Пришла подруга - Нонна Само
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вообще, все эти СМИ очень вредят нашим мужчинам. (Может, и женщинам, но сейчас не о них речь.) Свобода слова погубит мужчин. Низводятся кумиры, рушатся авторитеты. Эти бесконечные ток-шоу их доконают. Все лезут в экран, все спешат высказаться, оповестить, поделиться. Они думают, что это все интересно, они, как говорится, зарабатывают себе очки, популярность и даже любовь. И все происходит ровно наоборот. Ну ладно всякие там звезды шоу-бизнеса, что с них взять. Казалось бы, ну поёшь себе под фанеру, и пой, так нет, хотят поговорить, высказаться по любому поводу, сообщают изумленной публике, что дважды два четыре и прочее. Ну да пусть, их не убудет. А убудет у наших кумиров политиков, эти-то зачем себя подводят? Послушаешь-послушаешь – и не хочешь выполнять свой гражданский долг, ходить на выборы то есть, за кого голосовать-то, за этих? И еще жалуются, что им мало эфира дают, зажимают и отстраняют. Эх, не понимают они своего счастья, да радоваться надо, спасибо сказать всем этим зажимальщикам!
Так вот, о последнем муже подруги. Такой был маленький, даже несколько плюгавенький, с жиденькой бороденкой, тихий такой, слова от него не услышишь. Подруга говорила, что зато порядочный и умный, золотое сердце. Сядет в уголок – и молчит. По гостям ходить не любил, все дома сидел, работал с документами. Он был депутатом гордумы. Как он в депутаты выбился – непонятно, все-таки надо перед избирателями выступать, бороться со своими соперниками-конкурентами, как-то проявлять себя. Да, загадка. Наверное, прошел по партийному списку. Подруге он попался уже депутатом. Как подруга на него внимание обратила – тоже загадка. Наверное, по контрасту с предыдущим мужем, красавцем-подлецом, краснобаем и бабником. А этот – тихий, незаметный, скромный такой. В общем, ничего о нем мы сказать не могли, но до поры до времени. Как-то подруга позвонила с вестью, что ее мужа пригласили на ТВ, какое-то ток-шоу по жилищной проблеме. Подруга очень гордилась, одно ее огорчало, что тема больно скучная, не развернешься. Но она ошиблась. Ее тихий муж очень даже развернулся! Где-то в середине дискуссии, когда все уже приуныли и заскучали, вдруг ни с того ни с сего наш тихий муж громким и скрипучим голосом заявил, что надо быть скромнее, а то моду взяли особняки строить, вот Сталин, например, в быту был очень неприхотлив, у него не то что особняков, даже обеденного стола не было, ел на рабочем, в кабинете, притулится к краешку и хлебает себе щи да кашу. А о Ленине и говорить нечего: одно заношенное пальтишко, малюсенькая комнатка в Кремле, узкая кроватка. Сначала все затихли, а потом какой-то зритель спросил, как же он помещался на такой кроватке с толстой Крупской? Зал оживился, но наш муж ловко одернул любопытного, что это, мол, политическая провокация против него, и он отвечать не собирается.
Разводясь, подруга причитала, что на такого дурака она потратила лучшие годы своей жизни. Правда, она и года не была за ним замужем, но ей виднее. Вот что делают СМИ, вот до чего доводит свобода слова. С другой стороны, может, и к лучшему, не было бы этого злосчастного ток-шоу, действительно бы угробила бы на него лучшие годы, а может, и всю жизнь. Потом у подруги образовался роман с итальянцем. По-русски он знает одну фразу: «Ты прекрасна!» И все. Подруге достаточно. Она говорит, что он очень умный человек. А что, так, наверное, оно и есть.
Игра
Пришла подруга. Мы уже всей семьей собирались спать, вдруг – звонок в дверь. Я посмотрела в «глазок»: стоит незнакомая брюнетка в темных очках. «Открывай», – услышала я знакомый голос. Подруга, дрожа и оглядываясь, просочилась в дверь, стащила с головы парик, сняла темные очки. «Что случилось?» – почему-то шепотом спросила я, ведя ее на кухню. Подруга, нервно куря, начала рассказывать. В ее подъезде произошло убийство. Она как раз выходила из квартиры и видела, как один мужик стрелял в другого. Потом хотел выстрелить и в нее, но она успела вбежать в свою квартиру и захлопнуть дверь. Теперь он, конечно, будет за ней охотиться, поскольку она свидетель его преступления. Она до вечера просидела тихо дома, а потом, в парике и очках, добралась до нашего дома. Теперь она вынуждена скрываться. Два дня она скрывалась у нас, а потом исчезла. Оставила записку, что не хочет подвергать нас опасности и уезжает. Через неделю позвонила и сообщила, что милиция задержала этого киллера и она вернулась домой.
