КГБ и тайна смерти Кеннеди - Олег Нечипоренко

19 апреля на обеде, который давал британский премьер в честь высоких советских гостей, Н.С. Хрущев отпускал какие-то шутки, но хозяин стола никак не мог понять, по какому поводу.

Из своей второй «экспедиции» аквалангист так и не вернулся, что потом, когда эта история (в отличие от Крэбба) всплыла на поверхность, породило множество различных версий и спекуляций.

В одной из книг, посвященных тайным операциям английской разведки, авторы, ирландские журналисты, так описывают это событие: «Крэбб, имевший слабое сердце и страдавший от злоупотребления алкоголем, сделал два погружения под корабль. Из второго он не вернулся. Русские, обнаружившие, что их корабль подвергается обследованию, заявили резкий протест. Разгневанный премьер-министр Энтони Иден приказал выяснить, кто санкционировал эту акцию. Оказалось, что, хотя некоторые сотрудники МИДа были осведомлены о плане, на соответствующем уровне он не обсуждался. В результате генеральный директор разведки Джон Синклер был уволен».

Только 9 июня 1957 года на большом расстоянии отбывшей стоянки советских кораблей был выловлен облаченный в легкий водолазный костюм обезглавленный труп, к тому же без кистей рук, который по ряду признаков был опознан как тело Крэбба. По мнению экспертов, его голову и руки объели крабы.

Но появилась и другая версия, согласно которой русские изловили ныряльщика, увезли его в Союз, где он под другой фамилией стал работать по специальности в советской военной разведке. Публиковались даже фотографии, «подтверждавшие» эту версию, где мнимый Крэбб изображен в советской военно-морской форме.

Вся история с «крабами» на Западе до сих пор считается одной из неразгаданных загадок времен холодной войны.

Удобные точки для взгляда на происходящее, особенно в стане противника, разведчики искали не только на земле, но и под землей и под водой. Во второй половине 1950-х ЦРУ приступило к реализации нового, теперь уже «высотного», проекта.

Архисекретная операция «Перелет» по проведению разведывательных полетов самолета У-2 над территорией СССР продолжалась до 1 мая 1960 года, когда он был сбит под Свердловском, а его пилот, Гэри Фрэнсис Пауэрс, захвачен, судим на открытом процессе в Москве и приговорен к десятилетнему заключению. И хотя потом тогдашние американские политики — президент Эйзенхауэр и вице-президент Никсон — сами признали, что они не только были осведомлены об этой операции, но и санкционировали ее, все шишки свалились на разведывательную службу США.

Справедливости ради надо признать, что перечисленные операции западных разведок все же носили наступательный характер, и КГБ приходилось в этих случаях прибегать к контратакующим действиям.

Но и сам КГБ подыскивал подходящие точки на вражеской территории, чтобы «давить косяка» (то есть подсматривать, наблюдать) за всем там происходящим.

21 июня 1957 года в Нью-Йорке был арестован скромный фотограф по имени Мартин Коллинз, он же Каютис, он же Гольдфус, назвавшийся на одном из допросов Рудольфом Ивановичем Абелем.

На самом деле это был полковник советской нелегальной разведки Уильям Фишер, имевший в КГБ псевдоним Марк.

В августе 1957 года, работая переводчиком на конгрессе Всемирной федерации демократической молодежи (ВФАМ), проходившем в Киеве, я просматривал американские газеты примерно месячной давности и впервые прочитал об аресте в США советского разведчика-нелегала по имени Абель. На сопровождавшей заметку фотографии был запечатлен человек в наручниках, сидевший в автомашине. Помню, что даже на газетном снимке меня поразил его пронзительный колючий взгляд хищной птицы, попавшей неожиданно в ловушку.

Провал Рудольфа Абеля произошел в результате предательства направленного ему в помощники другого советского нелегала по фамилии Хэйханен — Вика. Впервые в истории американские власти получили фактическое свидетельство того, что советская внешняя разведка имеет на территории США нелегальные резидентуры, руководимые кадровыми офицерами КГБ.

Судебный процесс над Абелем осенью 1957 года в Нью-Йорке проходил так же шумно, как три года спустя процесс над Пауэрсом в Москве, в Колонном зале Дома союзов. Правда, американская Фемида оказалась менее милосердной к Абелю, чем московская — к пилоту: полковник получил 30 лет тюрьмы.

День 10 февраля 1962 года вписан в историю противоборства двух Главных Противников как событие, которое тоже произошло впервые. В этот день на мосту Глиникербрюкке, соединявшем тогда Восточный Берлин с Западным, был произведен обмен полковника Абеля на пилота Пауэрса. Этот прецедент положил начало «джентльменскому взаимодействию» между враждующими разведками и привел к целой серии последующих обменов «сгоревших» шпионов обеих сторон. Но все это — уже в другие десятилетия.

Как-то, после возвращения из Мексики в самом начале 1970-х, в столовой в здании КГБ на Лубянке я с тарелками на подносе приблизился к столику, за которым, склонившись над едой, сидел пожилой человек. Пожелав сидевшему приятного аппетита, я спросил, могу ли присоединиться к нему. Он поднял голову, и я увидел те же глаза, которые поразили меня своим выражением на газетном снимке в 1957 году. Взгляд полковника Абеля — а это оказался он — был по-прежнему пронзительно пристальным, но в то же время в нем сквозила какая-то затаенная грусть. Кивнув в знак согласия, Абель вновь склонился над тарелкой. Видя, что он погружен в свои раздумья, я не решился затевать какой-то банальный разговор и тоже принялся за еду. Закончив трапезу, Рудольф Иванович в свою очередь пожелал мне приятного аппетита, собрал за собой пустую посуду, отнес ее на специально отведенный для этого стол и, сутулясь, направился к выходу из столовой. Это было мое первое и единственное общение с «живым экспонатом», как в последние годы с грустью шутливо называл себя в узком кругу Рудольф Иванович. Спустя несколько месяцев, 15 ноября 1971 года, полковника Абеля не стало. Но, уйдя из жизни, он стал символом классического советского разведчика-нелегала.

«Визави» полковника Абеля по обмену на германском мосту, американский пилот-разведчик Г.Ф. Пауэрс пережил его на шесть лет и погиб в вертолетной катастрофе близ Лос-Анджелеса 2 августа 1977 года.

Увлекшись лирикой, я отклонился от рассматриваемого периода и перепрыгнул в другие десятилетия. Поэтому вновь вернусь в 1950-е.

В те годы в средствах массовой информации и политических декларациях два понятия — «холодная война» и «железный занавес» — почти всегда стояли рядом. Первое определяло жесткое противостояние двух лагерей на грани применения военного арсенала, включая ядерное оружие, второе — закрытость советского общества и изоляционистскую политику его руководителей. Но именно на этом историческом отрезке стало меняться содержание второго понятия, что в определенной степени сказалось и на содержании первого.