Этика перераспределения - Бертран Жувенель

заработанный доходдоход в виде % по инвестициям

Одинокий человек700 ф. 15ш.625 ф. 15 ш.

Бездетная пара732 ф. 5ш.657 ф. 5 ш.

Семья с тремя детьми813 ф. 5 ш.738 ф. 5 ш.

Однако даже если согласиться с этим, и при таком потолке доходов доступные перераспределению суммы окажутся гораздо ниже, чем это может показаться на первый взгляд. Во-первых, из общей суммы доходов, превышающих потолок, вначале надо будет вычесть расходы на содержание прислуги; далее, если мы не готовы ограничить функции государства. Казначейство должно будет возместить свои убытки, связанные с перераспределением. Если при прямом налогообложении доходов, превышающих 1000 фунтов, казна получает 612 миллионов, то из перераспределяемой в пользу низких доходов суммы она может рассчитывать только на небольшую часть от своих прежних поступлений. Поэтому государству придется удержать из перераспределяемой суммы разницу между прежними поступлениями и поступлениями при новом распределении доходов или существенно поднять ставку налога на низкие доходы. Проще всего представить себе эту проблему как удержание в пользу казны из суммы, предназначенной для перераспределения. Но и этот вычет далеко не последний: чтобы сохранить прежний уровень капиталовложений, необходимо также удержать разницу между величиной сбережений, соответствующей нынешним высоким доходам и ожидаемой величиной сбережений, соответствующей тем же доходам, после того, как перераспределяемые суммы окажутся в новых руках. В результате реально перераспределяемые средства не оправдывают первоначально связанных с ними надежд. Каким должен быть потолок доходов? В Приложении мы приводим расчеты того, как можно получить заданный нижний уровень доходов путем сокращения всех доходов, превышающих определенный потолок. В нашем случае потолок -- неизвестная величина. В результате наших вычислений получена величина потолка доходов, которая гораздо ниже любой априорной оценки. Чтобы получить необходимый нижний уровень доходов, мы не можем довольствоваться лишь изъятием излишков у богатых, мы должны значительно задеть и доходы нижнего слоя средних классов. Максимальный чистый доход в 500 фунтов -это не то, о чем мечталось стороннику перераспределения, но это именно та величина, к которой мы пришли. Между прочим, наши расчеты выявили тот упускаемый из виду факт, что современный уровень перераспределения был бы невозможен, если бы по существу это было, как и представляется на поверхности, перераспределением от богатых к бедным; но оно оказывается возможным потому, что это в той же степени и горизонтальное, как и вертикальное перемещение доходов. Результат этого анализа достаточно неожидан. Он наносит удар по широко распространенному мнению, что наши общества очень богаты и что их богатства просто неправильно распределены, -- эта точка зрения была особенно популярна в тридцатые годы. На самом деле мы обнаружили, что те излишки, которые нам хотелось бы безжалостно изъять, -- при этом, полагая, что это никак не скажется на уровне производства, -- совершенно недостаточны для того, чтобы поднять низкие доходы до желательного уровня. Преследование этой цели вызывает снижение жизненного уровня даже у нижнего слоя средних классов. Теория перераспределения возникла на основе двух этических оценок, выражавшим абсолютное осуждение, -- несправедливого недопотребления и существования наряду с ним несправедливо высокого уровня потребления. Как хорошо, если для достижения достойной цели не надо жертвовать чем-то ценным, если ваши средства борьбы со злом являются благими! Таким образом, эта проблема выглядела в глазах интеллектуала, размышлявшего об общественном устройстве. Существовал недостойный образ жизни бедняков, от которого интеллектуал мечтал избавиться, и он рассчитывал, что это можно сделать, просто избавившись от другого недостойного образа жизни -- образа жизни богатых. Интеллектуал (но не художник), конечно, не испытывает симпатии к откровенной роскоши богачей. Поэтому, с его точки зрения, политика перераспределения не повлечет за собой никаких социальных потерь. Но если потолок доходов будет таким низким, как мы говорили, то это многое меняет. В этом случае будет разрушен достойный образ жизни и те нормы, к которым интеллектуал привык и которые он считает необходимыми для выполнения тех социальных функций, которые он ценит больше всего. Теперь, когда наделение средствами одних по-прежнему кажется справедливым, справедливость изъятия средств у других уже