Альбер Ламорис - Полина Шур

Пыль летела в небо, ударяли землю копыта, и раздавалось дикое ржание. Это была борьба физическая, но это было и зрелище, эстетическое зрелище. Это был сюжет внутри сюжета, борьба внутри борьбы — не за свободу, но за власть — это было как бой быков, как ринг с невидимыми судьями и невидимыми зрителями, ринг по всем правилам, с синхронными движениями, с завязкой, кульминацией и развязкой; это была борьба силы против силы, со своими приливами и отливами, красивая и жестокая одновременно, борьба как что–то древнее, извечное, природное. Закон природы — борьба, и в ней победил сильнейший — Белая грива. Но она была ранена, кровь текла по ногам, и она вспомнила о своем маленьком друге.

Фолько и его младший брат выходили коня, но когда Фолько захотел сесть на спину Белой гривы, она сбросила его на землю и второй раз покинула своего друга. Пока она свободна, человеку не позволено обуздать её — даже если это её друг Фолько. Белая грива хотела занять свое место во главе стада, но манадьеры заметили ее и погнались за ней. У них был уже табун покорившихся лошадей, но нужна была им — любой ценой — именно эта, непокорившаяся лошадь.

И они приказали зажечь огонь с четырех сторон болота, в камышах которого укрылась Белая грива. Пламя со всех сторон охватило одиноко мечущуюся лошадь. Но вот в горящих камышах появился Фолько, который заметил дым и услышал отчаянное ржание лошади. Он вскочил на ее спину — на этот раз она позволила ему это — и вывел её из пламени.

Всадники мчались вслед им и загнали Фолько и Белую гриву к берегу Роны — реки, впадающей в море. Они надеялись, что здесь–то и поймают лошадь, здесь–то и одержат над ней победу. Закон жизни — борьба, и в борьбе людей с лошадью люди победили. А над рекой носились чайки, и все дышало свободой, все манило к свободе. И Белая грива с Фолько предпочли броситься в Рону, чем быть пойманными манадьерами. И плавный ритм волн, белые чайки, вихри водяной пыли, синхронные с волнами движения лошади — это была жизнь природы, свободная, нескованная, извечная и необходимая жизнь. Всплески волн. Вихри брызг. Движения лошади. Серые, черные, белые тона природы. «Они поплывут долго, долго — говорил голос за кадром. — И Белая грива, наделенная большой силой, унесет Фолько к тому чудесному острову, где дети и лошади — всегда друзья».

Быть может, в самом фильме дружба между Фолько и Белой гривой осталась больше как желание, нежели осуществление. Слишком мало пришлось на ее долю. Ритм фильма, ритм кадров определился ритмами погони, ритмами борьбы, ритмами бега табуна. Этот ритм, то свободный и гибкий, то стремительный и взвинченный, не замедлился даже на одно мгновение. Несколько спокойных и созерцательных секунд появились только в мечте — а в жизни не произошло долгого и сложного процесса, когда отдают друг другу душу — и становятся друзьями.

Как это было в «Биме», как это будет в «Красном шаре», в «Белой гриве» ребенку не хватало не просто дружбы, друга. Ему не хватало сказки. И потому так естественно возникал другой герой. Если бы он был ребенком, была бы дружба, но не было бы сказки. Другим героем — воплощением того, о чем мечтал Фолько, — стала для него лошадь Белая грива.

Правда, Белая грива не знала вначале Фолько, не стремилась к нему. Её история началась отдельно от Фолько. Она пришла не из сказки. Она просто из другого, вольного, свободного мира, который в этом фильме воспринимается как сказочный. Но только в «Красном шаре» мечта о сказке найдет свое высокое воплощение: Красный шар весь из сказки, перефразируя Экзюпери, можно будет сказать — он пришел из сказки как из страны. Белая грива пришла из степей Камарга и вначале не делала различия между манадьерами и Фолько. Она не могла допустить, чтобы человек, пусть даже ребенок, обуздал ее. Но Фолько боролся за дружбу, и тут–то — не в событиях, а в отношениях — начиналась сказка: здесь человеческое чувство мало–помалу превращалось в чувство волшебное.

И все–таки не скоро разрешила бы Белая грива сесть Фолько на ее спину, не скоро Белая грива и Фолько стали бы единым целым, если бы не вынудили их к этому манадьеры.

В фильме «Белая грива» как бы появился новый полюс зла. Если в «Биме» взрослые еще не являлись какой–то особой, сосредоточенной силой, то в «Белой гриве» — это уже страшная, неостановимая физическая сила; это особый мир, отчужденный от мира детей, природы, животных и пытающийся изменить, разрушить их мир.

