Волны - Александр Амфитеатров

Маргарита Николаевна (садится въ качалку). Кажется, Альберто былъ? Драма все еще продолжается?

Лештуковъ (изъ кабинета). Больше, чѣмъ когда-либо.

Выходитъ, оставляя дверь кабинета незапертою; мало-по-малу, въ дальнѣйшемъ дѣйствіи, оттуда начинаетъ падать на сцену сперва слабая, потомъ все сильнѣе и сильнѣе полоса луннаго свѣта.

Маргарита Николаевна. Охъ, эти драмы!.. Всѣ вы, мужчины, на нихъ мастера.

Лештуковъ (беретъ ея руку и цѣлуетъ). И я?

Маргарита Николаевна. Не успѣлъ еще. Мы съ тобой въ медовомъ мѣсяцѣ.

Ларцевъ (cвepxy). А… хмъ…

Сбѣгаетъ съ лѣстницы.

Маргарита Николаевна. Ой, какимъ франтомъ. На молъ?

Ларцевъ. Да. Одно вѣдь y насъ по вечерамъ мѣсто…

Маргарита Николаевна. А мнѣ лѣнь: надоѣло… Скажите нашимъ, что-бы не загуливались.

Лаpцевъ. Оченно хорошо-съ.

Хочетъ уйти въ среднюю дверь, которую только что заперъ Лештуковъ, и конфузится, найдя ее запертою.

Лештуковъ. Тутъ заперто. Я собирался заниматься. Постойте, я вамъ открою…

Ларцевъ. Да, не безпокойтесь, пожалуйста, я могу пройти и здѣсь.

Поспѣшно уходить черезъ крайнюю правую дверь.

Лештуковъ. Слава Богу, одни. Я такъ боялся, что онъ останется и испортить намъ вечеръ.

Маргарита Николаевна молчитъ. Лештуковъ легъ на полъ, къ ея ногамъ, взялъ ея руку, положилъ ладонью на свое лицо.

Маргарита Николаевна. Знаешь, это глупо вышло, что онъ ушелъ. Богъ знаетъ, что онъ можетъ подумать.

Лештуковъ. А пускай!

Откинулъ голову на колѣни Маргариты Николаевны и ждетъ ея поцѣлуя. Она отодвинулась съ досадою.

Маргарита Николаевна. Какъ я не люблю тебя такимъ.

Лештуковъ. Какимъ «какимъ»?

Маргарита Николаевна. Когда тебѣ все на свѣтѣ «пускай», когда тебѣ рѣшительно все равно, что будутъ обо мнѣ говорить и думать.

Лештуковъ (сѣлъ на скамеечку y ногъ ея). Прости меня, но я не понимаю: какъ же мнѣ вести себя?

Маргарита Николаевна. Такъ, чтобы наши отношенія не рѣзали людямъ глаза, чтобы о насъ не думали больше, чѣмъ слѣдуетъ.

Лештуковъ. Повѣрь мнѣ, Ларцевъ больше, чѣмъ слѣдуетъ и не подумалъ.

Маргарита Николаевна. То есть, онъ ушелъ въ увѣренности, что мы съ вами въ связи. Очень пріятно.

Лештуковъ. Если и такъ, что за бѣда?

Маргарита Николаевна. Да вы, кажется, съ ума сошли, Дмитрій Владимировичъ?

Лештуковъ. Ничуть.

Маргарита Николаевна. Какъ? Вамъ ничего, если мое имя будетъ трепаться по улицамъ? Если будутъ говорить, что я, Маргарита Рехтбергъ, ваша любовница, вамъ все равно?

Лештуковъ (всталъ на ноги и прислонился къ дверной колонна, направо). Нѣтъ, не все равно. Когда я услышу такое слово, я подойду къ тому, кто его произнесъ, и скажу: вы ошибаетесь: Маргарита – не любовница, но жена моя.

Маргарита Николаевна (рѣзко смѣется). Да, только этого не доставало.

Она также встала съ качалки и прислонилась къ другой дверной колоннѣ, лицомъ къ лицу съ Лештуковымъ.

Вы какой-то безумный, васъ лѣчить надо… Пускай говорятъ, что любовница. Скажу, что жена… И, главное, вѣдь отъ васъ станется. Думаете ли вы о томъ, что говорите? Неужели вамъ не приходить въ голову, что y меня есть репутація? Что я ношу чужое имя и обязана сохранить его чистымъ?

Лештуковъ. Теперь не приходить. Приходило раньше, когда и вамъ объ этомъ надо было думать.

Маргарита Николаевна. Что вы хотите сказать? Что, уступивъ вашей любви, я погибла, и ко мнѣ можно прибивать какія угодно вывѣски?

Лештуковъ. Пожалуйста, перестаньте нервничать. Вы отлично знаете, что ничего подобнаго я сказать не хотѣлъ. Каждый, кто попробуетъ оскорбить васъ, встрѣтитъ отъ меня хорошій отпоръ. Зачѣмъ эти выходки?

Маргарита Николаевна. Я не могла предвидѣть, что вы поставите меня такъ, что я потеряла въ глазахъ общества всякое уваженіе. Вы думаете, я не вижу, какъ на меня здѣсь смотрятъ?

