Ящик Пандоры - Юрий Курик

«Сволота!» – думал я. – «Чего он ждёт? Когда я чихну?» И, правда, вдруг нестерпимо захотелось чихнуть. Даже ясное понимание того, что чих вызовет в моём организме необратимые смертельные осложнения, не могло остановить меня. В носу свербило всё сильнее и навязчивее. Я усиленно тёр переносицу, зажимал её до хруста между большим и указательным пальцами, но это помогало мало, только оттягивало рождение чиха-убийцы.

Моё положение становилось архи отчаянным.

Вы когда-нибудь пытались удержать в себе чих или пук? Нет?! Тогда представьте себе храм музыки – зал филармонии. Звучит концерт для скрипки с оркестром. Идёт соло скрипки. Зал замер в восторге, а звуки скрипки лёгкие, воздушные взлетают всё выше и выше. И в этот момент торжества священной музыки, вам приспичило чихнуть или хуже, пукнуть. Главная подлость ситуации в том, что, чем больше вам хочется, тем сильнее рождается звук.

Какова мизансцена?!

За осквернение классической сюиты вы рискуете получить от возмущённых меломанов пару тычков в спину, но на жизнь-то никто не посмеет покуситься! Где это видано, чтобы за «чих» или «пук» людей убивали! Даже в филармонии.

В филармониях или, скажем, в других культурных местах, за физические отрыжки организма не убивают, но я находился не на смотре конкурса отличников консерватории, и за дверью затаился не Паганини. Поэтому мой один единственный самый маленький чих, даже не чих, а так – малюсенький чихунчик. наверняка, меня убьет. Не сам по себе, а конечностями Мурзика…

…Секунды тянулись, как жвачка и медленно складывались в растяжку на резиновой полосе минут…

Нет, я не выдержу…, не выдержу…, сейчас чихну… Лучше чихнуть и умереть, чем не чихнуть и всё равно умереть!

Сил терпеть не осталось… Я начал судорожно набирать воздух в грудь для нормального оглушительного чиха, и в этот исторический момент царапание ногтей по полу возвестило мир об удалении Мурзика от дверей, за которыми я уже попрощался с жизнью.

Заскрипела соседняя дверь в мою бывшую камеру. Я осторожно выглянул за дверь. Так и есть. Мурзик, ничего не подозревая, вошёл в камеру проверить источник шума и состояние узника. То-есть меня.

Откуда только во мне взялась сразу и грация, и смелость, и сообразительность? Может быть, я от природы умный?

Я выскользнул тенью из-за железной двери и мгновенно, но тихо запер её со стороны коридора на огромный засов. В два лихих прыжка оказался возле дверей моего старого узилища, куда с инспекцией зашёл Мурзик, молниеносно запер их на такой же засов, что и первую дверь.

Кинг Конг оказался в западне, которую заливает вода сверху.

Не отказал себе в удовольствии, прислушался к происходящему за железной дверью. Тихо… Странно… Может быть, из этих двух комнат есть третий выход, и Мурзик уже скачками несётся на рандеву со мной?

Мороз пробежал по коже…. Рискнул проверить и вежливо постучал костяшками пальцев по металлу, мол, разрешите войти…

Тишина… Секунда…. Пять…. Десять…

И вдруг раздался рёв раненого буйвола, и дверь задрожала в лихорадке под натиском Кинг Конга.

Промедление может повлечь за собой не запланированную встречу с вырвавшимся из плена Мурзиком.

Дверь устояла под первым натиском, но от второго или пятого, как пить дать, рухнет. Прораб, подлюка, не мог смастерить противовандальные двери. На момент выхода расстроенного Мурзика из ловушки, мне лучше всего находиться от него подальше. Где-нибудь на другом конце Млечного Пути.

Кроме того, шум, поднятый мною, подхваченный и усиленный Мурзиком, привлечёт внимание других членов шайки, и слетятся они, до зубов вооружённые, сюда, как мухи на дерьмо. Бороться с ними я мог исключительно бегством с поля боя.

Куда бежать, я не знал, но могу утверждать, что бегущий по освещённым коридорам голый, окровавленный мужчина, вызывает диковинное впечатление и уйму вопросов.

Выбора не было и я, спасая свою жизнь, рванул в темноту.

Все мы жертвы дорог, которые выбираем. Только они знают конец пути, а мы на них ищем приключений на свою задницу.

На моём пути спасения царила темнота, как у негра в чулане. Вначале пытался запоминать повороты – два налево, один направо, три налево. Спуски… пять ступеней вниз, ещё две ступени верх…, но скоро запутался. Плюнул и просто потрусил туда, куда меня вела дорога.

Итак, стартовал я в забеге на приз, стоимостью в мою собственную жизнь, резво, но минут через двадцать понял, если не умерю свой пыл, то сдохну от разрыва сердца. Передохнул тридцать секунд и побежал лёгкой рысцой. Скоро пришлось сменить её на ускоренный шаг, затем на просто шаг. Сейчас я еле передвигаю ноги, в надежде выбраться из лабиринта коридоров, подъёмов и спусков.

