Дочь фортуны - Исабель Альенде

Этой ночью Джекоб Тодд совсем не спал, видение Розы Соммерс жестоко преследовало его, и уже перед рассветом принял решение начать за ней ухаживать с самыми серьезными намерениями. О женщине было ничего не известно, однако это не так уж и волновало, возможно, его судьба и состояла в том, чтобы проиграть пари и прибыть в Чили для знакомства со своей будущей супругой. Нужно было уехать прямо на следующий день, но, застигнутый неистовыми коликами, молодой человек просто не смог встать с кровати. Так пришлось пролежать день и ночь, пребывая некоторые мгновения без сознания, а в другие чуть ли не поддаваясь агонии, и все продолжалось до тех пор, пока не удалось окончательно собраться с силами, чтобы выглянуть за дверь и издать душераздирающий крик о помощи. По просьбе постояльца владелец гостиницы послал предупредить семью Соммерс, единственных его знакомых во всем городе, затем позвал служащего для того чтобы вымыть комнату, в которой стоял запах мусора. Джереми Соммерс появился в гостинице в полдень в сопровождении производящего кровопускание человека, самого известного из людей этой профессии в Вальпараисо, кто, как оказалось, владеет в определенной мере английским языком. После того, как пустили кровь из ног и рук больного, но еще до полного обессиливания пациента, специалист объяснил ему, что практически все иностранцы, прибывающие в Чили впервые, непременно заболевают.

- Нет никакой причины для беспокойства, поскольку я знаю, что умирает их весьма незначительное количество, - успокаивающе сказал он.

И дал принять молодому человеку хинин в нескольких облатках из рисовой бумаги, помогающий от тошноты. Побывал в Индии и знал все симптомы малярии и других тропических болезней, что легко лечатся с помощью хинина, однако ж, данное заболевание нисколько ему таким не казалось. Чуть только ушел цирюльник, как вернулся служащий с тряпками и заново вымыл комнату. У Джереми Соммерса осталась информация о докторах Паже и Пойет, хотя времени их позвать уже не было, потому что два часа спустя в гостинице появилась некая бабища, требующая осмотреть больного. Она вела за руку девочку, одетую в голубой вельвет, белые ботиночки и шапочку расшитую цветочками; ребенок и вправду напоминал сказочный персонаж. Это были Мама Фрезия и Элиза, за которыми посылала Роза Соммерс, не очень-то и доверявшая распространенным тогда кровопусканиям. Обе ворвались в комнату с таким уверенным видом, что ослабленный Джекоб Тодд даже не осмелился возразить. Первая проявила ловкость знахарки, а вторая сноровку переводчицы.

- Мамочка говорит, чтобы вы сняли пижаму. Смотреть я не буду, - объяснила девочка и повернулась лицом к стене, в то время как индианка раздела его в два счета и приступила к растиранию водкой всего тела.

В кровать положили горячих кирпичей, обернули больного одеялами и дали в мерной ложечке выпить чуть подслащенное медом горькое мате, и таким способом снять болезненное проявление несварения желудка.

- А теперь моя мамочка намерена «поухаживать» за самой болезнью, - сказала деточка.

- А что это?

- Да вы не пугайтесь, будет не больно.

Мама Фрезия закрыла глаза и стала водить руками по нижней части туловища, одновременно шепча какое-то колдовство на языке мапуче. Джекоб Тодд чувствовал, что его охватывает несносный тяжелый сон. И прежде чем женщина все закончила, человек глубоко спал, поэтому так и не узнал, в какой именно момент исчезли две его медсестры. Тогда проспал он часов восемнадцать и проснулся весь в поту. На следующее утро Мама Фрезия с Элизой вернулись для того, чтобы сделать больному еще одно растирание и дать выпить пиалу куриного бульона.

- Мамочка говорит, чтобы вы больше никогда не пили воду. Только лишь теплый чай, и к тому же не ешьте фрукты, потому что те вызовут у вас желание умереть, - перевела девчушка.