Лештуковъ. Никто на васъ не смотритъ дурно и ничьего уваженія вы не теряли. Послушайте, Маргарита. Я люблю васъ сильно. Вы единственная женщина, съ которою я хотѣлъ бы связать свою жизнь. Я человѣкъ по пятому десятку лѣтъ, бросилъ все: свою семью, своихъ друзей, свою родину, свое любимое дѣло и мечусь за вами по Европѣ, какъ вѣчный жидъ. Не идіотъ же я и не сатиръ козлоногій, чтобы продѣлывать безумства – ради того лишь… ну, словомъ, ради интрижки съ пикантной женщиной. Женщинъ для интрижекъ всегда и вездѣ больше, чѣмъ надо.

Маргарита Николаевна. Я, кажется, въ ихъ число не напрашивалась. Если бъ я была женщиной, способною на интрижку, то, я думаю, не заставила бы васъ продѣлывать всѣ эти «безумства», какъ вы выражаетесь, не особенно любезно, замѣтьте. Вы серьезно чувствовали, я серьезно на ваши чувства смотрѣла.

Лештуковъ. И, въ результатѣ, все-таки предлагаете мнѣ интрижку.

Маргарита Николаевна. Это несносно, наконецъ.

Лештуковъ. Какъ же иначе-то? Посудите сами. Я предлагаю вамъ открытую свободную любовь, я готовъ защищать честь своего чувства передъ цѣлымъ свѣтомъ. Я горжусь тѣмъ, что люблю васъ. А вы мою гордость считаете позоромъ своимъ. Говорите: нѣтъ, спрячемся какъ можно глубже, въ потемки, и чтобы никто, никто не смѣлъ подумать, будто я снизошла до любви къ вамъ. Именно это охотники въ чужихъ поляхъ и называютъ интрижкою на благородныхъ основаніяхъ. Есть скверная пріятность добиваться подобныхъ отношеній отъ женщины, когда ее презираешь, но развѣ они мыслимы, если женщину боготворишь? Въ потемкахъ женщина – самка. Самокъ я могъ бы найти и лучше васъ, и красивѣе. А въ васъ я искалъ жену.

Маргарита Николаевна. Въ замужней-то женщинѣ? Ха-ха-ха! Да это сцена изъ «Ревизора» на трагическій манеръ.

Лештуковъ (выпрямился, лицо его строго). Да. Въ замужней женщинѣ, которая всѣмъ своимъ поведеніемъ, каждымъ словомъ, каждымъ поступкомъ давала мнѣ понять, что ея бракъ огромное недоразумѣніе и несчастіе ея жизни. Въ замужней женщинъ, которая заставила меня думать, что она еще не знала истинной любви, и что я первый зажегъ въ ней искру страсти. Въ замужней женщинѣ, которая такъ искренно и хорошо говорила о своемъ семейномъ долгѣ, о своемъ уваженіи къ нелюбимому мужу, что именно объ интрижкѣ-то не смѣлъ я подумать. Я васъ слишкомъ уважалъ, чтобы считать способною на лавировку между мужемъ и любовникомъ. Преслѣдовалъ ли я васъ своими притязаніями, прежде чѣмъ вы сами не сказали мнѣ: «я твоя»? А вѣдь мы съ вами проводили цѣлые дни долгіе вечера.

Маргарита Николаевна. Ахъ, оставьте вы эту беллетристику, ваши психологическія тонкости. Попросту вы хотите сказать, что ждали, пока я сама брошусь вамъ на шею. Что же? Можете торжествовать; дождались. Только вы хвалитесь своимъ рыцарствомъ, А это ужъ болѣе, чѣмъ не по-рыцарски напоминать женщинъ ея прошлую глупость.

Лештуковъ. Я только хотѣлъ сказать, что никогда не возникло бы между нами отношеній, допускающихъ подобныя сцены, если бы я не ошибся: не повѣрилъ вамъ, что вы именно такъ же хорошо любите меня, какъ я васъ.

Молчаніе. Маргарита Николаевна, кутаясь въ платокъ, всматривается въ Лештукова съ кокетливымъ любопытствомъ. Ей и жутко, и пріятно, что ее такъ любятъ.

Маргарита Николаевна. Ты иногда какой-то страшный бываешь… о, тебя бояться можно.

Лештуковъ молчитъ.

Маргарита Николаевна. Ты, пожалуй, убить способенъ?

Лештуковъ. Тебя?

Маргарита Николаевна. Пойми же ты. Я вѣдь не спорю: ты правъ. Но, если я не могу? Я не знаю, что такое воспитаніе ли мое, натура ли заячья, но я всякихъ рѣзкихъ рѣшеній боюсь, А ужъ въ семейныхъ вопросахъ, не говори. Я дрожу, я теряюсь, я дурой дѣлаюсь.

Лештуковъ. Ты сама начала этотъ разговоръ по поводу Ларцева.

Маргарита Николаевна. Что же дѣлать? Я не выношу фальшивыхъ положеній…

Лештуковъ. Я тоже до нихъ не охотникъ. Разъ попали въ фальшивое положеніе, надо изъ него выйти.

Маргарита Николаевна. Опять начинаешь сказку про бѣлаго бычка! Оставь свои теоріи, гляди на дѣло, какъ оно есть. Чего ты хочешь? Гражданскаго брака? Чтобы я сошлась съ тобою, какъ говорится, mАritАlement? Я прямо тебѣ говорю, что это невозможно, мнѣ будетъ вѣчно казаться, будто весь свѣтъ показываетъ на меня пальцами. Я мнительна, и выросла въ такихъ понятіяхъ, что это для женщины самый большой позоръ. И, такъ какъ ты будешь причиною моего позора, я тебя возненавижу, едва мы сойдемся. Я терпѣть не могу страдать и ненавижу все, что меня страдать заставляетъ.