Над просторами северных морей - Павел Цупко

— Налеты фашистов?

— Налетов пока не было. Они, наверное, не догадываются, где аэродром. А беда пострашнее налетов.

— Не тяни душу. Говори как есть.

— Туманы.

— Что-о? Туманы? Хо-хо-хо! Га-га-га! — разнеслось по острову.

Моряк нахохлился, сказал зло:

— Напрасно вы так. Там туманы такие… неделями стоят! Этой весной туман нас в плену продержал около месяца. Во-о! Помучились! Соль кончилась!

— Что-о? Соль? Подумаешь, продукт питания! Было б чего жевать! Можно и без соли! Наши предки ее совсем не знали.

Техник хотел сказать что-то резкое, но передумал, несколько раз сряду затянулся дымом.

— По своей серости мы сначала тоже так думали. Когда кончилась соль, первые дни посмеивались и уплетали все, что подавали. Но потом кусок в горло не полез. Даже рис со сливочным маслом — нас и таким баловали.

— Во-о! Загнул! От сливочного масла отказались! Ха-ха!

— Нет, друзья! Это, оказывается, очень страшно: пища без соли! Первое, второе, хлеб — все без соли. Жуешь, как… как мануфактуру, а организм ее назад! Оказалось, без соли, как без воды, человек долго жить не может! Вот тебе и предки!

Все притихли. Задумались.

— А все из-за тех проклятых туманов. Повезло еще, что самолетов не было в воздухе. Страшно подумать: куда бы они садились?.. Ну, мне пора! Остальное договорим в Энске.

— Слушай, а почему аэродром называют Энском? — спросил кто-то.

— Да так получилось, — пожал плечами техник. — Место безлюдное, безымянное, а как война началась — любой объект Энском называют. Ну и мы свой так окрестили, а теперь пошло — Энск да Энск…

Размышляя над услышанным, Усенко медленно вернулся к самолету. Там его ждал взволнованный Гилим.

— Костя! Ты знаешь? Севастополь оставили!

— Ты-ы что?.. Быть того не может! Не верю!

— По радио передали: оставлен по приказу Ставки… Севастополь… Несокрушимой твердыней стоял он на левом фланге фронта. Севастополем гордились, по нему равнялись, в него верили, с ним как с плацдармом в тылу врага связывали планы на будущее наступление, на освобождение угольно-металлургической базы страны — Донбасса. Утрата была страшная.

Усенко растерянно взглянул в сторону Щербакова и догадался, почему тот угнетен: он знал про Севастополь, но не решился сказать, пожалел. Константин тяжко вздохнул.

— Но это не все, — продолжал Александр. — Было несколько налетов на Мурманск. Город сгорел…

Край советской земли

Погода заметно улучшилась, облака расползлись, засверкало солнце, и мир преобразился: прежде нелюдимый, теперь приветливо ласкал взор чистыми тонами зелени, вод, небес.

К самолетам привезли и раздали какие-то безрукавки из прорезиненной ткани серого цвета, назвали их капками. Оказались спасательными жилетами. Каждый летчик обязан был надеть такой жилет под парашют. При вынужденном прыжке, спускаясь на парашюте, следовало через специальный шланг надуть его воздухом и заткнуть пробкой.

Армейские летчики скептически встретили капки. Поблескивая голубыми глазами, рослый Устименко, распахнув реглан ровно настолько, чтобы под ним на груди был виден новенький орден Ленина, спросил:

— Неужели вы, моряки, не могли придумать что-нибудь надежнее для спасения своих драгоценных жизней?

Ответ инструктора был категоричен:

— Нет, браток. Мы летаем только с капками.

— Ясно, как божий день: спасение утопающих — дело рук самих утопающих! Эх, мать моя женщина…

Около одиннадцати часов дня готовая к перелету первая эскадрилья была построена. Подошли Богомолов, Михайлов и несколько незнакомых летчиков. Все они оказались из 95-го истребительного авиаполка. Один из них, щеголевато одетый майор, обратился к строю:

— Моя фамилия Жатьков. Командую девяносто пятым. Я назначен старшим в операционной зоне севернее горла Белого моря. Вы поступаете ко мне в оперативное подчинение. Базироваться будете на Энском аэродроме. Не думайте, что вас ждет шикарный московский аэродром. Энск можно назвать аэродромом только при бойкой фантазии. Просто на берегу Кольского полуострова нашли подходящую площадку, слегка очистили ее от камней, вырыли землянки, капониры, и все.

В строю зашумели. Кто-то выкрикнул:

— Не привыкать! Садились на дорогах и лесных полянах!

