Город Баранов - Николай Наседкин

Вадим. Ну, тут ты переборщил, Синявский - коренной русский...

Шилов. Да какой он русский, ежели под еврея канал? Совсем - иуда! (Наливает, пьёт, глубоко вздыхает) А вообще я так скажу: чтобы понимать и любить поэзию Коли Рубцова, надо прежде всего быть РУССКИМ!..

Вадим незаметно убирает-прячет полную бутылку за гардину, смотрит вторую - там уже на донышке. Качает головой.

Вадим. Митя, ну что ты такой... экстремист? (Указывая рукой на картины на стене) Вон твои портреты, пейзажи переполнены лиризмом, а в жизни ты... Квазимодо! Что ты вот к Баранову цепляешься? Ведь ты здесь уже двадцать лет живёшь - бoльшую часть жизни. Это уже твой - твой родной - город! Дети твоиуже коренные барановцы! Я меньше тебя здесь живу, меня уже ничто здесь не держит, я, может, в Москву подамся... И то! Ты на Набережной давно был? (Встаёт, начинает ходить перед носом Шилова) Меня, знаешь, Баранов в первый же день поразил, покорил вот этим - своей близостью к природе, своей слитностью с природой... Особенно после Москвы. Чего мне до удушья не хватало в Москве все пять лет учёбы, по чему тосковала душа моя - вот по этой чyдной возможности свернуть с центральной городской улицы, с её грязью, пылью, змеиным шипом троллейбусов, рёвом машин, каменными коробками домов, и через две минуты уже вышагивать по Набережной... (Закрывает глаза) Вдыхать хмельной озон, отдыхать взглядом на зелени деревьев и трав, зеркально-тёплой речной глади... За одну Набережную Баранову всё простить можно! И Ленке я за это буду вечно благодарен - что в Баранов меня заманила-притащила...

Шилов (ворчливо и пьяно). Ну ты - поэт... Разошёлся! Я что ли сам не знаю... Вон у меня сколько видов Набережной - целая галерея... Да-а-а... Только там какой-то... дурак на букву "му" опять стеклянные фонари лепит... Ну ведь ясно, что разобьют, расколошматят их пацаны! "Клинского" своего напьются и расколошматят все до единого... Там же надо декоративные, из сетки фонари ставить... (Задумался) А ты прав - мне уж тут, в Баранове, помирать - судьба... (Наливает) Во, как мало! Я чё, уже две бутылки сожрал?! (Не дождавшись ответа, пьёт. Смотрит на пустой стакан - удивлённо) Фу-у, чёрт! Не берёт, сволочь! Хоть пей, хоть не пей!.. (Задумывается, вспоминая) Постой, Вадя, ты что там про Москву гутарил? В Москву уезжаешь?

Вадим (встряхиваясь). Да, давай о деле... Уеду я ли не уеду - ещё под вопросом (хотя, замечу в скобках, друзья-однокурсники меня зовут и ждут), а вот проблему одну - КВАРТИРНУЮ - решить надо. Смотри (снимает с полки бюстик Есенина)... Вот, друг Митя, из этого великого русского поэта надо - да простит нас Господь! - соорудить мне новый протез...

Шилов (берёт бюстик, осматривает). Не понял! Ты чё, сдурел, Вадя? Это ж - Есенин, Сергей Александрович! Да и - работа классная!..

Вадим (терпеливо). Митя, ты сейчас толком не поймёшь - я тебе позже подробно объясню. Короче, есть нехорошие люди, редиски, к которым я влез в долги. Они зарятся на мою квартиру. Так что мне, Митя, в момент окончательного выяснения отношений с этой компашкой надо иметь бронзовый кулак в полтора кэгэ весом. У тебя есть же приятели среди скульпторов?

Шилов (взволнованно). Да при чём тут приятели - я и сам отливкой занимался. Ты почему раньше-то молчал?! Надо в милицию, Вадя! Или давай друганов-знакомых кликнем на подмогу!..

Вадим (ещё терпеливее). Видишь ли, Митя, формально шакалы эти правы. Я, действительно, должен им уйму денег. Дело более чем серьёзное. Они и убить способны. Меня могут спасти только двадцать тысяч. А где их взять? Так что, дружище, мне остаётся надеяться только на себя и уповать на Господа Бога. Твоя же задача - вооружить меня УБОЙНЫМ кулаком.

Шилов (вскакивая). Брось ты! Я, что - не друг тебе? Кулак-то я сделаю это не проблема, но и - с тобой буду. Свобода или смерть! (Вскидывает руку) Нo пассаран!..

Вадим (растроганно). Спасибо, спасибо, друг! Я и не сомневался!.. Только вот что - давай без обиды: сейчас вот это (взбалтывает водку в бутылке) остатнее допиваешь, идёшь домой, скандалишь быстренько, на скорую руку, с Марфой, затем отсыпаешься и - утром, как штык и без опохмелки, в мастерскую. Я к тебе туда часов в девять приду, с Есениным... Договорились? Ну, с Богом!..

Шилов беспрекословно допивает глоток, идёт, закусывая на ходу колбасой, к дверям, прощается с Вадимом, уходит. Неустроев собирает тарелки, пустую бутылку, уносит на кухню. Робкий звоночек в дверь.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЁРТОЕ

Вадим открывает. За дверью - Бомж: в ободранной кроличьей шапке, рваном стёганом пальто, штанах с бахромой, дырявых кроссовках без шнурков на босу ногу, с болоньевой засаленной сумкой в руке. Заросший и небритый. Смотрит на Вадима больным похмельным взглядом, утирает обильный пот с бородатого лица грязным рукавом.

