Безславинск - Михаил Болле

Целые дни, когда МарТин не видел Анны, её образ не покидал его, неожиданно возникая то из кустов цветущей сирени, то на кипенно-белой рубашке берёз, то в компании старшеклассников.

А вечером, снова сидя с дедом и бабушкой перед телевизором в уютной хате-мазанке, МарТин подолгу глядел на экран… Приподняв руки, Анна поправляла темно-ореховые волосы, игриво смотрела на мир своими разноцветными глазами и беззвучно смеялась…

Анна зашла в класс русского языка и литературы, который по совместительству был классом пения. У школьной доски, над которой по центру висели пожелтевшие от времени традиционные портреты Н. В. Гоголя, А. С. Пушкина, Т. Г. Шевченко (портрет великого и, наверное кто-нибудь другой написал бы в этом месте: «одновременно с тем „нетрадиционного“ П. И. Чайковского», но я этого делать не стану, а просто сообщу, что портрет Петра Ильича по иронии судьбы-злодейки притулился с правого края от всех остальных и висел как-то криво), стоял учительский стол с наваленной на него кучей тетрадок и учебников. Рядом с окном пристроилось чёрное пианино, за которым сидела бабушка Анны – Александра Петровна. Статная красивая женщина в облегающем зеленом платье выглядела гораздо моложе своего пенсионного возраста. Ухоженными пальцами с красивым маникюром она играла гаммы, а рядом с пианино, плотно прижав согнутые в локтях руки к округлым бокам, стояла смешная упитанная девушка. Толстуха – по-другому её и не назовёшь – «пела» низким голосом.

– Пой кругло и тяни на задницу! – учила Александра Петровна, – А теперь фальцет, хватит басить! Пой, Дуняша, как будто ты блюёшь! Развивай слух и память, в конце-то концов!

Назвать заунывное мычание пением было сложно, ведь Дуняша была не просто кривая толстуха, но ещё и немая с детства. Своеобразным пением занималась она у Александры Петровны по настоятельному и беспрекословному желанию её старшей сестры – прокурорши Ромаковой. Та считала, что во время пения человек задействует иную область мозга, чем во время речи, а значит – пение может помочь Дуняше, перенесшей глубокую душевную травму, восстановить и речь, и мозговую деятельность.

На странице блокнота – вечном своём спутнике, Дуняша быстро и коряво написала:

«Как это, Александра Петровна? Вот так что ли?»

И сразу же выдала следующий звук:

– Уээээ…

– Как будто, а не реально! Господи! Рот шире! Натягивай, чтобы зубы были видны! Челюсть вниз! Не бойся, не поджимайся!

Анна постучала о косяк двери костяшкой пальца, а Александра Петровна, испугавшись, что её «спалили», загасила сигарету прямо о собственную ладонь. Увидев в дверях родную внучку, выдохнула, успокоилась. Анна подошла к бабушке, повисла на шее, упрекнула:

– Ты же обещала во время уроков не курить…

– Тут с этими оглоедами не то что закуришь, а горькую пить с утра до ночи будешь. Пять минут перерыв, – указала она на стрелку наручных часов упитанной ученице.

– Бабуля, моя любимая!

– Что, лиса? Опять будешь цыганить?

– Бабулечка, сегодня я иду на свадьбу к Генке и Вике! Помнишь?

Александра Петровна встала, деловито подошла к учительскому столу, села в офисное кожаное кресло с протёртыми подлокотниками – один из немногих подарков от спонсоров – и молча принялась перебирать тетрадки. Да-да, она преподавала литературу, русский язык и пение «по совместительству». Не для одной тысячи безславинцев Александра Петровна стала «учительницей первой моей». На её уроках было слышно, как муха пролетит: ее боялись, любили, уважали, в общем – обожали! Она никогда не повышала голос, и даже если кто-то не был готов к уроку, она, чуть прикрыв глаза и иронически улыбаясь, пронзительно смотрела на провинившегося и говорила: «Эх, деточка, и кому только такое счастье необразованное в будущем достанется…»

Александра Петровна была настоящим педагогом, умела найти подход к каждому ученику – она не просто вела уроки, она прививала любовь к русскому языку и литературе, к музыке, наконец, к самой Родине. Вот только личная жизнь её не сложилась: рано потеряла мужа – он, будучи офицером советской армии, геройски погиб в Афганистане при исполнении интернационального долга. Одна растила дочь, одна растила внучку…

– Александра Петровна! Баба Шура! Что затаилась?