не выглядит столь очевидной. Легко сказать: "Ротшильд должен отказаться от своей яхты". Но совсем другое дело сказать: "Боюсь, Бергсон должен лишиться того скромного достатка, который позволяет ему заниматься своим делом". Речь идет не только о незаработанных доходах: будут ущемлены и государственный служащий, и инженер, и интеллектуал, и художник. Хотим ли мы этого? Считаем ли это справедливым? Хорошо известно, что даже самые рьяные сторонники перераспределения не считают это желательным или справедливым. Ведь вознаграждения, получаемые государством за его все расширяющиеся функции перераспределения, гораздо выше, чем те потолки доходов, которые мы определили в нашем исследовании. Это самое очевидное доказательство того, что сторонники перераспределения на самом деле не считают эти потолки доходов желательными или приемлемыми. Однако человеку свойственно ошибаться, и вполне возможно, что сторонники перераспределения правы в том, что оно необходимо, и ошибаются в установлении относительно высоких доходов тому, кто его осуществляет. Это может быть уступкой обстоятельствам и традиционным взглядам или же непоследовательностью. Давайте поэтому непредвзято рассмотрим возможность того, что в целях повышения доходов, недостигающих минимального уровня, могут быть оправданы удержания даже из очень скромных доходов. Поскольку теперь нам необходимо оценить, что хуже -- ненормально низкий потолок доходов среднего класса или же недостаточные доходы рабочих, нужен своего рода критерий справедливости. Нам предлагают "арифметику счастья", исчисление удовлетворенности, теперь одетое в новые одежды экономики благосостояния. Удовлетворенность Перераспределение началось с осознания того, что одни имеют слишком мало, а другие -- слишком много. Когда пытаются выразить эту мысль точнее, обычно предлагают две формулировки. Первую можно назвать объективной, вторую -- субъективной. Объективная основана на представлении о приличном образе жизни, ниже которого никто не должен опускаться; другие образы жизни приемлемы и желательны в определенных пределах выше этого уровня. Субъективная формулировка не определяет того, что является объективным благом для людей, и ее можно выразить примерно так: "Для богатых потеря будет не столь чувствительной, как приобретение для бедных", или даже более прямо: "Определенная потеря дохода будет значить меньше для богатого, чем соответствующий прирост дохода для бедного". Здесь сравниваются степени удовлетворенности. Можно ли такое сравнение считать эффективным? Можно ли хоть с какой-нибудь степенью точности измерить понижение удовлетворенности у одних и повышение ее у других? Если да, то мы можем узнать, как достичь максимальной суммы личных удовлетворенностей при заданном уровне производства, причем будем считать, что этот уровень остается неизменным. Такая идея не могла не возникнуть в кругу экономистов, так как понятие максимизации удовлетворенности использовалось в разных контекстах уже не одно десятилетие. Чистая теория потребительского спроса рассматривает индивида как человека, обладающего определенным доходом, который он расходует на предлагаемые рынком по определенным ценам товары таким образом, чтобы получить максимум удовлетворенности. Чистая теория обмена рассматривает две стороны, каждая из которых обладает определенным количеством товара и желает приобрести товар другой стороны. Каждая сторона меняет часть своего товара на часть товара партнера до тех пор, пока дальнейшее приобретение очередной порции товара не требует от него большей жертвы, чем ценность этого приобретения для него. Можно сказать, что к этому моменту каждая сторона получает наиболее удовлетворяющий ее набор товаров и, в определенном смысле, удовлетворенность обеих сторон максимизирована. [См. рассуждения проф. Ногаро в "La Valeur Logique des Theories Economiques" (Paris, 1947) , chap. IX, "La Theorie du Maximum de Satisfactions".] Несколько фантастическая теория общего равновесия распространяет чистую теорию обмена на случай большого числа людей и большого количества товаров. Общее равновесие -- это эстетический и математический оптимум, которым экономисты склонны прямо или косвенно считать оптимум удовлетворенности. Такое убеждение действительно является интуитивной необходимостью для экономиста. Постулируя, что экономическое поведение определяется стремлением каждого к максимизации личной удовлетворенности, и, утверждая, что любое равновесие в обмене есть наилучший компромисс между удовлетворенностями сторон, и что