«Если», 2010 № 11 - Журнал «Если»

— Вы говорите об установившемся состоянии?

— Да, но не в том смысле, в котором понимали его Голд, Бонди, Хайл или Фагерквист. Рад, что ты знакома с этим термином, хотя лично я предпочитаю называть это «непрерывным созиданием».

— Так как же машина…

— Выслушай меня до конца. После этого мы спросили себя: каким образом может возвращаться эта энергия. После долгих расчетов и размышлений я решил, что на границе катаклизм должен быть достаточно интенсивен, чтобы открывать некий путь к внешнему множеству измерений и проталкивать преобразованную материю за пределы нашей Вселенной. Затем я предположил, что чужое пространство не сможет взаимодействовать с этой энергией и возникающее в результате противодействие… э… вернет энергию в материальное состояние. Учитывая тот факт, что внешние измерения не могут удерживать материю, структура которой является отражением нашей реальности, получается, что конденсат в результате возвращается в наше пространство. Я назвал этот цикл тау-процессом.

Хватайте тазики, девочки, с небес льется материя.

— Изящная концепция, доктор. Но где же опасность?

Он бросил на меня строгий взгляд.

— Терпение. Если теория тау-процесса верна, стоит также рассмотреть и распределение возвращенной материи.

— А стоит ли?

— Тогда давай немного порассуждаем. Если материя попросту вернется к исходной точке, наша Вселенная рано или поздно превратится в огромную пустую сферу с тонкой колеблющейся оболочкой, а это не укладывается в нашу гипотезу непрерывного созидания. Если материя будет возвращаться в одну и ту же точку, там неизбежно возникнет черная дыра колоссальных размеров, что опять же не соответствует нашей центральной концепции.

— Понятно, но разве это не походит на подготовку к новому Большому Взрыву?

Несколько мгновений он смотрел на меня со смесью удивления и одобрения.

— Ценное замечание. Я уже не раз говорил, что твоя текущая должность, возможно, не позволяет тебе раскрыть весь имеющийся потенциал. Как бы то ни было, мы отошли от традиционной теории и стали рассматривать альтернативы, но не ради того, чтобы вернуться обратно, едва столкнувшись с трудностями. И кроме того, что же, по-твоему, должно вызвать взрыв этой гигантской черной дыры? Мы предположили, что две рассматриваемые реальности выровнены или, наоборот, смещены относительно друг друга таким образом, что возвращающаяся материя распространяется весьма широко, что, в свою очередь, позволяет протестировать правильность всей модели на практике.

— Вот о чем я действительно желаю услышать.

— Сейчас услышишь. Если тау-процесс продолжается вечно или хотя бы парочку квадриллионов лет, каждая частица в нашей Вселенной уже должна была так или иначе пройти через наше теоретическое гиперпространство множество раз.

— Ух ты. Интересная складывается картина…

— Так не логично ли будет предположить существование некоего накопительного эффекта, вызванного таким количеством переходов?

Я пожала плечами.

— Да как мне… а, черт, разжуйте, пожалуйста, и эту часть.

Какое-то мгновение он выглядел раздраженным, но все же продолжил:

— Учитывая рассматриваемый отрезок времени, каждая частица, дошедшая до наших дней, должна была когда-то побывать в черной дыре, а после освободиться, когда эта дыра достигла границы трансформации.

Я начала упускать нить разговора и потому просто кивнула. Он наклонился ко мне.

— Наконец, рассмотрим запутанность квантовых состояний. Ты знаешь, что я имею в виду под «запутанностью»?

— Конечно, я ходила на физику — на курсы в средней школе и на «физику для гуманитариев-невежд» в колледже. Это когда две субатомные штучки влияют друг на друга, несмотря на то что находятся в разных часовых поясах.

Он фыркнул.

— Забавно, но довольно близко к цели. Одна из моих коллег — она специализируется на запутанности — считает, что условия внутри черной дыры способствуют возникновению огромного числа запутанных сущностей, то есть этих твоих «штучек». Она предположила, что такие сущности остаются запутанными на протяжении всего тау-процесса. И более того, связаны они через гипервселенную.

— Постойте-ка, — я пыталась привести свои мысли в порядок. — Вы хотите сказать, что каждая частица в нашей Вселенной как-то… связана с этим другим измерением?

Он изобразил аплодисменты.

— А также, пусть незначительно, связана через вторую вселенную с любой другой частицей! Теперь ты знакома с нашей рабочей теорией, — он смотрел куда-то вдаль, сквозь меня. — Мы создали чисто математическую модель нетронутого атома углерода и сравнили ее с реальным атомом. С учетом того, что небольшие различия могло внести огромное число тау-циклов, мы вычли возмущения и получили частоту тау, которая, как мы надеялись, имеет отношение к сути гипервселенной.

— Я все еще с вами, ну, или вроде того.

Он заговорил быстрее.

— Затем мы послали луч когерентного света через линзу, содержащую сверхохлажденный конденсат Бозе — Эйнштейна, замедляя свет до скорости улитки и давая фотонным волнам взаимодействовать с магнитным полем, колеблющимся на частоте тау. Пройдя через линзу, свет достиг цели — заряженного диска из цезия. Повторив эксперимент с другим диском, но без колебаний, мы надеялись увидеть различия между состоянием возбуждения наших двух целей, потому что часть фотонной энергии предположительно могла исчезнуть в гиперпространстве.

Я поняла примерно треть.

— И что же случилось?

— Результат оказался, мягко говоря, неожиданным. Мы установили различные сверхчувствительные детекторы для измерения энергетических колебаний, включая инфракрасные датчики и наш недавно разработанный ДГГ — ты помнишь, как я рассказывал об этом устройстве? Я горжусь им.

Не мешает послушать еще. Я слышала это всего пару тысяч раз.

— Конечно, ваш гравитационный нюхач и локатор потерявшихся кисок.

Он даже не улыбнулся.

— Именно. Но когда мы провели первый эксперимент с нашим тау-генератором, цель попросту исчезла.

— Правда? То есть она… дезинтегрировалась?

— Не в моем понимании этого слова. Если бы от нее остались молекулы или даже атомы, мы бы их засекли. Но не осталось вообще ничего. Очевидно, мы смогли проделать дыру, ведущую в другую вселенную.

— Хм… но вы же вроде сказали, что наша материя там не задерживается?

Впервые с начала объяснений он снова занервничал.

— Так и есть.

— Значит, диск просто возник снова в вашей лаборатории?

— Едва ли. Мы даже представить себе не могли, где он «возникнет», но предположили, что местоположение задают векторы его бесчисленных запутанных квантов. Он мог появиться в любой точке пространства и, насколько мы знаем, времени.