Таежный гнус - Аркадий Карасик

Нет, заблудиться Королев не мог. Ибо на охоту всегда отправляется с кем-нибудь из опытных промысловиков. Во всяком случае, именно так докладывали стукачи, без которых любой командир - обычная безвольная пешка.

Значит все же, сбежал? Куда, зачем? На что рассчитывает?

Беглеца нужно не просто отыскать - сделать это без широкого оповещения, максимально быстро и осторожно. Так, чтобы кроме Парамонова и Сомова никто в отряде и лесничестве о случившемся не догадывался. Офицеры роты знают повадки и стиль работы отрядного, не проболтаются. А Сомова строго-настрого предупредить: болтанет - не видать ему капитанской звездочки! До самой пенсии проходит старлеем.

Кто же займется поисками сбежавшего разгильдяя? Сомов? Несмотря на высокую должность, мелковат, слищком суетлив...Нет, помощник по воспитательной работе на роль сыщика не подходит... Начальник штаба? Тоже не годится. По возрасту. Да и не в меру ленив, толстопузый... Задействовать командиров "столичных" рот? Слишком опасно, не удержатся, разболтают...

Кому же поручить излишне щекотливое дело?

И вдруг на память пришла случайно услышанная в курилке похвальба прапорщика Толкунова. Он, дескать, имеет почти высшее юридическое образование, мало того - работая в уголовке, приобрел солидный опыт, повязал столько бандитов, сколько обычному человеку в дурном сне не приснится.

Обычная бравада неумного болтуна? А вдруг - правда! То, что прапорщик мелковат по званию и невероятно глуп - не беда, под руководством командира вынюхает следы Королева. Будто охотничья собака следы зайца..

- Егоров! - снова нажал первую клавишу подполковник. - Найди Толкунова и - к машине!

5

Прапорщик Толкунов в это время обедал. Сыто отрыгиваясь, опустошил миску со щами и теперь примеривался к жаренной курице, обложенной варенными овощами. Поесть он любил, не признавал никаких ограничений, безбоязненно наращивал и без того жирное тело. На зверский аппетит не действовали ни предупреждения врачей, ни растущее не по дням, а по часам пузо.

Квартирная хозяйка с умилением глядела на постояльца, нарезала все новые и новые порции душистого хлеба, подкладывала огурцы и помидоры, придвигала тарелку с белорозовым деревенским салом. Бегала от стола к плите и обратно, опустошала полки кухонного шкафа. Короче, изо всех сил старалась угодить сожителю.

Немолодая, но все ещё крепкая, женщина, Евдокия успешно совмещала обязанности кухарки, уборщицы и "кандидатки в супруги". Ибо прапорщик представился ей замшелым холостяком, намекнул на желание создать крепкую российскую семью.

- Мы с тобой ещё детишек настрогаем, - обещал он. - Ты только заботься обо мне по настоящему. Не так, как антиллегентши. Слыхала мудрую заповедь: в здоровом теле - здоровый дух?

- Нет, не слыхала, - закрывая передником раскрасневшееся лицо, стыдливо признавалась Евдокия. - Тебе не к чему жалиться, дух у тебя дай Боже другим мужикам... Картоха с мясом уже упрела - спробуешь?

Прапорщик нерешительно покрутил лобастой головой, на шее под мощным подбородком тряслись жировые складки... С одной стороны, картоха с мясом, по научному - жаркое, любимая его еда. Но - с другой - в животе уже нет ни сантиметра свободного об"ема. Не случится ли, не дай Бог, несварения, не упекут ли его по этой причине в страшный госпиталь, на операционный стол?

- Положи! - наконец, решился он. - Да погуще! Картохи можно меньше, а вот мяса...

Обрадованная хозяйка наполнила вместительную миску.

- Хорошо готовишь баба, - с набитым ртом похвалил Толкунов. - Пожалуй, оженюсь.

На самом деле, сорокадвухлетний толстяк вот уже двадцать лет состоял в освященном ЗАГСом и церковью браке. После перевода в таежный гарнизон он никак не мог вытащить из-под Хабаровска законную свою половину, та не решалась оставить на произвол судьбы собственный дом с солидным садом-огородом. Да и кому, спрашивается оставлять такое богатство? Единственный сын от первого - забулдыга и гуляка - мигом растребушит его по кабакам и проституткам, родственники поумирали либо сбежали с Дальнего Востока. Разве только продать? Но об этом жена прапорщика и думать не хотела!

Вот и пришлось "холостяку" занять пустующее место в избе одинокой хозяйки. Естественно, и в постели. Благо, она не только не противилась сама прозрачно намекнула на неухоженность и страдания одинокого квартиранта, заодно, посетовала на собственное одиночество.

