Жизненный круг - Ирина Кедрова

– Что ж вы, Анна Васильевна, не сообщили? – укорил ее.

– Да я, милый, и думать про тебя забыла. Просила ведь – помоги, а ты отвернулся, – отпарировала Нюра.

– Ладно, Анна Васильевна, Жене сейчас мир нужен, в войне он уж побывал. В чем помочь теперь?

– Не нужно нам от тебя, Митя, ничего.

– Да как же не нужно? – вступила в разговор Мила. – Очень даже нужно. Во-первых, деньги большие на лекарства нужны. А еще надо с документами Жениными разобраться. Я ходила в военкомат, только меня там слушать не хотят. Вы, говорят, ему никто.

– А что с документами?

– Когда Женю из госпиталя забирали, не заметили, что в выписной справке год рождения нечетко указан: то ли восемьдесят третий, то ли восемьдесят второй. А ему теперь пособие не оформляют. Капитан говорит: «Принесете правильно заполненные бумаги, будем разговаривать». Мы уж и в госпиталь, и в часть писали, нет ответа. Видно, ехать надо. А еще надо, чтобы Женя чувствовал: мы все его любим, все рядом с ним. Приезжайте к нам почаще.

Вот уж, вредная какая! Знает, что Нюра не любит Дмитрия, а в дом его зовет. И ведь не в свой дом. Вечером опять у них состоялся неприятный разговор.

– Ты, Мила, не больно тут распоряжайся. Нечего Дмитрию к нам ездить, – недовольно бурчала Нюра.

– Баба Нюра, как вы не понимаете, у них ведь кровь одна? Им в беде рядом быть нужно.

– У тебя тоже кровь с Жениной одна? – резко оборвала Нюра, готовая к решительному бою.

– Зачем же так? – Мила закрылась руками как от удара, но потом выпрямилась и твердо произнесла, – выходим Женю, и я уеду, раз вы не хотите. А сейчас не мешайте.

– Я мешаю? Ну, ты, девка, заговорилась. Я с ним с первого дня. Он – моя кровиночка. А ты кто?

Не ответила Мила, опять ушла в комнату. Понимала Нюра, что не права, да поделать ничего не может. Болит ее обиженное сердце, не дает разуму определиться. А Милка собралась и куда-то ушла. Долго ее не было. Нюра забеспокоилась: не случилось ли что? Укол пора делать, а ее все нет. И Татьяны нет.

Вечером заглянули на огонек Гена с Таней. Нюра сразу им про беду свою рассказала, да те не поняли ее.

– Мать, ты подумай, Женьку не только поднять на ноги надо, ему придется жить дальше либо одному, либо с верным человеком. Может, это Милка, а ты ее прогоняешь, – убеждал сын.

– Да не прогоняю я. Мне не нравится, что она в доме командует.

– А кто будет командовать, если она уйдет? – сын помолчал и задал вопрос, на который Нюра сама искала ответ. – Ты сможешь ее заменить?

– Зачем нам чужой человек? – защищалась Нюра. – Разве мы сами не выходим нашего мальчика?

– Поймите, мама, Мила – не чужой человек, – поддержала мужа Таня. – Она – невеста Женина.

– Невеста? Мы ее знать не знаем, – Нюра лихорадочно искала слова, которые дали бы ей союзницу в возникшем споре. – Тебе, Татьяна, легко говорить. Вот Коля приведет в дом девчонку, тогда меня вспомнишь.

– Не о Коле речь, – снова вступил Геннадий. – Человек к тебе с добром приехал. Многие ли девчонки готовы взвалить на себя такое? Мы помогаем, чем можем. Только здесь другая помощь нужна – женская.

– А зачем она Дмитрия вызвала? – не унималась Нюра.

– И правильно сделала: он – отец.

– Какой отец? Никогда и не думал о ребенке.

– Не думал, а теперь думает, – твердо сказал Геннадий. – Мы не правы были, мама. Нельзя Дмитрия вычеркнуть из нашей жизни. Он поехал в госпиталь. Уверен я, все там сделает, раз мы проглядели. А тебе надо бы о своем здоровье подумать, – перевел он тему разговора. – Я договорился в глазной больнице, готовься к операции. К врачам сходи, анализы сдай.

– Да как же я сейчас в больницу лягу?

– Ничего. Мы здесь: Мила и Таня за Женей ухаживают, ребята помогут. Врачи наши не отказываются. Да и меня не стоит списывать. Придет Женя в сознание, а ты его здоровыми глазами увидишь.

На том и порешили. Скоро Мила вернулась. Притихшая, словно самостоятельность свою и решимость где-то растеряла.

– Баба Нюра, вы, что хотите, думайте, а я от вас не уеду. Женя поправится, тогда и решать станем, как дальше жить, – только и сказала.

«Что ж? Разумная девочка, – думала Нюра. – Может, я перегибаю, завидую ее молодости? Ах, скинуть бы годков двадцать, сил и впрямь ни на что не хватает. Верно сын говорит: нужна в доме хозяйка. Мила-то работящая и добрая».

Что ни говори, а везет Нюре на хороших людей: они всегда рядом с ней.

