Восхождение к Шамбале - Илья Николаевич Баксаляр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но я умею управлять своими страхами!
– Нет! – лама еле заметно скривил губы. – Ты умеешь только прятать комплексы. Страхом руководить невозможно, его можно перебороть, даже забыть о нем на некоторое время, но он будет всегда довлеть над тобой! Посмотри! – и монах мягко положил свою руку мне на голову. Я хотел отвести ее, но в это время теплая энергия через кончики пальцев ламы устремилась в подсознание, унося мои мысли в прошлое.
Школьный туалет, злые лица подростков, их агрессия сильно задевает меня, нервозность возрастает, злость бурлит и мечется в голове, захватывая все мое сознание. Память ярко нарисовала давно забытое воспоминание. Что случилось? В углу туалета, ощетинившись, стоит щупленький белобрысый пацаненок маленького роста. Он пытается противостоять двум здоровым акселератам, унижающим более слабого ученика. В их глазах ярость. Мальчишка зло смотрит на одноклассников и пытается сопротивляться, противостоять здоровым детинам, но неожиданный удар под дых сбивает его с ног. Он падает на пол. Он не понимает, что произошло. Боль стремительно нарастает, как ком, мальчик хватается за живот. Нечем дышать, он вертится по полу, ловя ртом воздух. Удар ногой, еще удар. Губы разбиты, удары сыплются градом. Острая, раздирающая боль вызывает шок. Мальчишка пытается закрыться руками от ударов, но подростков это только раздражает, и они еще сильнее начинают бить. Наверное, это издевательство будет продолжаться вечно…
Воспоминания слегка затуманиваются. Не понимаю, где и что происходит, только боль прорезает сознание. Раздается звонок, нанеся еще пару ударов, хулиганы уходят, оставив меня в луже крови. Об этой драке я забыл. Но подсознание тихим эхом напомнило, что, получив сильный болевой шок, я тогда впервые почувствовал страх перед физической болью. Годы делают свое, стирая прошлое. Все забылось, тем более что неприятный случай произошел, когда мне было лет двенадцать или тринадцать. Время проходит, часто оставляя после себя пустоту, забирая многие неприятные моменты. Однако шрамы на психике остаются. Они зарубцевались, но всегда дают о себе знать, стоит только их слегка задеть.
Я помню, потом меня еще много раз обижали. Мальчишку надломили, и, чтобы не сломаться, он пошел в клуб боевых единоборств. Страх перед дракой все время довлел надо мной. Но спорт помог победить, как я считал, мои слабости. Обидчики еще пытались унижать меня, страх перед физической болью блокировал сопротивление и волю, но однажды, собрав всю волю в кулак, я переборол слабость и хорошенько проучил хулиганов-акселератов. Одновременно вспомнилось, как неимоверно тяжело было нанести первый удар, сколько усилий потребовалось для этого. В этот момент в памяти возникла картинка, как после моих ударов обмякли тела противников, как изменились их лица и куда-то исчезли хамство, грубость и агрессия.
Картинки менялись и крутились, как в калейдоскопе, вдруг все застыло, мир легкой дымкой рассеялся, и я оказался в монастыре.
– Тебя беспокоит боль, которая не дает тебе покоя, – прошептал лама.
– Нет у меня никаких проблем! – пытался объяснить я. – У меня все хорошо.
– Кроме страха в каждом из нас есть еще другие боли, которые затаились в глубоких складках подсознания и не дают покоя, все время напоминая о себе. Идя по жизни, мы допускаем слабости.
Монах смотрел прямо в глаза, и его рука незаметно легла мне на голову. Теплый поток мягкой паутиной пополз в мой мир нейронов, тонкими, едва заметными змейками охватывая весь мозг. В невесомом состоянии сознание поплыло по безбрежным туманностям, заброшенным в далеких галактиках моего подсознания. Мысли путаются, закручиваются в один большой клубок хаоса, а затем, срываясь, уносятся в многочисленные лабиринты памяти. Кинолента прокручивается с огромной скоростью, в глазах начинает рябить, и ничего не понятно, ощущение, что ты смотришь в окно поезда, мчащегося по бесконечно длинному темному тоннелю. Кажется, коридору не будет конца. Но вот мрак исчезает, частота кадров замедляется, и передо мной вырастает живая картина небольшого города. Назойливый вопрос не дает мне покоя: «Где я?» Полуразрушенные дома, блокпосты, обложенные мешками с песком, для лучшей маскировки перекрашенные в цвет хаки. Дула пулеметов, напряженные глаза солдат, с опаской смотрящие сквозь прицел на меня. Улицы пустынны, вдоль дороги у домов стоят большие бочки с песком. Только два дня назад здесь шли бои. Да, да, я вспоминаю это место! Темные пепелища, обгорелые останки машин, груда разрушенных стен. Нервозные лица озабоченных солдат. На улице страшная жара, перепуганные военные при полной экипировке, некоторые в бронежилетах, касках, автоматы в руках, палец напряженно застыл на курке, готовый в любой момент надавить на спуск. Глаза, их глаза… Кадр воспоминаний замирает, медленно фокусируясь на зрачках солдата, они нервно бегают в ожидании смертельной опасности, любой шорох или движение вокруг вызывают в них неподдельный звериный страх.
Рядом ощущалось незримое дыхание смерти. Картинка растеклась мутной плесенью, но потом фокус начал вырисовывать новые кадры. Я иду по улице. За поворотом у каких-то ворот чувствую на себе чей-то тяжелый пристальный взгляд. Фотография в голове застыла. Точка отчета пошла. Поворачиваю голову. Рядом с развороченной стеной, в куче битого кирпича, чуть в стороне от автоматчиков, сидит человек, я не могу вспомнить, мужчина это или женщина. Как он тут оказался и что здесь делает? Трудно предположить. В этом аду, в обожженной войной подворотне. Человек сидел на голой земле, не понимая, что происходит, съежившись, умоляюще смотрел на меня. Взгляд поражал отчаянной болью. На лице светится бессмысленная улыбка, не выражающая никаких эмоций. До сознания доходит, что человек явно душевнобольной. Он ничего не просит, не протягивает руки, не клянчит подаяния. Но я остро почувствовал, что он страшно голоден. Глаза кричали в отчаянии: «Помоги!» Дикий горящий взгляд на фоне улыбки умалишенного человека. Черные, блестящие от влаги
