Лобное место. Роман с будущим - Эдуард Тополь

Но куда они делись, эти коврики?

Удрученный полным отсутствием хоть каких-то версий для дальнейшего расследования, я вышел из Музея. Шилова, которой я отдал две ее лупы, меня даже не проводила, а Стороженко, пряча глаза от такого бездарного следователя, снисходительно пожал руку и ушел в главный корпус. Я стоял на месте и не знал, куда мне идти. К Назарову? Но что я ему скажу? Что ночные похитители музейной «Волги» спёрли из нее два половых коврика? Зачем? Неужели для того, чтобы украсть эти коврики, нужно было угонять машину, а потом мистическим образом вернуть ее на место?

Группа шумных подростков-экскурсантов шла мимо меня от старенького «МиГа», стоявшего посреди мосфильмовского двора, к проходной. Я бы не обратил на них внимания, если бы тройка замыкающих хлыщей не курила и — самое главное! — одна из них, пигалица величиной с Елену Воробей, щелчком не швырнула свой окурок в железную урну в десяти метрах от проходной.

Что-то, какой-то внутренний импульс или еще неясная мысль толкнули меня к этой урне. Я подошел к ней, словно притянутый магнитом. Поколебался секунду, а потом — видя краем глаза, как смотрит на меня стоящий у шлагбаума охранник, все-таки поднял эту урну и опрокинул на асфальт.

— Эй! — крикнул охранник. — Ты чо делаешь?!

Но мне уже было начхать на него!

Потому что вместе с окурками и огрызками яблок из этой урны вывалились на асфальт два грязных резиновых коврика. На желтой засохшей грязи одного из них были ясные отпечатки подошв больших мужских кроссовок с косыми рубчатыми шипами.

7

Спустя двадцать минут в крохотном кабинете Стороженко в полуподвальном этаже главного корпуса мы с ним просматривали запись скрытой видеокамеры, установленной на мосфильмовской проходной. Телевизор у Стороженко был старенький, видеокамера тоже, да и установлена она была не очень удачно — в лицо видела входящих на студию, а уходящих — только в спину. Не знаю, знал ли про ее существование Серега Акимов, но думаю, что знал. Потому что вышел он со студии не сразу после возвращения «Волги» в Музей, то есть не в четыре и даже не в шесть утра, а только в 7.17 вместе с киногруппой «Волжские зори», закончившей ночные съемки в декорациях старой Москвы, построенной на задворках мосфильмовской территории.

Из чего я заключил, что, вернув (не знаю, каким образом) «Волгу» в Музей в 3.47 утра, Акимов просидел в ней (или проспал) до семи и, выходя со студии со съемочной группой «Волжских зорь», выбросил грязные коврики в мусорную урну перед проходной.

Конечно, оставались вопросы: где и в какой грязи он мог измазать свои кроссовки, если в Москве в эту ночь не было никакого дождя?

— Ну? — нетерпеливо спросил Стороженко, когда мы закончили смотреть видеозапись.

Я пожал плечами:

— Пока ничего не могу сказать…

Коврики с желтыми отпечатками грязных подошв кроссовок «Адидас» уже лежали в моем кабинете в нижнем ящике письменного стола, и хотя широкую спину Акимова я опознал на отметке «07.17» видеосъемки, я при этом ничем не выдал ни себя, ни Акимова — я не собирался никого посвящать в свое расследование до тех пор, пока не выясню у Сереги, что значит вся эта мистика.

Просто теперь, когда на видеосъемке я увидел высокую Серегину фигуру, пусть даже со спины, я уже не сомневался, что это он был за рулем нашей светло-голубой музейной «Волги» во время ее мистического исчезновения и возвращения.

Оставалось найти его и допросить, прижав неопровержимыми уликами.

Но ни его мобильный, ни домашний телефоны не отвечали. Точнее, мобильный отвечал стандартной фразой: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия Сети». Я зашел в «Софит» — Дима, бармен, Акимова сегодня не видел. То же самое мне сказали буфетчицы в кафе «Зимний сад» и «Чистое небо». На всякий случай я обошел яблоневый сад, но Акимова не было и тут. Тогда я позвонил Тимуру Закоеву — он, как опытный второй режиссер, держал под контролем всю съемочную группу.

— Акимов?! — закричал по телефону Тимур. — Если бы я знал, где он, я бы его зарезал! Лично! Панимаешь, лично!

— А в чем дело? Что случилось? — испугался я.

— А ничего не случилось! — снова крикнула мне в ухо телефонная трубка. — Разве ты не знаешь, что у нас сегодня асваение?

