Сад Эпикура - Анатолий Домбровский

Уже заканчивая эту короткую речь, Эпикур увидел, что к ним приближается Федрия. Она была возбуждена, что-то выкрикивала и махала руками. Первым ее словом, которое уловил Эпикур, было слово «скифы». Эпикур поднялся с камня. Увидев его, Федрия закричала:

— Они ломятся в ворота! Они требуют, чтобы их впустили! Они говорят, что в нашем саду есть мертвецы… Иди к ним, Эпикур! Они грозятся выломать ворота! Иди к ним!

— Не кричи, Федрия, — сказал Эпикур, выйдя ей навстречу. — Это ошибка. Ты ведь знаешь, что у нас нет мертвецов…

Гермарх, Идоменей и Колот последовали за Эпикуром.

Четыре скифа в черных гиматиях и черных повязках на лицах, опоясанные мечами, стояли у ворот. Эпикур приказал привратнику отпереть калитку и вышел к ним.

— Я Эпикур, — сказал он. — Я владелец этой усадьбы.

— В твоем доме мертвые, — сказал Эпикуру скиф, стоящий впереди других. — Прикажи своим людям впустить нас, иначе мы обнажим мечи.

— В моем доме нет мертвых, — твердо ответил Эпикур. — И все люди, скрывающиеся здесь, здоровы.

— Мы должны убедиться в этом сами, — сказал все тот же скиф, положив руку на меч. — Нам известны имена умерших.

— Кто же они? — спросил Эпикур.

— Метродор и Полиэн из Лампсака. Говорят, ты прячешь их тела от сожжения…

— Ложь! — закричал Эпикур. — Это ложь! — и замахнулся было на скифа палкой, но Колот и Идоменей удержали его.

— Тогда пусть Метродор и Полиэн выйдут к нам, — потребовал скиф.

— Но их нет, — сказал за Эпикура Колот. — И Метродор, и Полиэн в Пирее. Клянусь богами Олимпа…

— Кто вас послал? — спросил Идоменей. — Назовите имя человека, который вас послал!

— Откуда вам известны имена Метродора и Полиэна? — подступил к скифам Колот.

— Или мы обнажим мечи, или вы впустите нас, — сказал скиф, стоявший впереди других. — Нам приказано применять силу!

— Пусть войдут, — разрешил Эпикур. — Пифагор сказал: кого назвали мертвым при жизни, того не переживут сказавшие так. Пусть войдут. Пропустите их, — приказал Эпикур людям, собравшимся у ворот.

— Говорят, что для вас смерть — праздник, — сказал, остановившись рядом с Эпикуром, все тот же скиф. — Говорят, вы радуетесь смерти и пируете над телами умерших. Вот и на доске у вас написано: «…здесь удовольствие — высшее благо». Так ли это?

— Я разрешил тебе войти в дом, но я не разрешал тебе лезть мне в душу, — сказал Эпикур и отошел в сторону, давая дорогу скифам.

— Они занесут к нам заразу, — запричитала Федрия, когда скифы направились к домам. — Это наша смерть!.. Это твои враги, Эпикур, послали к тебе смерть…

После ухода скифов Федрия вместе с помощниками снова принялась окуривать помещения и поливать полы кипятком, в котором варили полынь. Запахом полыни наполнился весь сад. Даже вода в роднике, казалось, стала пахнуть полынью.

— Надо работать, — сказал друзьям Эпикур. — Безделье утомляет душу.

Сам он поднялся к винограднику и принялся подвязывать лозы, которые склонились к земле под тяжестью гроздей. И хотя ему трудно было нагибаться — по-прежнему болела спина, — он не давал себе передышки, работал, обжигаемый солнцем и соленым потом.

Конечно, скифов прислали его враги, думалось ему. И не с тем, разумеется, чтобы внести в его дом смерть. А для того, чтобы смутить его, причинить боль, испугать мыслью о возможной смерти Метродора и Полиэна. И все та же гнусная ложь: будто он и его друзья устраивают праздничные пиршества по любому поводу, даже по поводу смерти близких.

Эпикур распрямился и вздохнул, глядя в сторону городских ворот, откуда начиналась дорога в Пирей, где затерялись Метродор и Полиэн. Эпикур постоянно и с тревогой думал о них.

«Но что мне мешает отправиться в Пирей и разыскать их?» — спросил себя Эпикур. И тут же вспомнил о своей болезни. Это она мешала ему. Мешала ходить, мешала работать. Он приложил руку к тому месту, где жила боль, прислушался и не обнаружил ее. Он нагнулся, потом выпрямился, потом сделал несколько быстрых шагов и понял, что боль покинула его. Он вздохнул, на этот раз с облегчением, и вытер подолом гиматия пот с лица. «Теперь я немедленно отправлюсь в Пирей», — сказал он себе. И причиной такого решения было не столько то, что утихла боль, сколько то, что мысль о возможной беде, которая настигла в Пирее Метродора и Полиэна, эта новая, душевная боль пересилила и заглушила старую, телесную.

