БИФы - Феликс Кривин

Однако это ему не удается. А кому удается? Никому, хотя многие пытаются приспособиться к воздуху. Бесцветных много, прозрачных - нет.

ЧЕСТНАЯ РЫБА ГЕТЕРОСТИХУС

Рыба Гетеростихус, конечно, считается с обстановкой, она даже изменяет свой цвет, но это никто не назовет лицемерием.

Те, которые изменяют свой цвет в зависимости от обстановки, внутри совсем не такие, какими снаружи выглядят. Когда Хамелеон надевает траур, то это, поверьте, лишь для отвода глаз, потому что ведь не наденешь яркий костюм, когда все вокруг в трауре.

Но если рыба Гетеростихус наденет траур, можно верить: у нее по-настоящему черно на душе. А если она надевает какие-нибудь веселенькие цвета, не сомневайтесь: у нее на душе весело.

Для рыбы Гетеростихус обстановка - не внешняя сторона, она не старается ей подражать, а принимает ее целиком, всем своим существом, плотью и кровью. И если чернеет - то насквозь. И если голубеет - то насквозь. Потому что весь ее внутренний мир - это окружающая ее обстановка.

ТАМ, ГДЕ ТРУДНО ДЫШАТЬ

Легче всех дышится Вьюну, потому что он преспокойно дышит желудком. Высунет голову из воды, глотнет воздуха - и лежи себе, полеживай, слушай, как он там движется по пищеводу. Желудок - верное дело, желудок не подведет, поэтому легче дышится тем, кто во всем полагается на желудок.

- Там, где трудно дышать, нужно уметь глотать, - так формулирует Вьюн свою жизненную позицию.

СКАЛЬНЫЕ МОРСКИЕ ЕЖИ

Входя, не забывайте о выходе. Не следуйте примеру некоторых морских ежей.

Некоторые морские ежи входят в свое жилище, забывая, что им придется из него выходить. И они живут, ни в чем себе не отказывая, тем более, что все это им само плывет в рот.

В такой ситуации, конечно, толстеешь. До того растолстеешь, что потом не пролезешь в дверь. И когда приходит пора выходить, морские ежи начинают сетовать и роптать на судьбу, которая не оставила им выхода. Но разве судьба не оставила им выхода? Она дала им выход, когда давала вход. А они, помня о входе, начисто забыли о выходе.

И теперь они мечутся, морские ежи:

- Где выход? Нет выхода!

И жилище их превращается в то, о чем даже грустно сказать. И неудобно сказать, не сняв шляпы.

МАЛЕНЬКАЯ РЫБКА ЕВДОШКА

Там, где Евдошка растет медленно, она доживает до пяти лет, а там, где быстро, - всего лишь до двух.

Такое у нее счастье. Хочется побыстрей вырасти, стать взрослой Евдошкой, и она торопит себя: быстрей, быстрей! И пробегает всю жизнь за два года.

Конечно, она не спешит умереть, она, наоборот, спешит жить: спешит вырасти, завести семью, вырастить детей, а там глядишь - и спешить некуда. И пора помирать. Хотя Евдошка не спешит помирать, она, наоборот, спешит жить...

Но получается, что это одно и то же.

ОХОТА НА СЛОНОВ

В охоте на слонов принимают участие и слоны, уже раньше пойманные, на прежних охотах. Они помогают и охотиться, и воспитывать пойманных слонов, и обучать их, как нужно охотиться на слонов...

Охота тем успешнее, чем больше слонов охотится на слонов.

ОХОТА НА ВОЛКА

Волка легко поймать, если окружить его пестрыми флажками, дать ему почувствовать разницу между окружающей праздничной пестротой и его собственным серым существованием.

Вокруг пестрота, а здесь, внутри, безысходная серость... Через это волк не сможет переступить.

Выпрыгнуть из собственной серости - ведь это куда трудней, чем даже выпрыгнуть из собственной шкуры.

МОЛЛЮСК ЦИРРОТАУМА

Может, в этом мире у кого-нибудь есть глаза? Вы знаете, что такое глаза? Ну, которыми видят. Вокруг все черное, и вдруг на этом черном что-то блеснет. Покажется не таким черным. И это значит, что вы видите. Правда, может быть, сон.

А может быть, и не сон. Может быть, вы видите по-настоящему, глазами. Что именно - Цирротаума не может вам объяснить. У него никогда не было глаз, и он не знает, как это - видеть. Но ведь у кого-нибудь должны быть глаза? Ведь мир велик, даже на ощупь. Не может он быть так же слеп, как слепой Цирротаума, - такой огромный мир...

Слепой Цирротаума светится, оставаясь в своей темноте, он светится, не видя своего света. Он вспыхивает пламенем, которое для него похоже на черную ночь - на такую же черную ночь, как отсутствие пламени. На такую же ночь, как ночь. На такую же ночь, как день. На такую же ночь, как весь этот океан, в котором живет слепой Цирротаума.

