Братья по оружию или Возвращение из крестовых походов - Джордж Джемс

– Когда скипетр оказался и моих руках, Франция была республиканской, и власть государя здесь мало что значила. Монарх имел лишь то преимущество, что вассалы кланялись ему, но и он сам должен был уважать их и их владения. Против этого-то и был направлен мой первый удар.

– Я не забыл этого урока, государь! Этот удар был столь же славен, сколько и важен. Простым росчерком пера король объявил, что не должен быть и не будет ничьим вассалом, и что земли, доставшиеся каким бы то ни было образом короне, перестают быть чьим-либо владением и становятся собственностью короля. Именно вы установили различие между монархом и его великими вассалами. Таков был ваш первый удар, а второй состоял в том, что любой феодальный спор должен решаться в Париже. Даже самые непокорные очень скоро почувствовали, что над ними – король.

– Я освободил чернь, возвысил духовенство, подчинил вассалов своему двору, вызвав тем самым их ненависть. Я любим мелкими баронами, духовенством и поселянами, но мне этого мало: мне нужен один из сильных вассалов, и пусть . тогда другие возмущаются, если, конечно, посмеют. Филипп Шампаньский именно тот человек, на которого почести действуют сильнее, чем истинное расположение – ему будет достаточно, если я устрою пир да еще усажу его рядом с собою. А Филипп де Куртене мечтает только о рыцарских подвигах, значит, неплохо бы заинтересовать его турниром и сражениями. Пойми же, Герень, чтобы поймать пару мух, надо налить хоть чуточку меда…

– Знаю, государь, для великого дела все средства хороши; но не представляю, где достать денег. Впрочем, я подумаю еще, что можно выудить у добрых парижских граждан.

– Думай, любезный. А я тем временем отправлюсь к Венсенскому пустыннику. Это редкого ума человек, а с того времени, как он оставил свет, думаю, он стал еще мудрее. Он найдет средство все поправить. Но прежде, чем уеду, я должен сделать все распоряжения относительно пира.

Оставив своего министра в одиночестве, Филипп поспешил к себе, чтобы подготовиться к путешествию.

ГЛАВА VII

Филипп выехал из Парижа с бесчисленной свитой, но, достигнув Сен-Манденского леса, он оставил ее и отправился один по дорожке, извивающейся между деревьями и ведущей к древней гробнице, находившейся в глубине леса. Здесь он увидел шалаш, а вскоре – и самого пустынника; опираясь подбородком на руку, Бернард сидел на ступеньке гробницы. Другой рукой он держал раскрытую книгу, а у его ног валялся осколок урны, изящно отделанной.

Когда Филипп приблизился, пустынник на секунду оторвался от книги, но тут же опустил глаза, как будто бы никого не заметил. Зная характер отшельника и не желая прерывать его мыслей, король, ни слова не говоря, опустился на тот же камень. Пустынник по-прежнему не обращал на него внимания.

– Над чьим прахом поставлена эта гробница? – спросил наконец старик.

– Не знаю, почтенный отец, и думаю, во всей Франции нет человека, который смог бы ответить на ваш вопрос.

– Та же участь ждет и тебя. Ты совершишь великие дела, насладишься удовольствиями, перенесешь все тяготы, выиграешь сражения, завоюешь страны и станешь прочить себе бессмертие. Но конец – он для всех один: ты умрешь и будешь забыт. И кто-то из праздношатающихся, посетив твою гробницу, спросит вот так же: «А кто в ней покоится?

– Я не ищу бессмертия, – возразил король, – но живу для настоящего.

– Как! Ты смотришь всего лишь на несколько дней вперед? Настоящее! Что такое настоящее? Исключи часы сна, труды умственные и телесные, тоску о прошедшем, беспокойство о будущем, исключи все заботы – и что же останется для настоящего? Минута преходящей радости, крошечная точка в безмерном пространстве мысли, капля воды, выпитая жаждущим с восторгом и упоением. Но этот восторг – на мгновение, и тотчас позабыт.

– Справедливо, – сказал король, – и, ступив на эту дорогу, я готов пожертвовать всем, даже короной, лишь бы сохранить мир и согласие.

– Этого не может и не должно быть, – прервал пустынник. – Люди нуждаются в тебе. Я не привык льстить, государь: конечно, и ты не лишен недостатков, но вместе с тем именно ты достоин быть королем. Самолюбие ли, истинная ли любовь к ближнему заставляют творить добро – не все ли равно. И если твое честолюбие на пользу тебе подобным – оно уже добродетель, поддерживай его. Ты, государь, многое сделал для Франции, но будешь полезен еще, и именно поэтому ты должен царствовать до тех пор, пока Небо не призовет Тебя к другому назначению. Да, ты должен царствовать, как ни тяжело покажется бремя правления, чтобы, избавив подданных своих от ига тысяч тиранов, закончить творение, начатое тобой. Взгляни на меня – чем но пример? Я, не чуравшийся светских развлечений, вняв твоему совету, тут же оставил Оверн, чтобы заняться судьбами человеческими.

– Я бы хотел освободить свой народ от ига тиранов, но не имею на это средств; моя казна абсолютно пуста, а сам я – венценосный нищий.

– Так вот в чем причина вашего посещения! Я бы и сам догадался об этом. Но скажи мне, как срочно нужны деньги, теперь или после?

– Сейчас же, немедленно! Я ведь уже признался тебе, почтенный отец, что я – коронованный нищий.

– Этому можно помочь, – сказал отшельник. – Войди в мою келью, сын мой.

Следом за пустынником Филипп вошел в келью, стены которой были земляными, а окном служило крошечное четырехугольное отверстие, почти не пропускавшее света. В комнатке не было никакой мебели, кроме постели из соломы, настланной прямо на земле. Отодвинув от стены свою постель, пустынник, к удивлению короля, извлек на свет два туго набитых мешка, которые явно не были пустыми.

– В каждом из этих мешков – по тысяче марок. Один – для вас, второй – для других целей.

Филипп хотел было поблагодарить отшельника, но тот прервал его словами:

– Напрасно. Не стоит благодарить меня за вещь, которая для меня бесполезнее, чем солома, ее покрывавшая. Поговорим лучше о будущем. До меня дошли слухи, что граф Танкервильский умер, и герцог Бургундский предъявил свои права на его владения. Справедливо ли это?

– Все не так. Граф Танкервильский в Святой земле. Правда, вот уже почти десять лет, как я не имел от него никаких известий, но даже если он и умер, что маловероятно, то герцог Бургундский не вправе претендовать на его земли, поскольку они, с моего согласия, завещаны племяннику его жены – Гюи де Кюсси, храбрейшему из храбрейших.

– Хорошо, сын мой! Но слух, что граф умер, возник неспроста. Последуй же моему совету: вели осмотреть владения Танкервиля, прикажи дать отчет о доходах, полученных в течение этих лет, и употреби их на благо Франции и для уничтожения войн и грабежей, произведенных баронами, и…