Я смертельно устал. Измотан, измочален. Мне нужен отдых, иначе сдохну, не добравшись до финиша.

Я сел. Вытянул ноги. Тишина, блаженство.

Господи! Что я слышу? Или мне послышалось?

Может быть это слуховые глюки? Нет. Отчётливо слышу далёкий лай собак. Изверги! Пустили по моему следу друзей человека. Не сейчас, так скоро, не здесь, так там свора из доберманов, пит-булей, овчарок и догов вопьётся клыками в мою несчастную плоть. Собакам свет не нужен. Они меня в темноте найдут и сожрут, предварительно порвав на куски.

Решено. Приму смерть, не сходя с места. В конце концов, чуть раньше, или чуть позже, но все мы там будем. Жизнь – заболевание абсолютно смертельное, передаётся половым путём и иммунитета от неё нет.

Пока я рассуждал сам с собой о тайнах жизни и смерти, собачий лай громче не стал. «Странно» – подумал я – «Ищейки, взяв след. Несутся во весь опор и давно должны кусать мне пятки. И лай у них какой-то странный. Без взвизгивания, без злобы. Без азарта… Так, навроде собачьего разговора. Перебрехиваются между собой…».

Я встал и пошёл вперёд. Оказалось до очередной подлянки госпожи судьбы было два шага.

Через два шага я рухнул куда-то вниз. Думал, лечу в омут с головой, а попал в канализационный люк и вляпался по самую маковку, в жидкое дерьмо.

После того, как улеглась вонь и эмоции, пришло время принятия решения. Сидеть до старости по горло в дерьме не хочется. Поэтому нужно двигаться – шагать или плыть в какую-то сторону. Благо дело, по трубе шастать можно только в двух направлениях – либо туда, либо обратно.

Опыта путешествий по канализации у меня не было. А, также отсутствовали карта, компас и система Глонасс. Можно пользоваться нюхом, глазом и слухом. По причине вонизма, нюх забастовал окончательно и без вариантов. Темнота в трубе стала кромешной. Глаза в бессилии, виновато заморгали. Вся надежда оставалась на слух. Слева по трубе что-то шуршало, чавкало и пузырилось. Справа продолжал доноситься лай собак, но уже более ясный и звонкий.

Меня осенило. Во-первых: взять след в канализационной трубе не под силу самой талантливой ищейке. Во-вторых: плавать в дерьме не умела даже собака Баскервилей. В-третьих: в той стороне, где слышался лай, выход из трубы и, скорей всего, расположена деревня.

От радости неожиданного открытия, даже подпрыгнул на месте. А зря. Поднял волну и чуть не захлебнулся. Заставил себя успокоиться, и, медленно, но уверенно, поплыл на встречу собачей брехне.

Очень скоро дерьмо стало жиже, плыть стало легче. Наверное, в центральную трубу, по которой я плыл, были сделаны врезки и дополнительный сброс воды облегчил мне плавание.

Дальше стало ещё легче. Кроме того, что дерьмо стало совсем жидким, скорость его движения увеличилась в разы. Я уже не плыл, а летел по трубе как большой кусок дерьма. Эдакий, знаете ли, дермоплан.

Не долго я чувствовал себя почти лётчиком и, в качестве сточных вод, канализационная труба извергла меня на речную гладь, чуть ниже по течению, у села или деревушки, раскинутой на противоположном берегу.

Не знаю, кто пишет сценарий моей жизни, но он садист. Не успел насладиться свободным полётом над речной гладью, как окунулся с головой в гладь дерьма, слегка разбавленного речной водой. Вынырнул. Фортуне показалось этого мало. Она устроилась верхом на трубе и улыбнулась задом – куски дерьма, падающие мне на темечко, настойчиво намекали на достойное меня место в театре жизни.

Стало ясно – судьбе надоело меня трахать, и она решила сравнять меня с дерьмом и утопить в нём.

Может, я и смирился бы со своей участью, но вдруг, совершенно не к месту, вспомнился кошелёк спонсоровидного мужчины, беременный серьёзной наличностью и отданный на временное хранение госпоже Овчинниковой.

Этот факт кардинальным образом повлиял на решение вопроса: жить или не жить?

Нерастраченная кучка тысячедолларовых купюр нашего заклятого друга США таила в своём чреве тьму рождённых большим городом соблазнов и могла поднять со смертного одра калеку, а не только вдохнуть волю к жизни полузахлебнувшемуся дерьмом неудачнику.

Меня пугало собственное бесстрашие, но, не обращая на него пристального внимания, я сделал два десятка энергичных гребков против течения и очутился в чистой воде. Дышать стало вольготнее, а жизнь вне дерьма удивительна и приятна во всех отношениях.