тем самым равновесие максимизирует сумму их удовлетворенностей, они пришли к выводу, что общее равновесие является наилучшим состоянием с точки зрения отдельного человека, а с точки зрения общества в целом -- это оптимальное сочетание индивидуальных достижений. [См. дискуссию Самуэльсона в "Foundations of Economic Analysis" (Cambridge, 5 March 1948), chap. VIII, "Economy of Welfare".] Из того, что общее равновесие является оптимальным сочетанием, логически следует, что любое отклонение от общего равновесия вызовет преобладание роста неудовлетворенности над ростом удовлетворенности. Таким образом, как только общему равновесию придается психологическое толкование, приходится сравнивать степени удовлетворенности разных индивидов или, по крайней мере, изменения в этих степенях. Очевидно, что общее равновесие включает в себя некий оптимум для каждого индивида, который зависит лишь от уровня доходов, находящихся в его распоряжении, и картина общего равновесия будет меняться с изменением распределения этих доходов. Если общее равновесие можно сравнивать с "менее чем равновесным" состоянием по критерию увеличения суммарной удовлетворенности, то и общее равновесие, возникающее на основе определенного первоначального распределения, можно сравнивать с общим равновесием при другом первоначальном распределении. Таким образом, само понятие общего равновесия как состояния, каждое отклонение, от которого влечет за собой снижение суммарной удовлетворенности, прямо приводит к "экономике благосостояния" и фактически является источником ее утверждений в стиле Парето. Теория убывающей полезности Ведущую роль в современной экономической науке, развитой Вальрасом и Джевонсом, сыграла не только теория максимизации удовлетворенности. Аксиома об убывающей полезности со времен этих экономистов до сегодняшнего дня продолжает оставаться одним из основных инструментов экономических исследований. Тот факт, что определенная часть продукта а тем менее ценна для владельца, чем большим количеством продукта а он обладает, прекрасно объясняет приобретения обеих сторон в процессе обмена: каждая сторона отказывается от "последних" долей товара, которого у нее много, чтобы приобрести "первые" доли товара, которого у нее нет. Два набора товаров а и b, первоначально сосредоточенные в разных руках, возрастают в стоимости в процессе обмена, поскольку последние доли товара а, мало полезные для А, переходят в руки В, для которого они имеют большую полезность, в то время как А приобретает у В последние доли товара b, которые более ценны для него, чем для предыдущего владельца. В этой операции обмена надо учитывать два обстоятельства. Отказываясь от последних долей товара а, владелец А мало теряет, тогда как, приобретая первые доли товара b, он многое получает. Предположим теперь, что он настолько обеспечен товарами b, с ... п, что не намерен приобретать товар b, а отказ от последних долей товара а для него по-прежнему лишь небольшая жертва, в то время как для В приобретение первой доли товара а -- большой выигрыш. То есть, можно сказать, что при смене владельца потребительская стоимость этой части товара а возрастает. Таким образом, от аксиомы убывающей полезности мы переходим к предположению об убывающей полезности дохода. Выдающимся экономистам не составило труда распространить аксиому убывающей полезности на доходы. Так, проф. Пигу писал: "Очевидно, что любое перемещение доходов от относительно богатого человека к относительно бедному примерно такого же характера должно увеличить общую сумму удовлетворенности, поскольку это обеспечивает удовлетворение более насущных потребностей за счет менее насущных" [Pigou, Economics of Welfare, 4th ed. (London, 1948), p. 89]. Благодаря своей простоте это утверждение воспринимается легче, чем утверждение проф. Лернера: "Общая удовлетворенность максимизируется таким распределением доходов, которое уравнивает предельные полезности доходов всех членов общества" [A. P. Lerner, The Economics of Control, 3rd ed. (1947), chap. II, p.29]. Предельная полезность дохода -- это модный термин для обозначения удовлетворенности или удовольствия, получаемого от последней единицы дохода. Допустим, эта единица равняется 10 фунтам. Утверждение проф. Лернера означает, что доходы хорошо распределены, если потеря 10 фунтов будет одинаково переживаться всеми членами общества. Утверждение проф. Пигу означает, что передача 10 фунтов из одних рук в другие оправдана, если новому владельцу эта сумма принесет больше удовлетворенности, чем