Друзья стали протестовать против такого решения. Каждый из них готов был сам отправиться на поиски Метродора и Полиэна, и у каждого из них нашлись сотни преимуществ, которые якобы давали им право немедленно покинуть сад. У одних это была молодость, у других — крепкое здоровье, у третьих — быстрые ноги, у четвертых — зоркие глаза. Колот сказал:

— Я молод, я здоров, у меня быстрые ноги, зоркие глаза, кроме того, у меня нет ни родных, ни близких, которые стали бы оплакивать меня в случае моей смерти. У меня зычный голос и крепкие легкие, так что я могу постоянно и громко выкрикивать имена Метродора и Полиэна. Я могу пробиться через любую толпу, потому что я силен, я могу один принести на плечах из Пирея Метродора и Полиэна, если они больны. Я пойду! — заключил он.

— Колот прав, — сказал на это Эпикур. — Никто, кроме него, не обладает всеми теми качествами, о которых он сказал. Но зато я, как никто из вас, лишен качеств Колота: я стар, я болен, у меня слабые ноги, у меня десятки родных и близких — это вы, мои друзья, у меня тихий голос и слабые легкие, я не могу пробиться сквозь толпу и принести на плечах из Пирея Метродора и Полиэна. Но вот мое несомненное преимущество перед вами: я — Эпикур. И значит, по моим словам и поступкам афиняне судят о вас. Поэтому я говорю вам: я отправляюсь в Пирей. И вместе со мною пойдет Колот.

Они взяли с собою немного пищи и кувшин воды из источника. Простились с друзьями у ворот сада и отправились в путь. То, что они могут заразиться чумой, беспокоило Эпикура меньше, чем то, что они могут разминуться с Метродором и Полиэном. И поэтому они направились к городским воротам не окольной дорогой, а самой прямой и прежде всегда многолюдной. Был полдень, когда они оказались в квартале Ли́мны. Летняя жара, конечно, прогоняла афинян с улиц в тенистые сады, в прохладные купальни, под навесы. Но и в жару в квартале Лимны на улицах прежде не бывало безлюдно: громыхали повозки торговцев зеленью и фруктами, возвращавшиеся об эту пору с агоры в свои загородные усадьбы, бродили толпы приезжих и другой люд, не знающий отдыха, в тени оград и портиков сидели водоносы, менялы, шла бойкая торговля пирожками, вином, стоял галдеж под навесами харчевен, цирюльники зазывали прохожих, разносчики хлеба бегали с корзинами от дома к дому, предлагая хозяевам горячие квасные хлебы и ячменные лепешки. Теперь квартал Лимны был зловеще тих и безлюден. Только дважды навстречу Эпикуру и Колоту попались повозки, на которых скифы везли к месту сожжения умерших. Повозки, покрытые рогожами, двигались медленно, тяжело громыхая колесами, а шедшие за ними скифы поглядывали мрачно по сторонам, на ворота домов, и один из них, самый молодой, зычно выкрикивал: «Если мертвые, выносите к воротам!» Эпикур и Колот видели, как распахнулись ворота одного дома, мимо которого двигалась повозка, и четверо людей вынесли со двора завернутый в белый пеплос труп женщины.

Миновав театр Диониса, Эпикур и Колот вышли на агору[27]. Такой агору Эпикур никогда не видел ни днем, ни ночью, ни в летний зной, ни в зимний холод. Агора была пуста, безжизненна. И только у булевтерия[28] да у дома Антипатра, где остановился Антигон, стояла охрана — македонские солдаты. Но никто не охранял лавки торговцев на агоре. Часть из них была уже разрушена, часть сожжена. Валялись обгорелые куски тканей, раздавленные ногами фрукты, перевернутые корзины. Растекался но площади рассол, в котором плавали оливки. Из винных луж торчали черепки амфор. Поднимался дым над обуглившимися обломками книжной лавки Фокиона, удушливо пахло сгоревшим пергаментом. Бездушное солнце, любимое божество стоиков[29], белым ослепительным пятном висело в пустом небе.

— Мрачное зрелище, — сказал Эпикур, останавливаясь. — Безлюдье в великом городе — самое мрачное зрелище…

— Не вернуться ли нам? — спросил Колот. — Безлюдье в Афинах означает давку в Пирее. Все, у кого есть деньги, рвутся на корабли, чтобы покинуть эту землю. Как мы найдем Метродора и Полиэна среди запрудивших город беженцев?

— Не знаю, — ответил Эпикур. — Но доброе дело надо делать до конца.

Зенона Колот увидел на том же месте, где оставил его вчера. Он сидел под навесом Стой, по своему обыкновению, на краю скамьи, хотя рядом не было ни души. Об этой привычке Зенона знали все Афины, вероятно, поэтому Зенон ей никогда не изменял.