— Знаю! — Жатьков резким голосом прервал шум. — Вы народ стреляный, потому именно вас и прислали сюда. Но я обязан предупредить: Энский аэродром на другие непохож, сложный. Ручаюсь, такого вы не встречали. Находится он на плоскогорье, продувается всеми ветрами, посадочная полоса узкая и не соответствует розе ветров. Поэтому преобладают сильные боковики: чуть зазеваешься — снесут в сторону, выкатишься из полосы, загремишь в камни или в овраги. Учтите! Конечно, для обозначения направления ветра мы зажигаем дымшашки, увидите. При посадке прикрывайтесь креном. Вообще жить и летать там можно. Вот только в самоволки, как здесь, бегать некуда, — пошутил майор. — До ближайшего оленьего стойбища — добрая сотня километров!

— Товарищ майор! — прервал шутку нетерпеливым взмахом руки молодой летчик из строя и представился: — Лейтенант Устименко, командир звена. Разрешите вопрос? Вы не можете сказать нам, какие задачи придется выполнять?

— Конкретно? Каждый экипаж будет получать перед вылетом. А общая? Вас прислали сюда для выполнения особо важного правительственного задания. Будем охранять морские перевозки союзников. Непонятно? Значит, так! Там, на западе, — махнул рукой Жатьков, — в караван собирается несколько десятков пароходов, им придают боевые корабли для эскорта, и в составе такого конвоя они идут, как говорят моряки, через океан к нам. Против этих конвоев немцы бросают подводные лодки и авиацию. Какую? Пикировщиков и торпедоносцев.

— Товарищ майор, какие грузы везут эти конвои?

— Военные. Пушки, танки, боеприпасы к ним, грузовики.

— Много везут! Стоит ли… игра свеч?

— Как сказать? На безрыбье… Посчитайте сами: в майском конвое было доставлено около четверти миллиона тонн, а нам на каждый день войны нужны миллионы! Но… все-таки помощь. Фронту нужна каждая такая тонна. Вот почему надо сберечь и доставить туда все, что поступает морем.

— На этом — все! — решительно прервал вопросы Богомолов. — Об остальном договорим в Энске. До вылета осталось двадцать минут. Знакомьтесь с лидерами, и по самолетам!

— Одну минутку! — задержал Жатьков. — Чуть не забыл! Напоминаю, товарищи, здесь фронт! Не расхолаживайтесь! Пушки и пулеметы должны быть готовы к немедленному бою. Мы в свой первый прилет сюда чуть не влипли: встретились с «мессерами — сто десять». Хорошо, те струхнули и удрали, а то устроили бы нам мясорубку: оружие у нас не было готово.

Через четверть часа три истребителя Пе-3 первого звена, приподняв к небу острые прозрачные носы, мягко гудя мощными моторами, направились к взлетно-посадочной полосе. Еще через минуту их зеленые, окрашенные снизу в голубой цвет фюзеляжи растаяли в той стороне, где стеной вставало Белое море.

Ровно через десять минут там же скрылось второе звено.

— Пора и нам! — Константин Усенко оглянулся на стоянку остающейся второй эскадрильи с толпой провожающих, на ведомых, выстроившихся за хвостом командирской машины, на сидевшего в проходе кабины Александрова и энергично двинул секторы газа вперед. Моторы взревели на полной мощности, «Петляков» качнулся, срываясь с тормозов, приподнял хвост и устремился на взлет. Под крылом мелькнули домики деревни, кустарник на берегу, гладь реки. Потом все это провалилось вниз, дали раздвинулись — самолет перешел в набор высоты.

— Сзади пристраивается Новиков! — докладывал Гилим. — Вижу, Макаров догоняет!

— Хорошо! Лидер взлетел? Следи за ним.

Командир звена начал плавно разворачивать машину, давая возможность ведомым занять свои места в строю. И вот уже все в сборе. Тройка «Петляковых» летела по большому кругу над аэродромом. Чем выше она поднималась, тем ниже опускалась четкая линия далекого горизонта, увеличивался обзор местности, разворачивалась ее красочная панорама; верхушки деревьев сливались, образуя сплошную зеленую равнину, резче обозначились берега Северной Двины, ее притоков и озер; на западе забелели городские кварталы, а за ними и за островами дельты блеснула ширь Двинской губы.

Ведомые подошли к самолету командира звена так близко, что сквозь плексиглас кабин хорошо различались лица.

— Шурик! Не вижу лидера. Где он?

— Зачем-то ушел в сторону.

Усенко взял направление на базу.

— Беркут, Беркут! — донесся тревожный голос в эфире. — Я — «тройка»! Барахлит мотор. Прошу разрешения произвести посадку. Я — «тройка»! Прием!

«Тройка» — позывной лидера Рудакова. Константин забеспокоился: чего доброго, посадят и его!