предыдущему. Проф. Роббинс со свойственным ему изяществом утверждал [L. Robbins, An Essay on the Nature and Significance of Economic Science, 2nd ed. (London, 1935), chap. VI], что распространение теории убывающей полезности на доходы не оправдано потому, что применение маржиналистской теории в этой сфере подразумевает сравнение степеней удовлетворенности разных людей. Это опять заводит в ту ловушку, которой стремятся избежать при разумном применении этой теории. Удовлетворенность разных людей, утверждает Роббинс, нельзя мерить одной меркой. Этот аргумент неожиданно оказался спасительным для приверженца экономики благосостояния, который взвалил на себя невыполнимую задачу уравнивания предельных полезностей для разных индивидов. Доказав, что это является патовой ситуацией, проф. Роббинс тем самым невольно вызвал следующий ход: "Вероятная величина общей удовлетворенности максимизируется при равном распределении доходов" (Лернер) [Lerner, The Economics of Control, pp. 29--32]. Нет необходимости подробно приводить доказательство проф. Лернера, которое опирается на в высшей степени искусственные предпосылки: первоначальное равенство доходов и то, что отклонения от этого равенства являются случайными. Силу аргумента равного распределения определяют не столько эти формальные рассуждения, сколько другое. Если равное распределение предлагается как средство максимизации удовлетворенности, те, кто выступает против него, возлагают на себя бремя доказательства того, что получателям больших доходов необходимо и больше удовольствия для достижения того же уровня полезности, а это не может не шокировать демократическое общество. Некоторые другие аспекты и оценки Таким образом, дискуссии о максимизации удовлетворенности неизбежно приводят к выводу о необходимости равного распределения. Этот вывод, однако, основан на предпосылке, что вкусы и образ жизни людей не обязательно формируются в соответствии с их доходами, что было справедливо отмечено профессором Пигу [Pigou, A Study in Public Finance, 3rd ed. (London, 1947), p. 90]. Не требует доказательств то, что снижение дохода вызывает снижение определенной удовлетворенности, тогда как повышение дохода выше определенного предела -- это получение пока еще не определенной удовлетворенности. Гораздо важнее то, что не всегда оправдано маржиналистское представление о доходе, как о последовательности убывающих величин, последняя из которых всегда может быть исключена без ущерба для других. Определенный образ жизни подразумевает определенную структуру расходов, из которых всегда можно "отжать воду". Но наступает момент, когда сохранение прежнего уровня жизни становится невозможным; человек должен приспосабливаться к новым условиям, он опускается на другой жизненный уровень, что неизбежно вызывает огромную неудовлетворенность. Можно сказать, что предыдущее обсуждение удовлетворенности отодвинуло на задний план уровень неудовлетворенности, вызванной потерей дохода. Поскольку мы все еще руководствуемся принципом Роббинса, что удовлетворенности и неудовлетворенности разных людей несоизмеримы, можно прибегнуть к другому известному способу измерения. Нельзя доказать, что сумма личных удовлетворенностей тех, кто приобретает, выше суммы личных удовлетворенностей тех, у кого средства изымаются. В самом деле, есть все основания полагать, что в случае распределения средств, отобранных у одних людей, среди такого же числа других, последние получат меньшую суммарную удовлетворенность, чем ее потеряют первые. Но дело в том, что эти средства распределяются между гораздо большим числом людей. И довольных будет больше, чем недовольных, плюсов больше, чем минусов; и поскольку нельзя точно измерить значение этих величин, остается констатировать преобладание плюсов над минусами и считать этот результат успешным, что фактически сейчас и делается. Всеми признается, что уровень неудовлетворенности не должен быть слишком высоким, и поэтому процесс сокращения высоких доходов должен быть растянут во времени. Чтобы решить проблему сравнения удовлетворенности и неудовлетворенности, решили идти эмпирическим путем. Если мы согласны с точкой зрения Лансинга, что демократия -- это строй хорошо управляемой борьбы, в котором сила должна брать верх без насилия, то мы можем сказать, что неудовлетворенность, вызванная потерей дохода, измеряется политическим сопротивлением мерам по перераспределению, и что победа или поражение этого сопротивления означает преобладание неудовлетворенности или удовлетворенности