На той неделе, когда уже можно было подняться на ноги и посмотреться в зеркало, молодой человек понял, что не мог появиться перед мисс Розой в подобном виде. Выглядел он похудевшим на несколько килограммов, ограниченным в движениях, даже не был способен сделать и пары шагов без того, чтобы, не задыхаясь, опуститься на стул. Когда у молодого человека появились силы, он сразу же отправил ей записку, в которой благодарил за спасение собственной жизни, и шоколад для Мамы Фрезии и Элизы. Было уже известно, что молодая девушка уехала в рискованное путешествие в Сантьяго со своей подругой и служанкой, где условия дороги и климата оставляли желать лучшего. Мисс Роза преодолевала расстояние в тридцать четыре лье раз в год, выезжая всегда в начале осени либо в разгар весны. Она ходила в театр, слушала хорошую музыку и делала ежегодные покупки в «Большом Японском Универмаге», благоухающем жасмином и освещенном газовыми лампами в шарах из розового стекла, где приобретала замысловатые безделушки, пропускающие ее в порт. На этот раз, однако же, была существенная причина отправиться туда зимой: предоставлялась возможность позировать перед будущим портретом. В страну тогда прибыл знаменитый французский художник Монвуазин, приглашенный самим правительством для того, чтобы открыть здесь свою школу. Живописец набросал лишь голову, остальная работа перекладывалась на его помощников, и чтобы выиграть время до подгонки, они искренне усердствовали на полотне, но, несмотря на эти мошеннические уловки, ничего, кроме им подписанного портрета, не давало человеку определенного престижа. Джереми Соммерс настаивал на том, чтобы в семье имелся хотя бы один портрет его сестры, гордо красовавшийся в гостиной. Картина стоила шесть золотых унций и еще сверх по одной за каждую руку, что принимала участие в ее создании, но ни о каких накоплениях речь здесь не шла. Возможность заполучить подлинную работу великого Монвуазина дважды в жизни не предоставлялась, как любили повторять его многочисленные клиенты.

- Если денежные затраты для нас не проблема, тогда мне хочется, чтобы портрет написали с тремя руками. Это стало бы самой знаменитой картиной, что, в конце концов, повесили скорее бы в музее, нежели над нашим камином, - заметила мисс Роза.

Выпал год наводнений, что сохранился в школьных записях и в памяти стариков. Тогда они разрушили огромное множество жилых домов, и когда, наконец, стих шторм и вода начала спадать, ряд меньших землетрясений, что ощущались, точно удар десницы самого Бога, довершил все бедствие, не такое уж и обширное благодаря прошедшему ливню. Подлецы обежали обломки и постарались извлечь пользу из существующего беспорядка, обворовав дома и солдат. Вдобавок, достаточно грубо получили право казнить всех, удивлявшихся такой толкотне, но побуждаемые жестокостью, начали размахивать саблями направо и налево. Было видно, как они получают удовольствие от звуков жалобных воплей, что и вынудило отменить приказ еще раньше, нежели также бы успели покончить с совершенно невинными. Джекоб Тодд, запертый в отеле в объятиях простуды, и все еще слабый после колик, мучавших молодого человека целую неделю, проводил время, слушая с отчаянием непрекращающийся шум церковных колоколов, призывающих к исповеди и покаянию. Временами читал уже порядком устаревшие газеты и подыскивал себе компанию, с которой можно было бы сыграть в кости. Заставил себя сходить в аптеку и найти там какое-то тонизирующее средство, помогающее завязать шедший внутри процесс. Заведение напоминало скорее хаотичную каморку, набитую пыльными, из голубого и зеленого стекла, склянками, в которой продавец-немец предложил ему лишь масло скорпионов и парꞌы дождевых червей. Это был первый раз, когда молодой человек сильно пожалел о том, что так далеко находится теперь от Лондона.