Тем временем упитанная ученица достала из сумки пачку печенья, зашуршала оберточной бумагой и принялась наворачивать за обе щеки. Александра Петровна встрепенулась:

– Конечно, помню, а ещё я помню, что сейчас идёт самая настоящая война! И эти ироды свадьбу придумали играть! – покосившись на кривую Дуняшу, перешла на шепот, – Такое впечатление, что эта прокурорша Ромакова издевается над нами…

– Перестань! Ты преувеличиваешь – про войну, прокуроршу и иродов.

– Забыла, как позавчера мы у соседей всю ночь в погребе просидели? Какой страшный был артобстрел!

– Ну пожалуйста! Бабэля, жизнь-то продолжается! А если начнут стрелять – спрячемся в подвале у Генки. В их подвале и поживиться чем-нибудь можно, – шутила Анна, изображая вампирчика.

«Господи! Защити Ты её Христа ради! Я уже не в силах что-либо изменить», – подумала Александра Петровна и добавила:

– Почему ты у меня такая непослушная и неблагодарная?

– Баба Шура, прежде чем ругать – похвали!

– Ладно… Бог с тобой! Оденься поприличнее, а не как обычно…

– Когда вернусь – не знаю, может, даже утром.

– Мне не нравится эта идея про ночевку по двум причинам: во-первых, я не хочу, чтобы ты была до утра в этой, – переходя на шёпот и косясь на Дуняшу, – подозрительной компании – вдруг начнут бомбить, куда вы там все денетесь? Сто человек в подвальчик заберется? И, во-вторых, – она взяла паузу, – ведь завтра же возвращается твой отец, с которым ты так давно не виделась…

– Бабэля, всё будет хорошо! Я тебе обещаю! А подвал у прокурорши огромный! Туда при желании весь Донбасс поместится! Правда, Дуняша?

– Эээээ… ммммм… – закивала та в ответ, кроша на пол печеньем.

Не хотела говорить Анна своей бабушке истинной причины её неистового желания попасть на свадьбу к сынку прокурорши, а причина на то была, но об этом чуть-чуть позже…

Несмотря на то, что Анна росла спокойным и молчаливым ребёнком, Александру Петровну смущала быстрота, с какой внучка её входила в самостоятельную вольную жизнь. Что и говорить, девушка умна не по годам, ладная, даже больше – красавица, с характером, но ум её был не по душе ей. Порой не понять было, откуда ветер дует под её крылья, поднимая всё выше. Высота та не во внешней привлекательности, а во властной уверенности, с которой Анна идёт к своей цели – стать известной балериной, причём не на родине, а в далёком зарубежье, в Америке. Случись с другой горе великое (в шесть лет внучка Александры Петровны трагически и навсегда лишилась матери, надолго потеряла отца), руки бы опустила, замкнулась. А Анна перенесла эту беду как взрослая, с пониманием.

Когда упитанная ученица, эдакая весёлая хрюшка, тихонько закашляла, стряхивая крошки от печенья с юбки, Александра Петровна очнулась от своих мыслей и продолжила занятие по сольфеджио для немых.

Глава 4

Дорога домой

Родившийся в центре Лондона, проживший всю жизнь в городских джунглях, в глаза не видавший коровы или козы и уж тем более не представлявший себе славянской провинции, МарТин не переставал восхищаться даже осадкам в виде дождя и снега, мол, как они здесь вообще выпадают и почему? Часто ловил он себя на мысли, что самая обычная стрекоза, лихо лавирующая между рогозом, представляет из себя куда больший интерес, чем современный сверхмощный вертолёт. Именно здесь, в Безславинске, далёком от Лондона и всей его мегаполисной суеты, для МарТина стало очевидно, что земля и всё живое на ней – гречиха, полюбившаяся ему с первого раза, клевер, трава, лес, животные, птицы, рыбы и сами местные жители, почти поголовно рыжие люди, являющиеся неотъемлемой частью этой природы, – всё это и есть самое главное в жизни.

«Люди…» – подумал МарТин, но уже через мгновенье в его голове кружилось и порхало только одно имя – Энни. И еще он думал, что Энни не могут ранить или убить люди в черных униформах, просто не могут, и всё!

Несмотря на то, что у МарТина никогда не было подобной устаревшей модели видеокамеры, он очень быстро разобрался, как она работает. Тем более, у него появилось такое важное задание – снимать репортаж для английского телевидения! Не было предела счастью в его наивной и чистой душе, ведь светило солнце, пели птицы, всё вокруг благоухало живым, неподдельным проявлением природы-матушки. И даже тот факт, что видеокамера работала исключительно в черно-белом режиме – это явно было заметно на её крохотном квадратном мониторе – не омрачало настроения нашего героя, а даже напротив, придавало его репортажу некую оригинальную целостность или, если пожелаете, изюминку. Просто фотографировать и снимать кино в ЧБ – модно!