этими мерами. Таким образом, исход политической борьбы из-за доходов всегда максимизирует благосостояние. Однако это было бы действительно так только в том случае, если все члены общества были бы заняты удовлетворением лишь своих личных потребностей и были бы безразличны к любым нравственным императивам. Тогда, действительно, сила и энергия их требований выражала бы уровень их удовлетворенности. К счастью, эта борьба нигде не происходит в такой атмосфере чистого и осознанного эгоизма. Дискриминация меньшинства Нецелесообразность радикального выравнивания доходов в течение короткого времени не требует доказательств. Психологи предупреждают о возможности бурного и социально опасного поведения тех, кто был внезапно выбит из жизненной колеи. [То необыкновенное согласие на резкое снижение своего экономического положения, которое выказали обеспеченные классы Великобритании, было вызвано патриотизмом военного времени, когда война угрожала существованию нации. Правительство, ведущее войну, почти добилось "молчаливой революции". Могло ли в мирное время с той же готовностью быть принято такое же стремительное снижение доходов в целях социального перераспределения -- является сомнительным. Оно могло бы вызвать возмущение высших классов, что привело бы к ослаблению государства.] Экономисты предупреждают, что при переходе к общественному использованию тех производительных ресурсов, которые раньше обеспечивали нужды состоятельных классов, в краткосрочной перспективе прибыль от производства новых общедоступных товаров и услуг будет гораздо ниже прибыли от производства прежних предметов роскоши и услуг. [Хочу сослаться на высказывание проф. Девонса: "Может пройти довольно много времени, пока мощности, использовавшиеся для производства дорогих товаров, могут быть переориентированы на прибыльное производство других товаров". Раньше я думал, что сокращение рынка дорогих товаров в результате радикального перераспределения вызовет довольно серьезные изменения, что услуги, стоящие миллион для богатых, не могут, будучи перенаправленными на бедных, стоить столько же. Это интуитивное представление было основано на том, что богатые платят друг другу фантастические суммы за услуги, как, например, известный врач известному адвокату, создавая таким образом внутреннее циркулирование высоких стоимостей, которое должно сократиться при оказании давления на высокие доходы. Само существование высоких доходов вызывает высокую оценку такого рода деятельности, которая, с одной стороны, увеличивает эти доходы, а с другой, поглощает часть расходов этих людей. Мне казалось, что при радикальном перераспределении все подвергнется дефляции, и поэтому покупательная способность сократится. Но д-р Хендерсон и проф. Девонс взяли на себя труд опровергнуть мою точку зрения с теоретических позиций, и я принимаю их аргументы.] Признание возражений против краткосрочного выравнивания доходов не ослабляет аргументы в пользу их долгосрочного выравнивания -- оно даже усиливает их. Сдерживая темпы радикального уравнивания и давая людям возможность постепенно привыкнуть к новым условиям жизни, мы тем самым признаем, что различия в субъективных потребностях являются вопросом привычки, историческим феноменом. Конечно, нам кажется, что уравнивание доходов ныне живущих людей было бы преждевременным: мы знаем этих людей и знаем, насколько различны их потребности. Но мы считаем возможным поступить так с людьми, которые, как нам кажется, меньше отличаются друг от друга, по той простой причине, что они как личности еще не существуют. Поэтому мы можем считать разумным в будущем то, что в реальности кажется совершенно абсурдным. Это обычное обольщение разума, легко пленяющегося простотой -- строить свои схемы вдали от раздражающих сложностей знакомой реальности, в будущем или туманном прошлом, там, где все зыбко и смутно. А затем полученная таким образом рациональная схема может использоваться для оценки и осуждения несовершенств сегодняшнего дня. Давайте, однако, отметим одно последствие уравнивания, которое сохранится независимо от того, в близком или далеком будущем мы планируем завершить нашу реформу. Предположим, что устранены все различия во вкусах, вызванные социальными привычками. Тем не менее, люди не будут одинаковыми. Должны сохраниться определенные различия в индивидуальных вкусах. Экономический спрос уже не будет определяться различиями в личных доходах -- эти различия будут устранены. Спрос будет определяться только количественно. Понятно, что товары и