Том 3. Чёрным по белому - Аркадий Аверченко

— А восемьсот-то рублей!

— Ни копейки!

Посетитель поднялся с кресла.

— Хорошо-с. В таком случае вы мне заплатите втрое.

— Да? Это на каком же основании? — подхватил подписчик.

— По закону. За находку полагается третья часть, а за пропажу — втрое. Я хотел с вами миром уладить, но если вы упрямитесь…

Секретарь схватил его за костлявые плечи, заглянул ему в глаза и, тряся, злобно сказал:

— В своем ли вы уме, что та…

Он вдруг закричал пронзительным голосом, оттолкнул упрямого незнакомца и выбежал в другую комнату.

Я, встревоженный, последовал за ним, нашел его лежащим в углу на диване и нервно дрожащим, чуть не в истерике.

— Что такое? Почему?

— О господи! Глаза, глаза!.. Как же вы не догадались раньше заглянуть ему в глаза: ох, какие это страшные, душу холодящие глаза! Ведь он сумасшедший!

Я вернулся в кабинет. Посетитель холодно прощался со всеми, затянув свои безумные глаза холодными непроницаемыми пленками век. Со мной холодно раскланялся и сказал:

— А так как я на эти деньги собирался открыть фабрику нарезных гаек, то вам и за это придется заплатить. Считая в год по три тысячи, за десять лет — тридцать тысяч!

Зеркальная душа (Святочный рассказ)

Сначала кто-то долго пытался нашарить ключом замочную скважину.

Человек, пытавшийся сделать это, применял такой способ: откачнувшись, он падал на дверь, с приставленным к животу ключом, в надежде, что ключ случайно проскользнет в замочную скважину.

Но это было похоже на лотерею-аллегри, где на сто пустых билетов — только один выигрышный: общая площадь двери была громадная, а замочная скважина маленькая.

Но случай — великое дело; на сорок седьмой попытке ключ попал в замочную скважину, при тихом торжествующем смехе хозяина квартиры.

Он повернул ключ в замке, но сейчас же забыл об этом и, когда после его толчка дверь распахнулась, удивился: как это он с утра оставил дверь открытой.

— Может быть, пришел ко мне кто-нибудь? — нерешительно подумал он.

Предположение его оказалось справедливым: когда он зажег электричество — в большом зеркале, вделанном в стену и украшенном драпировкой, отразилась чья-то фигура в шубе и шапке, нерешительно на него поглядывавшая.

Он тоже бросил на неизвестного человека робкий взгляд, шаркнул ногой, притопнул и поклонился.

Неизвестный ответил вежливым поклоном.

— Здрасс…те! — сказал хозяин квартиры. — Какими судьбами? А я, представьте, так и догадался: смотрю — дверь открыта, ну, значит, кто-нибудь… на огонек. Раздевайтесь!

Хозяин снял шубу, бросил ее на диван; потом повернулся к гостю, чтобы помочь ему разоблачиться, но гость был уже без пальто.

— Садитесь! — сказал хозяин. — Очень рад, что вссс… помнили! Хе-хе. Сядьте.

Гость, однако, стоял, ухмыляясь.

— Ну, право, сядьте. Наверное, устали, взбираясь по лестнице. Садитесь! Не хотите?.. Вот чудак! Хе-хе… Вырасти хотите? Да? Ну, я сам покажу пример, хотя это, мила-ай мой, со стороны хозяина и невежливо. Верррно?

Хозяин опустился на стул; тогда и гость последовал его примеру.

— Веселое нынче Рождество, не так ли? — спросил хозяин, помолчав.

Гость ответил легким помахиванием руки.

Хозяин, в сущности, не знал, о чем и как беседовать с неразговорчивым гостем, но правила гостеприимства, которые он твердо помнил, несмотря на отуманенную, отягченную вином голову, заставляли его поддерживать пустой бессодержательный разговор.

— Моррозы! Да?

Гость ответил неопределенным жестом руки.

— Уж-жа-сные! Представьте, вышел я на улицу, а калоши — трах! Моментально примерзли к тротуару. Хочу поднять одну ногу — не могу! Хочу другую — не могу! Хочу треть… Гм! Да… Очень сильные морозы.

Помолчали.

— Это очень хорошо, что вы пришли. Нужно, знаете ли… духовное общение… Подъем!..

Хозяин сочувственно взглянул на гостя; вглядевшись попристальнее, он заметил в одежде гостя беспорядок: галстук был развязан и воротничок, петля которого оборвалась, торчал одним концом у самого уха.

— Что это, голубчик, с вами? Воротничок-то подгулял, а? Хе-хе.

Оба долго смеялись, плутовски подмигивая друг другу.

Потом тема разговора иссякла.

— Сильные морозы, а? Пре-же-сто-кие. Во!

Гость сжал руку в кулак с таким видом, будто хотел иллюстрировать крепость мороза, но ничего не сказал.

— Да… Очень, очень большие морозы. Вот вы заметьте — летом не бывает морозов — почему? Потому что — смешно! В июне снег! В июле — мороз! Как так? Засмеют!! Ей-богу. Дико!