Правда, иногда возникает ощущение, что борьба взрослых с лошадью словно иллюстрирует какие–то темы, которые обязательно хочет раскрыть режиссер. Он иногда чуть утрирует это постоянство, с которым ведется борьба.

Кажется немного странным, наивным, что люди так ретивы, так непреклонны в своем желании поработить Белую гриву; что эти люди, совсем не страшные, не символически становящиеся некими всадниками зла, вдруг появляющимися и исчезающими, а обыкновенные, даже обыденные, с обыкновенной для них жизнью, только потому, что они люди, как бы извечным символом зла и становятся.

Ощущение иллюстративности не покидает нас и тогда, когда мы видим Фолько — Алена Эмери. Интересно, что выбор исполнителя на эту роль происходил так: Ламорис приехал в Марсель и дал объявление, что ищет мальчика десяти лет, со светлыми волосами и, кроме того, любящего животных. Такой мальчик нашелся, но оказалось, что он явно проигрывает рядом с ребенком, которого сняли как младшего брата Фолько — рядом с сыном режиссера Паскалем Ламорисом, предельно естественным и живущим как бы независимо от камеры. Кажется, что Паскаля привезли в Камарг, дали зверюшек, и он начал жить с ними, ухаживать за ними, не обращая внимания на камеру. Может быть, так оно и было.

А Ален Эмери играет перед камерой; он играет и огорчение, и тревогу, и радость; поэтому иногда он кажется сусальным, иногда не в меру патетичным. Потом, в «Красном шаре», Ламорис выберет мальчика уже по другому принципу, как бы наперекор «Белой гриве». Когда журналисты спросят его, почему на роль героя он взял своего сына, Ламорис ответит: «Потому что у него нет никакого таланта» (!) — подчеркнув этим, что в его новом фильме мальчик не должен ничего изображать перед камерой.

Но так же как в «Красном шаре» шар цветом, формой, свойствами будет контрастен всему Парижу, так и здесь Белая грива цветом и красотой подчеркнет несовершенство людей, низменность их целей. И если в «Красном шаре» дети будут стрелять в шар с садизмом, с радостью, то это придет из тех кадров «Белой гривы», в которых со страшными оскалами лиц люди пытались уничтожить прекрасное.

В «Биме» ослики и мальчики с самого начала жили в какой–то восточной (сказочной) стране и в удивительном острове. Здесь, в «Белой гриве», степь Камарга не стала для героев благодатным краем.

Сам Ламорис сказал, что он в своих короткометражных фильмах как бы стремился осуществить мечту своих героев. Эта мечта — мечта мальчика о бегстве из очень плохой действительности в мир, где нет вражды. В реальном мире люди лишают героев альтернативы. Их спасение, их защита только в одном — в бегстве. Когда лошадь и мальчик падают в воду, и конца и края ей нет, и волны захлестывают их, они не выбирают, куда им плыть. Они плывут вперед, хотя люди на берегу кричат им, уже молят их о возвращении.

«Белую гриву» автор одной из статей об этом фильме называет «шедевром документальной поэтики», сравнивая его с поэтикой фильмов Флаэрти, «отца» документального кино. Американский кинорежиссер снимал фильмы о жизни народов, которых не коснулись цивилизация и прогресс, снимал их не с профессиональными актерами, а с теми людьми, которые и были героями сценария. Обычная, повседневная жизнь и работа этих людей на природе, собственно, и составляли «сюжет» фильмов Флаэрти.

В начале 20‑х годов Флаэрти уехал на Север, и в течение тринадцати месяцев шли съемки самого известного фильма режиссера «Нанук с Севера».

Героями фильма стали эскимос Нанук и его семья, а сама картина рассказывала о жизни этой семьи в разные времена года. Жизнь эскимосов — это непрерывная, непрекращающаяся борьба за хлеб и за тепло, и борьба эта ведется с помощью орудий, которые не менялись, наверно, веками. Ловля рыбы зимой, среди поля снега и льда — тяжелый, утомительный труд. Весь день, пока не смеркается, Нанук лежит на снегу у лунки, вглядываясь в воду, и гарпуном убивает рыбу. Чтобы развести костер, нужно уметь пользоваться ремнем, сделанным из кожи тюленя: тюлень — очень ценный зверь для эскимосов: из его кожи они делают и сапоги и одежду, а мясо тюленя — самое вкусное на Севере. Но охота на тюленя требует терпения, огромной физической силы, умения — как и охота на моржей, из клыков которых эскимосы делают себе ножи; умение, навык приобретаются годами, и потому детей учат охоте с раннего детства.

Борьба за жизнь — это не только борьба за хлеб, но и борьба за тепло. Зимой, когда семья вынуждена все время передвигаться, эскимосы живут в иглу, которые строят с помощью ножа из спрессованного ветром снега.