Дерево на крыше - Виктория Токарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марго просто перестала ходить на работу. Ей стало противно. А тут и внук подоспел.
Ребенок в доме — столько работы. И сколько бы ни было помощников, всей работы не переделать. А что касается морального удовлетворения, то и сравнивать нечего. Хоровое пение — для публики, для незнакомых людей. А ребенок — лично себе. Твое собственное бессмертие.
Марго ушла на пенсию. Окунулась в семью. И это оказался целый мир. И в нем — простор для творчества, не меньший, чем в музыке.
По вечерам, когда ребенок засыпал, садились играть в карты: генерал, Марго и Вера. Игра была дурацкая, но мозги отдыхали.
Марго не любила проигрывать, мухлевала. Вера разоблачала. Справедливость восстанавливалась. И не было более спаянной команды, чем эта, объединенная спящим мальчиком за стеной.
Александр вернулся, когда Иванушке было восемь месяцев. Он еще не ходил, но уже ползал — стремительно, как таракан. Только что тут — и уже в другом конце длинного коридора.
Александр поставил чемодан. Снял дубленку.
Ванечка оказался у него под ногами. Александр боялся сдвинуться с места. Боялся наступить.
Вышла Вера. Подняла мальчика на руки. Богоматерь.
— Тя-ття… — проговорил ребенок.
— Счастье, — перевела Вера.
Александр понимал: ему надо занять определенную позицию. Да или нет.
ДА — значит Вера и ребенок остаются в доме. Значит, Александр практически женат. Гражданский брак.
НЕТ — значит Вера тихо, постепенно перебирается на свою территорию. Значит, у Александра на стороне есть ребенок, но сам он свободен, с чистой совестью и паспортом.
В коридор вышла Марго, которая теперь всегда была в доме. Она подошла к Вере и забрала мальчика.
Вера со свободными руками шагнула к Александру и обняла.
Знакомое женское тепло. Отчий дом. Ребенок — ангел. Все сложилось.
Александр и сам не знал: как ему лучше — да или нет… Вера или другая? Но другой — нет. Она в воображении. И материализуется ли когда-нибудь? А в реальности — преданная Вера. Сын, наследник. Отец и мать, влюбленные во внука. Древо жизни: корни и веточка.
Александр ничего не сказал. Ушел в ванную.
Он лежал и отмокал от десятимесячного отсутствия, от грязи и пьянства, от случайной еды и случайных связей. Экспедиция — это цыганский табор. Все временно и случайно, с проблесками творческого счастья.
Александр промолчал, и Марго стало его жалко.
Александр вместо Ирины из «Трех сестер» получил Ольгу — возрастную и положительную. И теперь он должен изображать семейное счастье. Или не изображать.
Александр выбрал центристскую позицию: он старался не огорчать Веру, соблюдал супружеский и отцовский долг. Но при этом жил, как козел на поводке. Поводок можно было отпустить на любую длину.
Вера наконец-то получила все, о чем мечтала: дом, мужа, сына и нетрадиционную свекровь. Обычно свекровь и невестка — скрытые соперницы. А Вера и Марго — подруги и единомышленники.
Марго понимала: Вера старше Александра, секс страдает. Но для Александра с его характером вечного мальчика гораздо важнее материнское начало. Вера с ее талантом терпения — вторая мать. А это важнее, чем секс. Секс можно добавить на стороне. Как соль в пресную еду.
Вера видела, что со свекровью ей повезло невиданно, и старалась ей угодить. Она взяла на себя все домашнее хозяйство. У нее оказались «вкусные руки» и, главное, способность к обучению.
Марго знала много секретов, которые превращали простую еду в кулинарный шедевр.
В дом постоянно шастали гости: одни ушли, другие пришли.
Марго расцветала от гостей. Подпитывалась энергией. Как она умела встретить… Как принять… Марго любовалась пришедшим — скрыто и явно. Каждый человек для Марго был носителем божественного промысла, секрет которого надо было разгадать. И она разгадывала. И находила в каждом то, чего не видел никто до нее.
Марго была доброжелательна. А доброжелательность — это и есть интеллигентность.
Вера привыкла к унижениям. Как-то так получалось, что ее все унижали: первый муж, художник Вилен, сама жизнь с матрасом в кулисах, режиссеры, которые не видели в ней героиню, Александр, не допускавший мысли о женитьбе. И только Марго видела в Вере и актрису, и женщину, и личность. И постепенно Вера прониклась ее уверенностью. Да. Она не хуже других. И даже лучше многих.