С ней всегда случались невероятные истории. Она была не замужем, жила с сыном. Претендентов на руку было много, но она не хотела терять свободу. Так она говорила. В общем, она направо-налево разбивала сердца, а однажды разбила сердце одному летчику, и он, отвергнутый, уехал в Африку, где и пропал. Она корила себя, плакала, а потом решила лететь в Африку его искать. Мы собрали ей денег на дорогу, и она улетела. Через две недели появилась, загорелая до черноты, и рассказала потрясающую историю. До Африки она добралась, но летчика не нашла, его, должно быть, съело людоедское племя. И ее тоже чуть не съели, но она смогла сбежать и добралась, через пустыню, под палящим солнцем и без воды, до ближайшего аэродрома. Мы слушали, открыв рты, и ахали.
Мы, конечно, понимали, что ничего такого не было, но почему-то никто не мог сказать: «Ну что ты врешь?»
Во-первых, сказать такое в лицо как-то неудобно, и потом, это было вроде бы и не вранье. Вранье предполагает хоть какое-то правдоподобие, а у нее – фантастика, триллеры, мелодрамы, боевики, захватывающие истории, которые мы слушали с неослабевающим интересом. И потом, врут с какой-то целью, ради выгоды или еще чего, а для чего она сочиняла все эти истории, что ей это давало, какую пользу? Да никакую! Это, скорее, была игра. Она играла!
Но со временем ее безудержное вранье стало как-то раздражать. Ну интересно, ну талантливо даже, но сколько можно делать из меня дуру? Почему я это должна выслушивать? Это даже унизительно, в конце-то концов!
С другой стороны, я понимаю, что она не хочет ни обидеть, ни унизить, ни выставить дурой. Да ни в коем случае! Она просто творит! Без всякой для себя пользы и выгоды, а часто и во вред! Она – на сцене. Ты – зритель, вот и смотри, и восхищайся, и смейся, и плачь! Но все меньше и меньше это получается. Ведь ей надо, чтобы ты сопереживала ей, сострадала, чтобы ты была не только зрителем, а как бы действующим лицом в ее пьесе, играла в ее игру. То есть из зрительного зала ты должна выйти на сцену и стать ее партнером, ибо «нет ничего на свете серьезнее игры».
Нет, не хочется, да и не очень-то получается. Может, просто не хватает таланта. А потому когда-нибудь я встану и уйду из этого театра, тихо прикрыв за собой дверь…
«Играй, Адель, не знай печали…»Молчание – золото
Сидели мы как-то в узком дамском кругу и рассказывали друг другу о наболевшем. У одной наболевшим был, естественно, муж. «Не знаю, что ему еще надо. Ну, что я хозяйка прекрасная, и мать заботливая, и из себя еще даже очень ничего – это само собой. Но главное – у меня нет от него никаких секретов, никаких тайн, не то что у некоторых. Все ему рассказываю, советуюсь, ну просто вся как на ладони, ценил бы – так ничего подобного! Вчера спрашивает: „Ты чего такая мрачная ходишь?“ А я ему говорю, что даже обидно, я ему уже третий день докладываю, что у меня запор, а он ноль внимания, даже в ум не берет. Я и клизму два раза делала, а толку – чуть, чувствую, что желудок до конца не опорожнился, я ему уже об этом говорила, у меня от него нет секретов, и надо слушать ухом, а не брюхом. Тут он закатил глаза, воздел руки к небу, как плохой провинциальный актер, и со стоном „О-о-о!“ вылетел из дома. Вечером звонит от своей мамы, мол, ей плохо, и он у нее останется ночевать. Как вам это нравится?»
– Скажи спасибо, что ушел к маме, – говорю я, – в другой раз уйдет к какой-нибудь глухонемой, если ты свои запоры будешь с ним обсуждать.
– Да, с мужчинами надо быть осторожнее, – поддержала меня наша третья собеседница. – Я тоже раньше считала, что им всегда надо говорить правду. Оказалось, вовсе нет. Тут как-то иду по улице, жую чипсы и вдруг чувствую – зуб отвалился. У меня один передний зуб на штифте, и он иногда отваливается. Потом иду к зубному, тот мне этот зуб чем-то пришпандоривает и какое-то время я с ним опять хожу – не тужу. В общем, наклонилась, ищу его под ногами и вдруг слышу такой красивый баритон: «Вы что-то потеряли? Давайте искать вместе!» Гляжу – мужик что надо, на Киркорова похож. Я ему говорю, что, мол, зуб потеряла, он у меня на штифте и выпадает изо рта, хорошо еще, что выпадает, а не впадает, так ведь и подавиться можно, а зрение у меня неважное, найти не могу, вот если он поможет… Гляжу – мужика и след простыл. Вот и откровенничай с мужчинами…
У нас есть общая знакомая, мы все думали – дура дурой, а оказалось наоборот. Ума, может, и не палата, но его хватило, чтобы понять, что ей лучше молчать. А молчать надо уметь. Не сидеть, открыв рот и хлопая глазами, когда вокруг об умном говорят. Нет, она молчит загадочно. Кутается в шаль. Поводит плечиком. Бросает взгляды. Иногда улыбнется. Если невпопад – тем лучше: значит, увидела и услышала такое, что другие не уловили. А она уловила. Мужчины говорят, что она умная женщина. Умная и загадочная. Вот так.