Тут я вспомнил, что сегодня у съемочной группы «Мастер и Маргарита» освоение сложнейшего объекта — ресторана «Дома Грибоедова», куда ночью, завернувшись в простыню, с криками «Лови консультанта!» заваливается поэт Иван Бездомный, обезумевший после встречи с Воландом и гибели Берлиоза на трамвайных путях у Патриарших прудов. Поскольку хозяева здания на Тверском бульваре, 25, которое было прообразом «Дома Грибоедова», не разрешили проводить там съемки, несчастный Борис Теслабут, директор (а по-новому продюсер) нашего фильма, был вынужден за огромные, как он говорил, деньги закрыть на двое суток для этих съемок весь ЦДЛ. Причем в первые сутки тут происходило так называемое «освоение», то есть установка светового оборудования, разметка актерских передвижений, выбор основных точек съемки и прочие приготовления операторов, художников, реквизиторов и костюмеров с тем, чтобы на следующий день успеть за одну-полторы смены снять всё, что описано в этом эпизоде у Михаила Афанасьевича: и полный литераторов ресторанный зал с выходом на прохладную веранду, и знаменитый «грибоедовский» джаз-банд, и быстрые проходы официантов с криками «Виноват, гражданин!», «Фляки господарские!», «Карский раз!», и сенсационное явление буйного Ивана Бездомного.

— Завтра такая сложная съемка, а этот мерзавец даже на асваение не явился! — продолжал Закоев, причем вместо «мерзавец» он произнес такое грубое кавказское слово, что я не могу его употребить тут даже без перевода. — Я его маму, папу и бабушку вместе буду асваивать!

Я дал отбой. Подробности освоения Тимуром родителей Акимова и особенно его бабушки Людмилы Андреевны меня не интересовали.

8

Итак, Наталья Горбаневская, знаменитая диссидентка, восстала из гроба на парижском кладбище Пер-Лашез, омолодилась, прилетела в Москву и шатается по нашим павильонам, накрывшись солдатским одеялом. А буквально назавтра после ее появления Сергей Акимов, один из лучших операторов страны, посреди ночи угоняет из нашего Музея старую «Волгу» выпуска 1962 года, хотя у него самого есть новенький кроссовер «Highlander», вот он стоит во дворе его дома на улице Пудовкина.

Я сидел во дворе этого дома на лавочке у детской площадки и, листая свежие газеты, купленные в газетном ларьке на углу Мосфильмовской и Пудовкина, пытался анализировать ситуацию. Но получалась полная ерунда. Даже если бы Горбаневская хотела сняться в кино, зачем ей лететь в Москву, когда завтра, четырнадцатого июля, в день взятия Бастилии, все кинокамеры Франции будут снимать народные гулянья на всех площадях страны? Нет, что за чушь лезет мне в голову? Нужно сконцентрироваться на Акимове. Одно дело — в алкогольных парах ему, терзаемому укорами совести за свою гэбэшную бабушку, мерещатся привидения, и совсем другое — реальный угон машины. И хотя этот угон тоже окутан мистикой — как эта «Волга» проникала сквозь стены Музея? — в том, что именно Акимов был за ее рулем, я уже не сомневался. Вещественное доказательство — коврики с отпечатками его кроссовок «Адидас» — лежало у меня в кабинете, это раз. А второе — если акимовский «Highlander» стоит у его дома, а Сереги нет на освоении объекта ЦДЛ-«Грибоедов» и он не отвечает на телефонные звонки, значит, он просто спит у себя в квартире на шестом этаже. Что косвенно подтверждает его участие в ночном угоне машины. То есть, прокатавшись всю ночь на «Волге» по какой-то желтой грязи, он на подъезде к студии вымыл ее на автомойке, поставил машину на место и сидел в ней, ожидая, когда какая-нибудь съемочная группа будет выходить со студии. Увидев группу «Московских зорь», он дернулся за ней и только тут обратил внимание на грязные коврики у себя под ногами. Что было делать? Не оставлять же следы! Акимов взял эти коврики, свернул и по дороге к проходной сунул в мусорную урну. А поскольку он всю ночь не спал, то, придя домой, допил какую-нибудь заначку (или, выйдя со студии, купил бутылку в соседнем супермаркете) и завалился спать, выключив оба телефона — и городской, и мобильный.

То есть тут все сходилось очень логично, за исключением одной детали: в мусорной урне было два грязных коврика. И если на одном были четкие отпечатки акимовских кроссовок, то на втором была просто желтая грязь без всяких видимых следов хоть какой-то обуви. Но кто-то же наследил на этом коврике! Не станет же водитель машины специально топтать грязью коврик под соседним сиденьем! Вот и выходит, что угонщиков было два и что второй был легкий, почти невесомый, то есть женщина или девушка.