Бомж (робко, безнадёжно). Слышь, земляк, выручил бы - а? Ради Христова дня...

Вадим (колеблясь секунд пять, открывает дверь шире). Заходи.

Бомж (в испуге отступив). Да мне б только рубля два...

Вадим (сердито). Да входи ты, если говорят! "Рубля два"... Газировкой, что ли, опохмелиться хочешь? Входи! Вон туда, на кухню...

Вадим приносит из комнаты оставшуюся от Мити бутылку водки, усаживает квёлого, впавшего в прострацию бомжа на табурет, садится сам, подставляет гостю тарелки с закуской, хлебом, раскрывает бутылку, хочет налить в стакан. Бомж вдруг испуганно машет руками.

Бомж. Не надо! Что вы! У меня своя посуда! (Суетливо достаёт из сумки алюминиевую погнутую кружку, закопчённую снаружи и с коричневым налётом чифиря внутри)

Вадим (хмыкнув, щедро наливает в посудину, смотрит на чёрные руки Бомжа). Извини, помыться бы тебе, да у нас днём воду отключают - для экономии... Как зовут-то?

Бомж. Винтом... То есть - Семёном.

Вадим. Ну, а меня - Вадимом. Вот и познакомились. Давай, пей.

Бомж (удивлённо). А ты?.. Вы?

Вадим. Нет, Семён, пей один - я не буду.

Бомж (поражённо). Как?! Совсем?!

Вадим. Да вот так! Не пью я и - вот именно - совсем. Такой уж человек. А ты пей, пей. Не стесняйся.

Бомж хочет что-то ещё сказать, но кадык уже дёргается-ходит ходуном. Он сдёргивает шапку на колени, приникает к краю кружки и, давясь, чихая, захлёбываясь, расплёскивая на грудь, цедит-выпивает водку, поспешно затыкает рот и нос куском хлеба. Переводит дух, кусает хлеб, бросает в рот один кусок колбасы, второй, пристанывая, начинает жевать. Вадим, невольно морщась, смотрит. Глаза Бомжа уже блестят-оживают, заволакиваются плёнкой хмеля, он поплыл. Утирает рот ладонью, неуверенно показывает на бутылку, ухмыляется сквозь непрожёванную колбасу.

Бомж. Можно мне ещё?

Вадим. Пей, Господи! Сколько влезет. А потом вот что - в благодарность... Расскажи-ка, Семён, как ты вот до этого дошёл... Что у тебя - дом сгорел? Землетрясением разрушило? Цунами смыло?

Бомж (понимающе). А-а-а... Вон вы чем интересуетесь... Журналист, поди, газетчик - жареного надо?

Вадим (с досадой). Да какого там "жареного"! О вас, ТАКИХ, уже писано-переписано - "Московский комсомолец" вон о вас только и пишет. Мне просто интересно. Неужели ты не можешь просто взять и рассказать - без кривляния? А то ведь я могу и распрощаться... (Делает вид, будто хочет убрать бутылку)

Бомж (испуганно). Ладно-ладно, что ты! Всё сейчас выложу, как на духу! (Хватает бутылку, наливает, пьёт в один глоток, утирает усы, молодецки крякает) Эх, сейчас бы сигареточку!

Вадим. Увы, я не курю - извини! (Достаёт из кармана десятку, протягивает) На вот, потом сам купишь.

Бомж (взяв с достоинством бумажку, складывает, прячет в нагрудный карман). Ну, так вот... Ты "Электроприбор" знаешь? Там-то я после окончания политехнического и работал, инженером. Женился, народил двух пацанов. Двухкомнатную квартиру со временем получил - всё как полагается. На Мичуринской. Жил как все, пил по норме - меру знал. Деньги на машину копил. Даже в общество книголюбов вступил... Да, у меня, знаешь, библиотека дома о-го-го какая была! (Улыбается, затем хмурится) Ну а дальше всё и покатилось, под откос... В проклятом гайдаровском 92-м все наши накопленные три с лишком тыщи в единый миг в труху превратились. А вскоре меня и с завода попёрли - по сокращению... (Пауза) Сам понимаешь, обидно - заливать за воротник начал... Устроюсь куда - месяц-два и вышибают. Жена на своей обувной фабрике и так грошu получала, а потом зарплату и вовсе выдавать перестали... (Морщится, замолкает, сглатывает ком в горле) Я выпью?.. Спасибо! (Наливает глоток, пьёт, говорит всё более протяжно) Короче, дальше всё по сценарию. Когда голодать всерьёз начали, сперва распродали из дома всё что можно и что нельзя... А потом и вовсе запредельный выход придумали: обменять свою двухкомнатную на однокомнатную с доплатой. Ну и нарвались на архаровца - отдали-подарили свою родимую квартиру за здорово живёшь, за грошовую "доплату"... А вскоре объявился подлинный хозяин однокомнатной квартиры, которую мы выменяли, и, уж разумеется, шуганул нас вон... (Пауза) Жену с детьми приютила её сестра в Рязани, а я вот стал бомжем - человеком без определённого места жительства... (Замолкает, опустив голову, думает, затем говорит как бы про себя) Я ведь думал - не выживу, боялся... Хотел тут же верёвку намылить... А ничего - привык... Привы-ы-ык! (Воодушевляется, поднимает указующий перст) Ещё великий Достоевский утверждал: человек есть существо, ко всему привыкающее... Это он про каторгу... А ещё у него Раскольников, Родя, тоже говорит... говорит... Ага! Говорит: ко всему-то человек-подлец привыкает... Вот именно - подлец!.. (Вдруг резко сникает, начинает клониться, засыпать)