать смерть; поэтому все люди по отношению ко мне должны быть Филоктетами". При этом более простоватые из толпы стали плакать и кричать: "Побереги себя для эллинов", а более решительные кричали: "Исполняй постановление". Последнее обстоятельство очень смутило старика, так как он надеялся, что все за него ухватятся и не допустят до костра, а насильно заставят жить. Вопреки ожиданию приходилось исполнить решение, и это заставило его еще более побледнеть, хотя он и без того уже был мертвенно-бледен, и привело в дрожь, так что он вынужден был закончить свою речь.

34. Можешь себе вообразить, как я хохотал,- ведь не заслуживал сострадания человек, одержимый несчастной страстью к славе более чем кто-либо из тех, которые одержимы тем же безумием. Как бы там ни было, Протея сопровождали многие, и он наслаждался своей славой, бросая взгляды на своих поклонников, не зная, несчастный, что гораздо более людей толпятся вокруг тех, кого везут распять или кто передан в руки палача.

35. Но вот олимпийские игры закончились, самые красивые из всех, которые я видел; а видел я их в четвертый уже раз. Так как многие разъезжались по домам и единовременно нелегко было достать повозку, я поневоле должен был остаться на некоторое время. Перегрин, постоянно откладывая решение, наконец назначил ночь, чтобы показать свое сожжение. Один из моих друзей взял меня с собой, и я, встав в полночь, направился прямо в Арпину, где был сложен костер. Расстояние было всего-навсего в двадцать стадий, если идти в Олимпии в направлении гипподрома на восток. Стадия, стадий - мера длины: 177,6 метров. Когда мы пришли, мы уже застали костер, который был сделан в яме глубиною так в сажень. Было в нем много факелов, и промежутки костра были завалены хворостом, чтобы он быстро мог разгореться.

36. Когда взошла луна - и она должна была созерцать это прекрасное зрелище,- выступил Перегрин, одетый по-обыкновенному, и вместе с ним были главари киников, и на первом месте этот почтеннейший киник из Патр с факелом, вполне подходящий второй актер. Нес факел и Протей. Каждый из них подходил с разных сторон и поджигал костер. Сразу же вспыхнул сильный огонь, так как было много факелов и хвороста. Герой же - теперь отнесись с полным вниманием к моим словам - снял сумку и рубище, положил свою Гераклову палицу и остался в очень грязной нижней одежде. Затем он попросил ладану, чтобы бросить в огонь. Когда кто-то подал просимое, Протей бросил ладан в огонь и сказал, повернувшись на юг (обращение на юг также было частью его трагедии): "Духи матери и отца, примите меня милостиво". С этими словами он прыгнул в огонь. Видеть его, конечно, нельзя было, так как поднявшееся большое пламя его охватило.

37. Вновь вижу, как ты смеешься, добрейший Кроний, по поводу развязки драмы. Когда он призывал дух матери, я ничего, конечно, не имел против, но, когда он обратился с призывом к духу отца, я никак не мог удержаться от смеха, вспомнив рассказ об убийстве отца. Окружавшие костер киники слез не проливали, но, смотря на огонь, молча выказывали печаль. Наконец мне это надоело, и я сказал: "Пойдемте прочь, чудаки, ведь неприятно смотреть, как зажаривается старикашка, и при этом нюхать скверный запах. Или вы, быть может, ждете, что придет какой-нибудь художник и срисует вас точно так же, как изображаются ученики Сократа в тюрьме?" Киники рассердились и стали ругать меня, и некоторые даже схватились за палки. Но я пригрозил, что, схватив кого-нибудь, брошу в огонь, чтобы он последовал за учителем, и киники перестали ругаться и стали вести себя тихо.

38. Когда я возвращался, разнообразные мысли толпились у меня в голове. Я думал, в чем состоит сущность славолюбия и насколько роковым оно является даже для людей, которые кажутся самыми выдающимися, так что нечего и говорить об этом человеке, который и раньше жил во всех отношениях глупо и вопреки разуму, вполне заслуживая сожжение.

39. Затем мне стали встречаться многие, идущие посмотреть своими глазами на зрелище. Они полагали, что застанут Перегрина еще в живых, так как накануне был пущен слух, что он взойдет на костер, помолившись восходящему солнцу, как это, по словам знающих, делают брахманы. Многих из встречных я заставил вернуться, сообщив, что дело уже свершено, но, конечно, возвращал только тех, которые не считали важным посмотреть хотя бы даже на одно место сожжения или найти остатки костра. Тогда-то, милый друг, у меня оказалось множество дел:

я рассказывал, а они ставили вопросы и старались обо всем точно узнать. Когда мне попадался человек толковый, я излагал голый рассказ о событии, как и тебе теперь;

передавая же людям простоватым и слушающим развеся уши, я присочинял кое-что от себя; я сообщил, что, когда загорелся костер и туда бросился Протей, сначала возникло сильное землетрясение, сопровождаемое подземным гулом, затем из середины взвился коршун и, поднявшись в поднебесье, громким человеческим голосом произнес слова:

Покидаю юдоль, возношусь на Олимп!

Слушатели мои изумлялись и в страхе молились Перегрину и спрашивали меня, на восток или на запад полетел коршун. Я отвечал им что ни попадало на ум.

40. Вернувшись в собрание, я подошел к одному седому человеку, который вполне внушал к себе доверие своей почтенной бородой и осанкой. Он рассказал все, что с Протеем приключилось, и добавил, что он после сожжения видел его в белом одеянии и только что оставил его радостно расхаживающим в "Семигласном портике" с масличным венком на голове. Затем ко всему сказанному он прибавил еще о коршуне, клятвенно уверяя, что он сам видел, как тот вылетел из костра, хотя я сам только несколько минут тому назад пустил летать эту птицу в насмешку над людьми глупыми и простодушными.

41. Ты можешь сам представить, во что это разрастется, какие только пчелы не сядут на место сожжения, какие только кузнечики не будут стрекотать, какие вороны не слетятся, как на могилу Гесиода, и так далее и так далее. А я уже знаю, что очень скоро будет поставлено множество изображений Перегрина как самими элейцами, так и другими эллинами, которым он, говорят, писал. Как уверяют, Протей разослал письма почти во все именитые города с заветами, увещеваниями и законами. Для передачи их он назначил несколько из своих товарищей посланниками, назвав их "вестниками мертвых" и "бегунами преисподней".