Слияние душ и тел произошло без сентиментальных признаний и слезливого согласия - на чисто деловой основе. "Супруг" обеспечивал топливом и продуктами, "супруга" отдавала уже немолодое, но не потерявшее привлекательности, тело, обстирывала и кормила будущего хозяина.

Постепенно тоска по жене грызла прапорщика все меньше и меньше. Соответственно, реже отправлялись письма с суровыми приказаниями бросить к чертовой матери хозяйство и лететь к тоскующему мужу. В ответ категорическое "нет".

Ну, и черт с ней, мужиков ныне дефицит, пусть официальная половина удобряет коровьим дерьмом жалкий огородик, окучивает картоху, подкармливает груши с яблонями.

От добра добра не ищут - старая поговорка. "Тоскующий муж" спит на чистейших наглаженных простынях, ходит в наглаженной, без единной замятины форме, питается вкуснейшими кушаньями, невенчанная супруга, несмотря на возраст, всегда готова к супружескому употреблению, горячности её ласк могут позавидовать молодые девки.

Но Серафим Потапович на примере своих родителей, царство им небесное, усвоил жизненную истину: бабу нужно всегда держать в строгости, учить послушанию, ежели и ласкать, то только по ночам под одеялом. Баловать об"ятиями да поцелуями, нахваливать и умиляться - пусть занимаются этим богатые бездельники.

- Щи недоварены, картошка сладкая, - сыто отрыгиваясь, ворчливо воспитывает "глава семьи" заботливую хозяйку. - С твоего питания ноги недолго протянуть, из мужика в бабу превратиться, - автоматически оглаживал он арбузообразный животик. - Куда, к примеру, спрятала ветчину, которую я на неделе принес? Сынку-преступнику отправила?

- Что вы говорите, Серафим Потапович? - возмущенно всхлипывает Евдокия, все же убирая с тарелки "сладкий" картофель и накладывая другой, извлеченный из печи. Заодно выставила тарелку с нарезанной ветчинкой. - Я ж за вами, как за дитятей,,,

"Дитятя" поощрительно похлопал хозяйку по выпуклому заду. Не приласкал - именно похлопал. Будто трудягу-лошадь перед пахотой. Миску с картошкой отставил в сторону, принялся за курицу и жирную ветчину, азартно захрустел малосольным огурчиком.

Заодно, не обращая внимание на стоящую по стойке "смирно" сожительницу, продумывал рабочий день, первый - на новой должности.

Прапорщику приказано временно исполнять обязанности ушедшего в отпуск заместителя командира отряда по тылу. Поэтому придется стараться изо всех сил. Вдруг увидев и соответственно оценив работоспособность и разворотливость временного зама, командир добьется его назначения на освободившуюся должность. Ибо по слухам, занимающий нынче её майор готовится к увольнению по возрасту и болячкам.

Правда, по званию Толкунову занять манящую его должность не светит, но бывают же у начальства удивительные причуды. Как говорится, штатное расписание - не Библия, его всегда можно подправить.

До чего же надоело быть вечным врио, старшим кто куда пошлет! Серафим то заменяет заболевшего комроты, то - запившего завскладом, то - командира взвода. Теперь вот на целых полтора месяца - начальник тыла!

- Долго мне ожидать компота? - продолжал ворчать свежеиспеченный начальник. - Работаешь, трудишься, семь потов сходит, голова кружится, а награда где? Можно сказать, родная баба и та плюет на лысину!

Подать постояльцу любимый им сливовый компот хозяйка не успела. В сенях загрохотали сапожищи, заскрипела давно не смазаная дверь и на пороге вырос щуплый парнишка, которого по причине слабосильности назначили вечным посыльным.

- Товарищ прапорщик, вас вызывает подполковник. Срочно.

Толкунов мигом позабыл и о компоте, и о солидности. Парамонов шутить не любит, задержишься, такую "дыню" вкатит - с неделю будешь ходить враскорячку. Поэтому толстяк проявил необычную для его жирной фигуры резвость, заметался по горнице, собирая разбросанные принадлежности аммуниции. Подтянул выпирающий живот и жирную грудь постромками портупеи, накинул ремень пухлой полевой сумки, вообще-то, не нужной, но придающей её хозяину деловитость и строгость. В заключении на голову уселась новомодная пилотка.

Евдокия, как и положено заботливой супруге, помогала: застегивала пуговицы, расправляла складки, поправляла погоны. Ох, до чего же ей хотелось стать законной женой Серафима! Готова не только оглаживать и без того выглаженное и начищенное обмундирование - вылизывать его языком!

- Что стряслось? - одеваясь, опасливо спросил прапорщик. - В столовой, да?