После операции лежала Нюра в палате и уговаривала боль уйти. Глаз ее распух, синяк покрыл лицо, в зеркало глянешь – испугаешься. Лучше ли она видит? Нет, ничего не видит, все у нее болит. Одно радует – страшная операция позади. Вставили ей немецкий хрусталик. Врач, уверенная в себе женщина, заботливо к ней отнеслась, обещала: «Операция прошла отлично. Заживет глаз, видеть будете, Анна Васильевна, лучше прежнего».

Навестить ее пришла Татьяна. Ох, и заботливая невестка. Годы превратили ее из тоненькой робкой девушки в статную красавицу, женщину хозяйственную и домовитую. По-свойски вошла в палату, оглядела всех и ободряющим голосом успокоила:

– День добрый! Как вам тут лежится?

Женщины переглянулись и стали наперебой рассказывать о больничном житье-бытье. Умеет Татьяна разговорить людей. Побеседовав со всеми, она, наконец, обратилась к свекрови:

– Мама, радость у нас большая: Женька глаза открыл. Еще ничего не говорит, но смотрит и все понимает. Милка не нарадуется: то подушку поправит, то одеяло перевернет. И, знаешь, мы с тобой правы оказались, на нее понадеявшись. Женька, мне кажется, даже улыбаться пытается. Ну а ты как? – перевела она разговор.

– Болит, Танечка, глаз, – пожаловалась Нюра: очень ей хотелось, чтобы ее пожалели.

– Ничего, мама, поболит и перестанет. Гена вам лучшего окулиста подыскал: они вместе в институте учились. Помните, вы фотокарточку ее показывали? Это ж она. Не признали?

– Да неужто, Таня? – заволновалась Нюра. – А ты не ревнуешь?

– Мама, вы своего сына совсем не знаете, – Татьяна по-девичьи взмахнула пышной копной волос и ласково продолжила. – Генка – семьянин, однолюбом оказался. Поначалу я волновалась, себя изводила, а потом поняла: мы с ним – одно целое, как вы, наверное, с вашим Николаем.

– Э, девка, что вспомнила, – в таком же кокетливом тоне ответила Нюра. – Мы с Николаем мало пожили.

– Да замуж-то больше не вышли, – в тон ей ответила невестка.

– Некогда мне было мужей искать: дети на руках.

– Вот и Гене некогда искать: семья у него большая, обо всех нас заботиться – за новыми женами не побегаешь. Кстати, Дмитрий вернулся: все сделал, в военкомате был. Назначили Жене пособие, небольшое, правда, но все же какие-то деньги. Думаю, Милка в больницу работать пойдет, в училище поступит.

– Может, она в Тулу уедет? – засомневалась Нюра в Татьяниных планах.

– И не надейтесь, мама. Привыкайте к невестке. Почему вы так недоверчивы к ней? Меня-то сразу приняли.

– Ты другая была. О Женечке беспокоилась, при Гене краснела и робела. Я сразу увидела, что вы – подходящая пара. А эта – все сама решает, обо всем суждение имеет, из брюк не вылезает.

– В брюках они все ходят. А что самостоятельная, так хорошо. Без этого сейчас не проживешь. Ташка с ней подружилась, все свои тайны ей рассказывает. Я рада: не все дочь матери сказать может, а Милка – разумный советчик.

Посидела Таня с Нюрой, успокоила ее колготное сердце, отвела думы печальные. Через несколько дней Гена забрал мать домой. По дороге все учил, как ей следует себя беречь: не наклоняться, тяжестей не поднимать, глаза не напрягать, больше на свежем воздухе гулять. Только разве это выполнимо для одинокой немолодой женщины?

– Почему одинокой? Мы с тобой, мама. И помощница у тебя хорошая, – продолжал сын свои наставления.

– Да не говори ты мне о ней. Как сговорились: хорошая, работящая, добрая – ангел ходячий в доме, – рассердилась ни с того ни с сего Нюра.

Надолго замолчала. Крутилась в ее голове одна дума: как ее Женечка? Может, уже заговорил? У сына спрашивать не стала.

Дома ждала их вся семья: Таня с Милой обед приготовили, Коля в магазин за продуктами сбегал, Таша квартиру прибрала, совершив тем самым, по ее юношескому разумению, великий подвиг.

Нюра первым делом к Жене направилась, желая самолично увидеть, как внук «глазами смотрит и все понимает». Вошла осторожно, словно боясь испугать со сна маленького ребенка. Женя спал: глаза закрыты, на губах чуть заметная улыбка таится, руки поверх одеяла лежат и слегка подрагивают. За Нюрой в комнату вошла Мила, остановилась у двери, не решаясь пройти. Чисто и светло в комнате. На небольшом столике у кровати стоят две фотографии: с одной смотрит на Женю, приветливо улыбаясь, Милка, на другой – Нюра обнимает маленького Женю – симпатичного трехлетнего карапуза.

Вспомнила Нюра, как упал малыш, больно ударившись, горько рыдал у нее на руках, а она, поглаживая его, приговаривала: «У кошки заболи, у собачки заболи, у тебя, Женечка, никогда не боли». Чем ей тогда досадили бедные кошка с собакой? Женя на нее глянул и сказал: «Не, баба, у кошки не боли, у собачки не боли».