услуги, пользующиеся спросом большого числа людей, будут стоить для них дешевле, чем товары и услуги, пользующиеся спросом малого числа людей для этой последней группы потребителей. Удовлетворение потребностей меньшинства будет стоить дороже, чем удовлетворение потребностей большинства. Люди, относящиеся к меньшинству, будут подвергаться дискриминации. В этом явлении нет ничего нового. Это нормальная черта любого экономического общества. Люди с необычными вкусами находятся в невыгодных условиях в плане удовлетворения своих потребностей. Но они стремятся поднять свои доходы, чтобы удовлетворить свои особые нужды. А это, надо сказать, является наиболее мощным стимулом. Его эффективность подтверждается тем, что многие представители расовых и религиозных меньшинств отличаются особой целеустремленностью, добиваются высоких доходов, занимают ведущие посты. То, что справедливо в отношении этих меньшинств, справедливо и для индивидов, отличающихся необычными чертами. Социологи могут подтвердить, что в обществе свободной конкуренции наиболее активными и преуспевающими являются люди с наиболее неординарными личными качествами. Если люди с необычными вкусами не имеют возможности экономически улучшить свое положение путем повышения доходов, то тогда во имя справедливости они подвергнутся дискриминации. [Чтение представляет собой небольшой, но понятный пример той дискриминации, о которой идет речь. Пусть первая семья приобретает каждый месяц двенадцать книг по цене в один шиллинг -- общая сумма равна 12 ш. У второй семьи другие вкусы, которые выражаются в чтении более серьезных книг, стоимость которых от 7 ш. 6 п. до 21 ш. Если вторая семья хочет иметь такое же количество материала для чтения, что и первая, ей придется истратить что-то около 6 ф. -- в десять раз больше, чем первой семье. Это означает, в случае равных доходов, что фактически вторая семья будет находиться в менее выгодном положении, чем первая, с точки зрения удовлетворения своих потребностей.] Это будет иметь четыре следствия. Первое, материальные проблемы у людей с неординарными вкусами; второе, потеря для общества тех усилий, которые предпринимались бы этими людьми для удовлетворения своих особых потребностей; третье, утрата обществом разнообразия жизненных стилей, возникающих в результате успешного удовлетворения этих особых потребностей; четвертое, утрата обществом тех видов деятельности, которые поддерживаются спросом меньшинства. Что касается последнего пункта, можно вспомнить всем известный факт, что некоторые широкодоступные сегодня товары, например, специи или газеты, первоначально являлись предметами роскоши и продавались только благодаря тому, что немногие люди хотели приобрести их по высоким ценам и имели такую возможность. Трудно сказать, каким бы сейчас было экономическое развитие Запада, если, как того требуют реформаторы, были бы определены приоритеты, то есть, если бы производственные усилия были направлены на выпуск большего количества товаров для большинства в ущерб разнообразию товаров для меньшинства. Но бремя доказательства того, что экономический прогресс был бы столь же впечатляющим, лежит, конечно, на реформаторах. История показывает нам, что каждое последующее увеличение возможностей потребления было связано с неравным распределением средств потребления. [В последние годы общественное мнение уделяет все больше внимания роли, которую играет накопление капитала в развитии экономики. Но до сих пор не обращали внимания на взаимоотношения между распределением покупательной способности и прогрессом. Опыт показывает, что прогресс сдерживается в тех случаях, когда неравенство чрезмерно наследуется, а также когда шкала доходов имеет разрывы. Но он также сдерживается, когда равенство достигается насильственными мерами. Видимо, существует оптимальное для целей прогресса распределение потребительской способности. Этот вопрос хорошо было бы исследовать.] Влияние перераспределения на общество Никто не пытался нарисовать картину общества, возникшего в результате радикального перераспределения, вдохновленного логикой максимизации удовлетворенности. Даже если допустить, что это будет общество с теми значениями нижнего уровня и потолка доходов, что мы даем в Приложении, то и в этом случае в таком обществе будет невозможен образ жизни, присущий нашим лидерам во всех областях, -- будь это бизнесмены, общественные или профсоюзные деятели, художники или интеллектуалы. Мы условились не принимать в расчет, какое бы то ни было снижение активности индивида