Вера расцвела. Уверенность ей шла. Режиссеры наперебой приглашали Веру сниматься. Главных ролей она по-прежнему не получала, только эпизоды. Играла простых, русских и справедливых. Вера отпечаталась в сознании как хороший человек. Ее уже узнавали на улице и улыбались, как знакомой, почти родственнице. Веру любили. Ее невозможно было не любить.
Казалось, что к ней можно прийти домой, и она не прогонит, а покормит и даст с собой. Человек, прошедший суровую школу жизни, умеет сочувствовать.
Вера стала меньше бывать дома — экспедиции, съемки. Задворки страны.
Но где бы Вера ни оказывалась, отовсюду писала домой письма.
Каждое письмо неизменно начиналось обращением: «Здравствуйте, дорогие!»
Буквы были крупные, по три слова на строчку. Строчки скатывались вниз, на странице умещалось очень мало текста. Семь строчек по три слова. А много и не надо. Главное — было куда послать сигнал любви. У нее есть семья, дорогие люди, и она тоже есть у них.
Возвращаясь домой, Вера кидалась в домашнюю работу со всей страстью. Тянула лямку хозяйства, как бурлак баржу. Ее не останавливали. Привыкли. Считали: так и надо.
Каждый вносил свой вклад в семью. Иванушка — маленькое солнце, все крутилось вокруг него. Марго — мозговой центр, мировой разум. Вера — обслуга, девка Палашка. Александр — наше ВСЕ. Как Пушкин. Алексей Иванович — сопутствующие товары. Он куда-то уходил на работу, откуда-то возвращался, с той же работы. Но что он там делал, Вера не знала. Да и никто не знал. Не интересовались.
Александр готовился к очередному фильму.
Для Веры там был очередной эпизод.
Сценарист — молодой и модный Ромка Беликов, выпускник ВГИКа. У него была короткая челка и короткие, будто подстриженные зубы.
Лицо — не гармоничное. Он был некрасив до тех пор, пока не раскрывал рот. Но когда он его раскрывал и начинал говорить, не оставалось ни одной равнодушной женщины. Любая готова была отдаться Ромке и идти за ним босиком по снегу. Власть таланта. В шестидесятые годы талант котировался очень высоко. Так же, как сегодня деньги. Ромке за талант прощали все: долги, вранье, пьянство. Ромка не держал слова. Слова были ему нужны только для того, чтобы сочинять сценарии и врать.
Работали в квартире Александра. Марго любила, чтобы ее мальчик был у нее на глазах, обедал вовремя и из ее рук.
Рабочий день начинался в десять утра.
Однажды Ромка явился задумчивый и загадочный.
Стали разминать историю, выстраивать эпизоды — что за чем. Ромка неожиданно поднялся и сказал:
— Щас… — И вышел.
Александр решил: Ромка пошел в туалет. Это не обсуждается.
Александр сидел и ждал.
Ромка явился через два месяца. Оказывается, он ушел в запой, который продолжался два месяца.
Существует патология одаренности. Нормальный человек не может создать «Реквием» или написать «Сикстинскую мадонну». Талант — это не норма. Норма — заурядность.
В отсутствие Ромки Александр попытался работать один, но это оказалось невозможно. Все равно что одному играть в теннис.
Через два месяца Ромка вернулся — виноватый и плодотворный. Они работали быстро и вдохновенно. Подвигались к финалу. И вдруг… не вдруг, конечно, у Ромки родился ребенок. Надо было идти в роддом встречать жену. А работа шла. Финал — самый ответственный момент. Конец — делу венец.
Александр боялся, что если Ромка отвлечется на семейное событие, он опять пропадет на два месяца. А это — катастрофа.
Александр оделся и поехал вместе с Ромкой в роддом.
Все, что происходило, явилось фоном, на котором они работали.
Ребенка долго не выносили. Александр и Ромка стояли рядом и бубнили, как дьячки. Александр предлагал свой вариант, Ромка — опровергал или поддерживал. Переговаривались негромко, чтобы не обращать на себя внимания.
Наконец вышла Ромкина жена Анюта, абсолютная красавица. Рядом — улыбающаяся нянечка протянула Ромке ребенка. Потом все куда-то ехали, прибыли в новый район, где Ромка получил квартиру. Поднялись на лифте на девятый этаж. Все устремились в квартиру, а Ромка и Александр остались на лестничной площадке возле подоконника. Разложили листки, и Ромка торопливо записывал то, что они придумали. Им было по-настоящему интересно. А то, что происходило вокруг — родители, дедушки, бабушки, кроватка, пеленки и даже новорожденная, — все это шло мимо них.
Анюта сгорала со стыда. Ей было неудобно перед родителями. Ромка — муж и отец — не обнаруживал никакого интереса к потомству. Вел себя равнодушно и отстраненно, как селезень на пруду. Никакого внимания к выводку.