Снова собеседники замолчали, неприязненно поглядывая друг на друга.

— Пришел и молчит, — подумал хозяин. — И еще — одну калошу снял, а другую не снял. Как не стыдно, право… Свиньи, а не люди! Черт с ним! Закурю лучше…

Он полез в карман, вынул портсигар, взял одну папиросу и протянул портсигар гостю, но тот тоже достал портсигар и уже протягивал его хозяину.

— Благодарю вас! Свои курю, — сухо сказал хозяин. — Позвольте прикурить только.

Он вытянул голову, прикоснулся папиросой к папиросе гостя и затянулся.

— Кой черт! Ведь у вас не горит. Чего же вы даете мне закуривать?.. Эх вы! Сейчас!

Хозяин встал, нашел спички, зажег папиросу, дал закурить от своей папиросы гостю, и оба они, окружив себя облаками табачного дыма, погрузились в молчание.

— Да, — сказал хозяин. — Очень большие морозы…

Гость иронически промолчал, очевидно, недовольный однообразием темы разговора и будто выжидая, не скажет ли хозяин что-нибудь более интересное…

— Свирепые. Я на одном доме нынче видел — градусник к стене примерз. Чесссн… слово.

Гость дипломатично промолчал.

— Может, коньяку выпьете, — неожиданно предложил хозяин. — Чрезвычайный коньяк есть! Совсем забыл за этими разговорами. Хе-хе.

Хозяин оживился и заметил, что при упоминании о коньяке оживился и гость.

— Любит, наверно, дрызнуть, — с легким укором подумал хозяин. — Ишь, как глазки сразу заблестели…

Он вышел в столовую, натыкаясь на стулья и тихонько посмеиваясь. Достал бутылку коньяку, рюмку и, вернувшись, сказал:

— Вот коньячок и две рюмочки. Ни-ни — и не отказывайтесь! Дело праздничное…

Гость облизнулся и потер руки.

— Любишь, каналья, — с ласковой укоризной подумал про себя хозяин.

Он наполнил единственную рюмку, отодвинул горлышко бутылки на вершок влево, налил немного вина на скатерть и подмигнул гостю:

— Ну… ваше здоровье! Выпьете, может, развеселитесь…

В руках гостя уже была рюмка. Оба звонко чокнулись и, опрокинув головы, выпили.

— Ну, как дома у вас… все благополучно? — спросил хозяин, снова садясь на стул.

Гость ни слова не ответил на этот простой вопрос.

— Слушайте! Вы! Я вас спрашиваю, — с легким раздражением возвысил голос хозяин. — Вы все время молчите — нельзя же так! Я могу это счесть за нас…мешку! За презрение к хозяину дома! Или — хе-хе — вы уже так набрались, что и говорить не можете?

Гость усмехнулся, но по-прежнему остался безмолвен, как дерево.

Хозяин горько засмеялся.

— Конечно! Мы люди маленькие… Разве нас удостоят разговором эти большие господа… Они нас, видите ли, презирают… Нисходят до нас! А в наш дом, — крикнул он, — они приходят! Наш коньяк пьют! Зачем тогда было приходить — шли бы к себе домой…

Голос хозяина принял оттенок язвительности.

— А знаете что? Наплевать мне и на вас и на ваши разговоры! Идите домой и — надеюсь — никогда не встречусь с вами. Тоже… гость!.. Пришел, когда хозяина дома нет — это разве можно! А может, я тебя не желаю принять? «Илья Чепцов нынче болен и никого не желает принимать!» Слышишь! А ты лезешь. Потрудитесь уйти, я спать хочу — вот что-с!

Но гость и не думал об уходе; наоборот, он развалился в кресле и бросал на хозяина вызывающие взгляды.

— Слушш… Уходите отсюда! Довольно-с. Пора спать, милоссс… государь! А то я поговорю с вами иначе!

Ярости и возмущению хозяина не было границ, когда гость вдруг ни с того ни с сего погрозил хозяину кулаком и уперся руками в бока.

Хозяин, дрожа от злости, встал со стула… Встал и гость.

Чувствовалось, что сейчас произойдет что-то ужасное.

— Вон! — крикнул хозяин, размахнулся и — получил сильнейший удар по своему сжатому кулаку.

— А-а, — слабо улыбаясь, сказал бледный хозяин. — Драться? Да? Пришел в гости и дерется?

Рука его горела от удара, а обида на сердце скопилась в целое бушующее море…

— Его коньяком угощаешь, разговар… как с порядочным человеком, а он — драться!..

Было жалко себя, своей загубленной молодости, сердце щемила обида и унижение.

— Хоррошо! — неожиданно сказал хозяин. — Черт с тобой… Ты не уйдешь — уйду я. Ха-ха-ха! Видали, люди добрые? Хозяина выгоняют из его же собственного дома… Прекрасно! Я уйду, милый… Уйду… Пусть! Человечество меня гонит, у меня нет крова — пойду и усну, как собака бездомная под забором. Замерзну… (он заплакал). И кто будет виноват? Ты! Что ж… Мало ли нас, бездомных странников… умирает… под забором. Эх! Доехали… Доехали Илью Чепцова!