Живет и светится. Может, у кого-нибудь есть глаза.

Он не только светится пламенем, он светится насквозь, он прозрачен. Чтоб никому не мешать смотреть, не загораживать мир своей особой, не лезть в глаза тем, у кого, может быть, есть глаза.

Другие готовы загородить собой целый мир, а сами не светятся. Сами они похожи на черную ночь. А когда их много, тогда вокруг такая черная ночь... Такая же черная ночь, как вокруг слепого Цирротаумы.

Ночь вокруг слепого Цирротаумы, и в этой ночи он светится. Никогда не видавший света и никогда не увидящий света, он светится, светится... Может быть, в этом мире у кого-нибудь есть глаза...

СТРАУСОВЫ ПЕРЬЯ

Страус птица, но рычать он умеет, как лев, а бегать, как самая быстрая антилопа. И он может очень долго быть без воды. Как верблюд. Страус многое может, чего не может никакая из птиц. Но летать он не может, как птица.

Конечно, если бы он летал, ему не пришлось бы бегать, рычать, не пришлось бы сидеть без воды, как верблюду. Он мог бы не подражать ни верблюдам, ни антилопам, он мог бы быть самим собой...

Но быть собой для птицы - это значит летать. А Страус только берет разбег и не может от земли оторваться.

Белоснежные перья Страуса возвышаются плюмажем, как у какого-нибудь драгунского полковника, когда полковник, сняв головное убранство, держит его у себя за спиной. Но даже и по сравнению с этим полковником Страус мог бы выглядеть генералом, потому что перьев у него больше, чем у любого полковника. Сорок маховых, шестьдесят рулевых, даже у орла меньше.

Да, по своему оперению Страус среди птиц генерал, правда, постоянно пребывающий в отступлении, чтобы не сказать - в паническом бегстве. Много охотников отобрать у Страуса его перья, и Страус бежит, отступает, развивает скорость девяносто километров в час, и перья его развеваются, как белые флаги...

Перья, что же вы, перья? Много вас у Страуса, но каждое само по себе... Почему бы вам не сложиться в крылья? Сорок маховых, шестьдесят рулевых, а махать и рулить - некому. Есть только кому просить о пощаде, трепеща на ветру, как белый флаг.

Перья, что же вы, перья?

Флаги белые над землей.

Для того чтоб летать, перьям нужно сложиться в крылья.

СКОРПИОНЫ В АТОМНОМ ВЕКЕ

Что такое для Скорпиона радиация? Ничего, ровным счетом. Дайте ему дозу, в двести раз большую, чем способен вынести человек, и он даже не поморщится. Привычка.

Рассказывать - долгая история, а Скорпион мог бы и рассказать. Она и вправду очень долгая - история Скорпиона.

Началась она сто пятьдесят миллионов лет назад, в разгар мезозоя. Мезозой означает эру Средней Жизни, и жизнь тогда была средняя. В среднем - средняя: для одних хорошая, для других - плохая.

Это было время ящеров, динозавров. Время первых млекопитающих, первых птиц. Одни хотят жить по-новому, другие хотят жить по-старому, а чего хочет он, Скорпион? Для чего он, собственно, появился?

Потом была вся эта история: юрский период, меловой... Кончилась мезозойская эра, началась кайнозойская. Эра Новой Жизни, а чего в ней для Скорпиона нового? Ну, вымерли ящеры. Ну, птицы стали выше летать. Ну, чего-то там достигли млекопитающие.

Успехи успехами, но в общем были трудные времена. Для Скорпиона не то чтобы трудные, но и не слишком легкие, чего там скрывать. Землетрясения, пожары, ледники, всемирные и другие потопы - чего только не было за последние сто пятьдесят миллионов лет, - и все это на него, на Скорпиона...

Поэтому что для него атомный век? Как говорится, не такое пережили.

И радиацию переживем. И цивилизацию.

Привычка.

КАКОМИЦЛИ

Енот Какомицли живет в развалинах и с тоской вспоминает те дни, когда здесь еще не было никаких развалин, а были сплошные девственные леса... Время, что делает время! Сначала оно возводит строения, потом превращает их в развалины, в которых живут только воспоминания да еще он, енот Какомицли.

Другие еноты живут в лесах, а когда лес вырубят, переходят в другой, вместо того, чтоб остаться на вырубке и вспоминать то время, когда здесь был настоящий лес... Мало кто помнит в Америке енота Панду. Он в свое время эмигрировал в Азию и неплохо там устроился, скрывая, что он енот, потому что еноты в Азии не водятся. Он выдавал себя за медведя и даже внешне изображал медведя, так что его даже стали относить к семейству медведей. Позор!

- Ты не о семействе думай, а о семье! - ворчит жена. - Погляди, как мы живем: стыдно сказать - в развалинах!

Какомицли не стыдно. Вы думаете, тем, которые живут в замках, что-то видно с их высоты? По-настоящему видно только из развалин.