или сокращение объема производства. Но перераспределение доходов вызовет большие изменения в экономической деятельности. Спрос на одни товары и услуги возрастет, спрос на другие -снизится или исчезнет. Специалистам в области потребительского поведения не составит труда приблизительно оценить рост и падение спроса на разные группы товаров. [В случае повышения низких доходов с большой степенью вероятности можно говорить о необходимости использования дополнительных финансовых средств. Изменения для отдельных семей будут происходить в рамках тех изменений, которые происходят в существующих социальных условиях, и результаты которых хорошо известны. Снижение высоких доходов, с другой стороны, повлечет очень большие изменения уровня жизни для отдельных семей. Недостаточное количество таких примеров не позволяет сделать общие выводы на материале нашего общества, что, однако, не мешает делать разумные предположения.] Некоторые виды деятельности современного общества постепенно исчезнут из-за отсутствия на них спроса. Таким образом, будет подтверждена теория "неправильной направленности производительной деятельности" Уикстеда. Этот известный экономист утверждал, что неравенство доходов искажает распределение производственных ресурсов [P. H. Wicksteed, Common Sense in Political Economy (London, 1933), pp. 189--91]. Поскольку в рыночной экономике трудовые усилия направляются туда, где они лучше вознаграждаются, богатые могут отвлекать эти усилия от удовлетворения насущных потребностей бедных и направлять их на удовлетворение собственных прихотей. Высокие доходы -- это своего рода магниты, оттягивающие трудовые усилия от сфер их наилучшего применения. В нашем реформированном обществе с этим злом будет покончено. Я лично без сожаления расстался бы со многими услугами, которыми пользуются богатые, но вряд ли найдутся сторонники ликвидации всех видов деятельности, которые служат людям с чистым доходом свыше 500 фунтов. Прекратится производство всех высококачественных товаров. Будут утрачены навыки, необходимые для их производства, огрубеют вкусы, которые этими товарами формировались. В первую очередь и наиболее значительно пострадает производство художественной и интеллектуальной продукции. Кто сможет покупать картины? И даже книги, кроме дешевых бульварных изданий? Можем ли мы примириться с тем уроном, который будет нанесен цивилизации, если творческая интеллектуальная и художественная деятельность не смогут найти своего покупателя? Должны примириться, если будем следовать логике исчисления удовлетворенности. Если раньше 2 тыс. гиней тратились двумя тысячами покупателей на приобретение философского или исторического исследования, а теперь 42 тысячи покупателей тратят эти деньги на книги ценой в один шиллинг, то вполне возможно, что суммарная удовлетворенность возрастает. Таким образом, получается, что общество от этого выигрывает, если рассматривать общество как совокупность независимых потребителей. При исчислении суммарной удовлетворенности индивидов не учитываются потери от невостребованного обществом научного исследования, что, кстати, выявляет крайне индивидуалистический характер позиции, которую обычно называют социалистической. Но, даже вопреки логике своих рассуждений, самые ярые сторонники перераспределения доходов негативно относятся к сопутствующим культурным потерям. И они предлагают, на их взгляд, разумный выход. Действительно, люди не смогут создавать свои личные библиотеки, но будут общественные библиотеки, даже больше и лучше, чем теперь. Действительно, издание книг не будет поддерживаться читательским спросом, но автор сможет получать помощь от государства и т.д. Все сторонники политики радикального перераспределения дополняют эти меры самой щедрой государственной поддержкой всего здания культуры. Это требует двух комментариев. Вначале рассмотрим способы компенсации, а затем их значение. Чем выше уровень перераспределения, тем больше власти у государства Мы уже отмечали, что из-за сокращения объемов инвестируемого капитала вследствие перераспределения доходов государство должно удерживать из перераспределяемых сумм те же или почти те же средства, что раньше, при существовании высоких доходов, направлялись на инвестиции. Из этого логически следовало, что государство будет само заниматься инвестициями, принимая на себя большую ответственность и большую власть. Теперь мы увидели, что, лишив индивидов возможности материально поддерживать сферу культуры в результате сокращения их доходов, государство