По ночам едва удавалось заснуть, отдавая должное компаниям музыкантов, потасовкам пьяниц и похоронным процессиям, что случались непременно во втором-третьем часах ночи. Полыхающее кладбище располагалось высоко на холме, видневшееся высоко над городом. В определенный сезон разверзались пустоты и скатывались по лестницам могилы вперемешку с костями, соединяющие парами всех покойников в некое низшее сословие. Многие отмечали, что десять лет назад положение мертвых было лучше, когда состоятельные люди удалялись от общества, скрываясь в церквях, а бедные прятались в оврагах, иностранцы же находили приют на пляже. А страна-то взбалмошная, пришел тогда к выводу Тодд, с закрывавшим лицо платком, потому что ветер распространял омерзительный смрад нескончаемого несчастья, с которым боролись власти с помощью эвкалиптовых костров. Чуть только молодой человек почувствовал себя лучше, как сразу же заинтересовался процессиями. Вообще-то, шествия не привлекали к себе внимание окружающих, потому что не менялись из года в год, случаясь на святой неделе и по другим религиозным праздникам, однако в данном случае стали напоминать собой некое массовое действие, которое взывало к небу, чтобы прекратить этот затянувшийся сезон дождей. Из церквей выходили длинные ряды благочестивых, возглавляемые религиозным братством одетых в черное мужчин. Шли с гружеными носилками, где находились статуи святых в великолепных, расшитых золотом и драгоценными камнями, костюмах. На шествие был возложен распятый на кресте Христос с терновым венцом на голове. Как ему объяснили, речь шла об образе Христа, спасшего население города от наводнения в мае месяце, привезенном из Сантьяго специально по заказу для особых случаев, потому что именно это его изображение и считалось в мире самым чудотворным, единственным, кому под силу изменить климат. Двести лет назад ужасное землетрясение свело на нет столицу, целиком и полностью разрушило церковь святого Августина, и единственное, что удалось тогда спасти, как раз и был алтарь, где и находился этот самый Христос. Венец соскользнул с головы на шею, где все еще и оставался, потому что каждый раз, пытаясь вернуть его на свое место, снова начинало трясти. В шествиях соединялось бесчисленное количество монахов и монахинь, обессиленных строгим постом набожных женщин, молящегося и поющего раздирающим криком простонародья. Туда входили также исповедники в грубых балахонах и флагелланты, стегающие себя по обнаженным спинам кожаными плетками с острыми шайбами на концах. Некоторые падали в обморок, о таких заботились женщины, обмывая их истощенную плоть и давая какое-то утешение, но, чуть подлечив, тотчас возвращали людей обратно в шествие. Проходили ряды индейцев, истязаемых сумасшедшим религиозным пылом, и группы музыкантов, исполняющих религиозные гимны. Гул плаксивых молитв напоминал поток шумной воды и влажного воздуха, одновременно воняющего ладаном и человеческим потом. Было шествие и роскошно одетых аристократов, правда, во все черное и без драгоценностей, а также и других представителей разутой, в лохмотьях, черни, что пересекала ту же площадь, однако, никого не задевая и не смешиваясь с основной толпой. По мере того, как продвигалась процессия, нарастал вопль, образец благочестия становился все более обширным; благоверные выли в голос, вымаливая прощение за свои грехи, уверенные в том, что непогода и есть божье наказание за их бесчисленные прегрешения. Кающиеся сходились в массы, церкви уже не могли с этим справляться и располагали священников в ряд под навесами и зонтами, чтобы у всех была возможность внимательно прослушать молитвы к исповеди. На англичанина подобное зрелище произвело обворожительное впечатление, еще ни в одном из его путешествий не было ничего столь экзотичного, как и мрачного. Привыкший к протестантской скромности, молодой человек, казалось, будто вернулся в прошлое, в самый разгар Средневековья; лондонские друзья никогда бы этому не поверили. Даже с благоразумного расстояния можно было ощутить страх и страдание примитивного животного, что бежало и бежало в нескончаемом людском потоке. С неимоверными усилиями он взобрался на постамент памятника в сквере, что расположен перед церковью Спасителя с высокой колокольней, откуда мог наблюдать широкую панораму собравшейся толпы. Вскоре молодой человек ощутил, словно кто-то теребит за брюки, опустил глаза и увидел испуганного ребенка с покрывавшей голову накидкой и лицом, перепачканным кровью и слезами. Внезапно было отошел сам, однако чуть запоздало, ведь брюки уже успели вымараться. Выругался и попытался объяснить ей все жестами, пока не мог вспомнить подходящих слов испанского языка для выражения возникших мыслей, но был все же удивлен, услышав возражения девочки на совершенном английском языке, что, мол, потерялась и заблудилась, и, возможно, дяденька отведет ее домой. Затем он взглянул на ребенка более внимательно.