Град Камен. Путешествие в Китеж - Николай Морохин

То, что могло показаться догматическим вопросом, выросло до широкого движения, до раскола в жизни народа, государства. Начались преследования инакомыслящих: осенью 1653 года первым был заточен в монастырь Аввакум.

Власть не сплотила тогда вокруг себя общество, а нажила массу противников, которые не приняли новых обрядов, посчитали за благо бежать от «мира», от реформы, от сильных мира сего. Вряд ли правильно называть их «раскольниками». Нет, это не они «придумали» раскол. Скорее они стали его главными жертвами.

Старообрядцев запечатлели в России как людей с реки Керженец, кержаков. Старцы основывали здесь скиты – тайные на первых порах поселения, где люди собирались жить по старому, «правильному» порядку и по справедливости. С Керженца переселялись дальше – в заволжские степи на Иргиз, в Сибирь, в заонежские леса на Выг. За «старую веру» держал долгую оборону – с 1668 до 1676 года – окруженный Соловецкий монастырь. Его монахи объявили троеперстие «печатью антихриста», и с ними рядом сражались добравшиеся до острова крестьяне, сподвижники Степана Разина. Спустя десятилетие царевна София закрепила казнь в указе «Двенадцать статей» как нормальное наказание для «хулителей церкви», «подстрекателей», «укрывателей раскольников».

Когда в 1654 году полетели в огонь «неправильные» иконы – то, что веками приучали считать святым, – прихожане замерли в ужасе. Но дальше в огонь, спасая от погибели свою душу, шагнут люди: спустя несколько лет сотни старообрядцев сожгут себя заживо в Закудемском стане на нижегородской земле. Таким был первой случай, как их стали называть, «гарей».

В самих старообрядцах не было единства. Еще в 1656 году Никон замучил Павла Коломенского – последнего епископа, который не принимал нововведений. А ведь только епископы были вправе давать сан диакона и священника. Настал момент – и умерли последние рукоположенные священники, придерживавшиеся старого обряда. Что было делать дальше? Признать тех, кто побыл в лоне официальной церкви и вернулся все-таки к старой вере? Или же стоять на том, что больше священников быть не может? Так старообрядческий мир разделился на поповцев и беспоповцев, чьи обряды проводили наставники из числа мирян.

С 1656 года отсчитывают свою историю скиты на Керженце, всего в полусотне километров от Светлояра. В одном дневном пешем переходе отсюда по тайге – если вы знаете дорогу.

Из всех неосвоенных, непроходимых мест России, где можно было укрыться от власти, именно леса в Нижегородском Заволжье были ближе всего к столице. Первым священником, бежавшим сюда от официальной церкви, стал Софонтий.

В 1657 году были основаны две первые обители «ревнителей старой веры» возле деревни Ларионовой неподалеку от нынешнего города Семенова. В 1674 году возникли рядом Деяново, Пафнутово и Хвостиково: в глубине тайги стали жить беглые соловецкие монахи. После поражения восстания последовали лютые казни. Но многие из тех, кто сумел спастись, скрыться, смог добраться до нижегородских лесов. В окрестностях Городца, в ковернинской, семеновской тайге, собирались не согласные с реформами москвичи. Заволжье обживали староверы. И хотели утвердить этот край как свой духовный оплот.

Старообрядцам требовались свои святыни. И они появились. Одной из самых главных стал град Китеж, скрытый от врагов в водах озера Светлояр, в лесах между Керженцем и Ветлугой. В нем праведники продолжают жить вечно подобно Христу: для них после жертвенной кончины уже настало воскресение.

Но разговоры о таких святынях в старообрядческой среде – это одно. И совсем другое – попытка рассказать о них всей читающей России. Не вызов ли это государству и официальной церкви?..

Лишь спустя полтора века были опубликованы записки русских художников академиков живописи Григория и Никанора Чернецовых. Пожалуй, их имена известны сейчас не многим. Братьям, родившимся в семье скромного иконописца в маленьком провинциальном городе Лух (теперь это даже и не город, а рабочий поселок в Ивановской области), очень повезло: волей судьбы они получили блестящее художественное образование. Молодые люди оказались в столичном кругу деятелей искусства, среди добрых приятелей Пушкина. Именно Чернецовым принадлежит, в частности, одно из прижизненных изображений великого поэта, а их по пальцам можно пересчитать. На известной картине, написанной братьями, Пушкин любуется парадом рядом с Жуковским, Крыловым и Гнедичем: это весь цвет тогдашней русской литературы, в которую еще не пришли Гоголь и Лермонтов.

Открытием Чернецовых стал русский пейзаж. Двести лет назад наши соотечественники были убеждены: нет в нем ничего такого, на чем мог бы остановиться глаз. Где водопады, горы, лазурное море? Где пальмы?.. Не на что смотреть, тоска.

Первые русские пейзажи принадлежали Чернецовым и были вызовом здравому смыслу, с точки зрения их современников. Эти блеклые цвета, эта неинтересная равнина, банальные лес и речка.