берет на себя еще одну ответственную функцию и еще большую власть. Из этого следует, что государство финансирует, а значит и определяет, капиталовложения, и что оно финансирует культурную деятельность, а, следовательно, и определяет, какие направления культуры поддерживать. Поскольку больше нет частных покупателей книг, картин или других произведений культуры, государство должно поддерживать литературу и искусство либо как покупатель, либо путем предоставления субсидий авторам, либо и тем и другим способом. Это не может не вызывать беспокойства. О том, как быстро возрастет власть государства в результате политики перераспределения, можно судить уже по той огромной власти, которую оно имеет сегодня в результате лишь частичного перераспределения. Ценности и удовлетворенность Знаменателен тот факт, что сторонники перераспределения хотят при помощи государственных средств остановить вырождение высших форм деятельности, к которому привело бы перераспределение, пущенное на самотек. Они хотят предотвратить потерю ценностей. Есть ли в этом смысл? При обосновании необходимости перераспределения утверждалось, что должен быть достигнут максимум личной и общей удовлетворенности. Для простоты доказательства было принято, что максимальная сумма личных удовлетворенностей достигается при равенстве доходов. И если это равенство доходов является наилучшим, то, следовательно, и цены, которые устанавливают на рынке покупатели, и соответствующее этой ситуации размещение ресурсов тоже, по логике вещей, должны быть самыми лучшими и наиболее желательными. Но разве тогда не противоречит всей линии доказательств требование продолжать производство товаров, не пользующихся теперь спросом? Согласно нашим предпосылкам, благодаря процессу перераспределения мы достигли уровня максимального благосостояния, при котором максимизирована сумма личных удовлетворенностей. Не противоречит ли логике наше стремление уйти от этого состояния? Бесспорно, когда достигнуто распределение доходов, при котором декларируется максимизация суммы индивидуальных удовлетворенностей, мы должны позволить этому новому распределению изменить размещение ресурсов и производительную деятельность, т. к. в противном случае это перераспределение доходов потеряло бы всякий смысл. А когда ресурсы перераспределяются, мы не должны изменять их новое размещение, чтобы тем самым не уменьшить суммарную удовлетворенность. Таким образом, вмешательство государства в те сферы культуры, которые не в состоянии найти покупателя, является явной непоследовательностью. Те, кто настаивает на такой государственной поддержке перераспределения, фактически отрицают, что максимизация суммарной удовлетворенности приводит к идеальному размещению ресурсов и видов деятельности. Совершенно очевидно, что, отрицая это, они тем самым разрушают весь процесс доказательства необходимости перераспределения. Если мы считаем необходимым поддерживать художника, хотя знаем, что, отдай мы эти средства людям, они нашли бы им собственное применение и повысили бы свой уровень удовлетворенности, то тогда мы теряем всякое право требовать, чтобы доход Джеймса был отдан людям, потому что это повысит их удовлетворенность. И как знать, может быть, Джеймс сам поддерживает художника. [Можно возразить, что богатая семья Джеймсов использовала большую часть своих доходов для менее похвальных целей, и сказать, что власти, изымая доходы Джеймсов, сделают для развития культуры больше, чем делали богатые. Для этого есть основания (сравним то, что делали правители для развития искусства от эпохи Возрождения до XVIII века с тем, что предлагали богатые буржуа в XVIII столетии), но следует отметить, что в настоящий момент мы обсуждаем перераспределение власти от индивидуумов к государству, а не перераспределение от богатых к бедным. Обладает или нет государство большей квалификацией для того, чтобы поддерживать развитие искусства, по сравнению с богатыми людьми (а здесь очень многое зависит от характера правительства и природы богатых классов), если основанием для изъятия доходов богатых является намерение государства максимизировать удовлетворенности потребителей, ему не дано право направлять эти средства на другие цели, уходя таким образом от цели максимизации всеобщей удовлетворенности.] Мы не можем принимать критерий максимизации удовлетворенности, когда мы разрушаем личные доходы, а затем отказываться от него, когда планируем расходы государства. Признание того, что максимизация удовлетворенности может разрушить ценности, к