Самая знаменитая девочка в мире - Нэнси Кресс

Корабль пришельцев провисел на лунной орбите большую часть трех суток. Естественно, у нас там никого не было; ни у единой нации на Земле больше не было того, что можно было бы назвать космической программой. Но имелись спутники. Может, мы общались с пришельцами, или они общались с нами, может, мы пробовали их уничтожить, или приманить, или угрожать. Или даже все разом, только разными нациями разными спутниками. Простым людям, вроде меня, ничего не сообщали. И, конечно, пришельцы со своего корабля могли делать, что угодно: перехватывать радио, глушить военные сигналы, засеивать облака, посылать сообщения истинным верующим. Откуда мне знать?

На третьи сутки трое агентов из комиссии народной безопасности, последней политической реинкарнации этой конторы, прибыли, чтобы расспросить меня о местопребывании Киры. Я правдиво ответила, что не видела ее двадцать лет и не имею понятия, где она находится сейчас. Она вежливо поблагодарили меня и удалились. Ньюс-камеры стеной толпились у ее дома, скромного здания из затвердевшей пены в небольшом пенсильванском городке, и по косточкам разложили течение ее жизни, но фактически так ее и не нашли, что превратило это в историю о невезучести.

После трех суток на лунной орбите небольшое судно пришельцев приземлилось в предгорной саванне Восточной Африки. Каким-то образом оно проскользнуло мимо всей службы наблюдения, как словно бы ее у нас и не было вовсе. Судно приземлилось как раз в виду деревушки кикуйю. Два маленьких мальчика пасли овец и заметили его, один из них вошел внутрь.

К тому времени, когда мир узнал об этом после звонка, сделанного по единственному комлинку в деревне, ребенок уже был внутри корабля пришельцев. На сцену примчались люди из новостей и люди из правительства. Восточная Африка находилась в своем обычном состоянии запутанной гражданской войны, зарождающейся засухи и свирепствующих эпидемий. Границы теоретически были на замке. Но разницы никакой не было. Велся орудийный огонь, распространялась дезинформация, оглашались ультиматумы. Робокамы продолжали все записывать.

— Он похож на корабль, который видела ты? — тихо спросил Лем, глядя новости рядом со мной. Его жена Амалия была на кухне с Лехани. Я слышала, как они смеются.

— Он выглядит таким же.

Сорок пять лет улетучились, и я стояла на коровьем пастбище дяди Джона, глядя, как Кира заходит в оловянного цвета корабль и выходит из него самой знаменитой девочкой в мире.

Лем спросил:

— Как думаешь, чего они хотят?

Я уставилась на него.

— Ты считаешь, что я не думала об этом четыре с половиной десятилетия? И что все думали не об этом?

Лем молчал.

В небе над судном пришельцев появился вертолет. Это тоже было знакомо, пока он не снизился и я не поняла, какого он гигантского размера. Начали выбегать солдаты с оружием наизготовку, рявкали команды. Ньюсмен, может, живой, а может, и виртуальный, говорил: «Нам приказано прекратить все репортажи об этом…» И он исчез.

Черная туча дымовой завесы вырвалась из вертолета, но робокам успел показать выгрузку тяжелого вооружения. Лем сказал: «Боже мой! Это же бомбы!» Из черной тучи донесся огонь орудий.

Потом все новости полностью отключились.

Конечно, все сообщения дико противоречили друг другу. По меньшей мере шесть разных агентств в трех разных странах получили обвинения. Сто три человека погибли на месте и бесчисленное множество в последующих бессмысленных бунтах. Одним из погибших оказался второй маленький мальчик, который наблюдал приземление.

Первый ребенок взлетел с кораблем. Единственно это картинка появилась после введения правительством визуальной и электронной блокады: небольшой судно поднимается неповрежденным на черной тучей, устремляется в небо и исчезает в ярком африканском солнечной свете.

Мальчика кикуйю выпустили примерно в сотне миль, возле другой деревушки, но прошло много времени, прежде чем об этом узнали простые люди.

Кира не позвонила мне после того, как улегся фурор. Я поискала ее, но на сей раз ей посчастливилось в выборе союзников. Если правительство и установило, где она, а я предполагала, что так оно и есть, то никто меня об этом не проинформировал.

Да и зачем им?

Иногда желанный нам мир приходит слишком поздно.

Конечно, это был не тот мир, который кому-то был нужен. Страны третьего мира, особенно, но не исключительно, в Африке, в основном еще оставались неуправляемы. Вонючие городские трущобы, болезни, террор местных военных князьков. Каждодневная нужда, жестокость и страдания, все это делает порядки значительно хуже при безумных конвульсиях геноцида. Большая часть земного шара так и жила всегда, с малой надеждой на предвиденные изменения.

Однако, в Соединенных Штатах, с плотно охраняемыми границами и жесткими порядками, случилось чудо. Булки к рыбе, нечто задаром, бесплатный обед, которого никто не ждал: нанотехнология.

Эта промышленность была еще в зародышевом состоянии. Однако, она принесла растущее процветание. А с процветанием пришло то, о чем предполагается, что здесь не нужны деньги, но всегда наоборот: мир, щедрость, цивилизованность. И еще одно: космическая программа, причина всех ажиотажных новостей, которые я намеренно не смотрела.

— Нечестно говорить, что цивилизованность принесли нано, — протестовала Люси. Она вернулась из журналистской командировки в Судан, оставившей ее тощей и с наполовину выпавшими волосами. Люси неохотно рассказывала подробности, а я не слишком расспрашивала. При взгляде в ее глубоко запавшие глаза мне казалось, что я не выдержу ее ответов.

— Цивилизованность — побочный продукт денег, — сказала я. — Голодающие к друг другу не цивилизованы.

— Иногда цивилизованы, — сказала она, глядя в какое-то болезненное воспоминание, которого я не могла и вообразить.

— Часто? — поинтересовалась я.

— Нет. Не часто.

И Люси резко вышла из комнаты.

Я научилась спокойно дожидаться, когда она будет готова вернуться ко мне, так же, как она научилась ждать, но менее безмятежно, пока она будет готова вернуться в те части мира, где она зарабатывает свое пропитание. Моя дочь уже стара для того, чем она занимается, но она, почему-то, не может этого бросить. Раненная, больная, наполовину лысая, она всегда возвращается.

Однако, Люси частично права. Не только нынешнее богатство Америки привело ее к нынешней цивилизованности. Культура этого десятилетия оптимистическая, терпимая, в строгих формах — еще и простая реакция на то, к чему шло до этого. Качание маятника. Он не может не качаться.