Пройдут несколько десятилетий – и появится гениальная саврасовская картина «Грачи прилетели», понятная, наверное, только русскому человеку. Вот она – серая, блеклая надежда на тепло, на лето, и черные, всклокоченные грачи дороже, а значит, красивее любых пестрых райских птиц. Будут удивительные, живые полотна Левитана, Шишкина. Русский человек и не замечал, что он, вероятно, острее многих на земле чувствует оттенки серого: серый бывает грустным, сирым (похожие слова?), а бывает обнадеживающим, торжественным, вбирающим в себя словно бы все богатство радуги.

В 1838 году братья Чернецовы исполнили свою заветную мечту. Они наняли лодку и отправились в плавание по Волге из Рыбинска до самого Каспия. Это была не прогулка. Художники все время напряженно работали. Итогом стали живописные полотна. И не имевшая аналогов в истории искусства панорама Волги. Ее показывали в особом павильоне в Санкт-Петербурге на Васильевском острове. Зрителю полагалось сесть в лодку, которая плавала в небольшом бассейне. А дальше перед ним с одного барабана на другой перематывали холст, имевший многие десятки метров длины. На нем были берега Волги с городами и селами.

Во время путешествия Чернецовы вели дневник. Туда они записывали все важные наблюдения – увиденное и услышанное. В 1862 году в беловом виде дневник вместе с другими материалами экспедиции, с карандашными зарисовками был поднесен Александру II.

Трудно сказать, надеялись ли художники на его публикацию. Но напечатан дневник был только спустя век. И при его внимательном чтении становится ясно: оказывается, именно Чернецовы за пять лет до появления статьи в «Москвитянине» стали первыми русскими деятелями культуры, которые узнали о граде Китеже.

20 июля 1838 года, оказавшись в Городце, они записали: «Между рассказами нашего словоохотливого путеводителя один показался нам любопытным. “В Семеновском уезде (Нижегородской губернии), верстах в ста от Городца, есть в лесу место, называемое Малый Китеж, тут находится земляной вал, и подле него озеро Светлоярое, в котором вода чрезвычайно чиста и прозрачна. В средине этого вала видны груды после бывших тут каких-то строений. В этот Малый Китеж многие от нас, от Городца, ходят на богомолье и полагают, что тут был город, куда во время Батыря (Батыя) из Большого Китежа (так тогда назывался Городец) князь укрылся. Батырь, пришедши со своими полчищами в Городец, разорил его огнем и мечом так, что он долго был запустелым и даже во многих местах зарос лесом”». Этот рассказ между жителями составляет «изустную историю Городца».

Почему «Большим» в рассказе Чернецовых был Городец, а тот город, следы которого богомольцы видели на «Светлояром озере», – «Малым»? Может быть, это просто ошибка? Трудно сказать, как развивались бы события вокруг этого текста, если бы он был опубликован сразу же после путешествия. Узнало бы в этом случае русское читающее общество о граде Китеже? Очевидно было то, что Чернецовы смогли избежать в своем дневнике «опасных слов».

А вот после объяснений автора статьи «Китиж на Светлояром озере» в самых серьезных инстанциях на озеро зачастили комиссии чиновников от светской и церковной власти, принялись там «наводить порядок»… Обнаружены там были, как следует из документов, хранящихся в государственном архиве Нижегородской области, и крайне опасные для духовной жизни общества старые деревья, возле которых молились люди, и «неправильно», «незаконно» поставленная у озера часовня.

Но – поздно. О Китеже уже узнали в столицах. Вслед за мелединской статьей стали появляться новые и новые публикации тех, кто приходил на Светлояр. И замалчивать существование удивительной святыни старообрядцев было уже невозможно.

«Владимирское, село Макарьевского уезда в 45 верстах от г. Семенова, принадлежит князю Сибирскому. Замечательно не по числу раскольников, где их только 110 (с отношением к общему населению (13: 100), но по сборищам раскольников поповщинских и беспоповщинских толков, бывающим близ этого села летом по ночам, а особенно с 22 по 23 июня. Здесь, на берегу озера Светлый Яр, по раскольничьему поверью, есть “невидимый город Большой Китеж”, в котором будто бы укрылся гонимый Батыем великий князь Георгий Всеволодович. Как скоро татары подошли к Китежу, говорят раскольники, город сделался невидимым и останется таким до самого светопреставления. Собираясь по ночам “на Китеж богу молиться”, раскольники, а с ними часто и православные всю ночь молятся у озера, прилепляя к деревьям зажженные восковые свечи. Старухи скитницы поют всенощные, читают каноны, а затем “Китежский летописец”, в котором заключается описание небывалого Большого Китежа с перечислением всех его церквей и монастырей, с определением обширности стен его, количества ворот и пр.», – писал Павел Мельников в «Отчете о современном состоянии раскола в Нижегородской губернии», составленном в 1854 году.