Избранный - Александр Филиппов

– Так я и есть из простой семьи, – обрадовался Корнев. – Отец у меня рядовым инженером на машзаводе работал, мама – медсестрой в поликлинике.

– Вот-вот, – подхватил Минусов. – Всю жизнь твоя мама лечила других, а когда заболела сама, медицина оказалась бессильна. И ты поклялся…

– Мама-то у меня жива, а папа умер, – прервал его Корнев. – Скончался скоропостижно, от инфаркта…

– Да? – рассеянно повернулся к нему политтехнолог. – Ну пусть будет папа… Какая, к чёрту, разница? Главное – принцип. На врачебную стезю тебя сподвигло чувство сыновьего долга. Народ на такие истории знаешь как реагирует? Прямо визжит от восторга! Сын – за отца, брат за брата, кровь за кровь… Жуть! Кстати, фотографий надо будет наделать – ты с семьёй, с мамашечкой престарелой… Этим буквально завтра займёмся. Поговори с женой, пусть приготовится. Дамы – они в этих вопросах… щепетильные. Чтоб съёмку не сорвала – скажет, что плохо одета, ужасно выглядит… Фотограф мой будет. Профессионал – экстра-класс!

– Так, значит, мне семью завтра готовить? – не поспевал за бурным темпераментом Минусова Корнев. – Я и с женой ещё как следует не потолковал… Насчёт депутатства-то..

– А что толковать? – осклабился политтехнолог. – Она что, глупая, от таких-то бабок отказываться? От переезда в Москву, и прочее… Да там всё, всё другое! Другая жизнь, отношения между людьми… Не то что у вас здесь, в провинции. Пьянь, рвань, убогость…

Корнев слушал, кивал смиренно – как ни крути, а так и есть, в сущности…

– Да, с фотографированием не переборщите! – опять перескочил с одной мысли на другую Минусов. – Оденьтесь скромно. Я по вашему городу погулял, посмотрел на улицах… Народишко небогато живёт. Вот и нам надо под него мимикрировать. В российском обществе феномен социальной зависти пока силён…

– Ох, и нахлебаюсь я грязи… На выборах-то, – поёжился в неприятном предчувствии доктор.

– Пойдут накаты – ответим адекватно, – грозно пообещал Минусов. – На войне – как на войне. Ты же врач, хирург, травматолог! Тебя ли кровью, костями сломанными пугать?!

– Но я же раны лечу, а не наношу… А тут, сам говоришь – война, драка…

– Ты пока ещё, Геннадий Михайлович, в нашем деле полный профан, – снисходительно глянул на него политтехнолог. – Поэтому по ходу дела учись, запоминай… Никогда не реагируй публично на выпады противника. Оправдывается только слабый и виноватый. А сильный лишь выражает сожаление по поводу того, что дела его оппонентов настолько плохи, что вынуждают их опускаться до оскорбительных нападок на соперника, грязных инсинуаций… И вообще, никогда не ругай, а жалей на публике своих противников, проявляй к ним великодушие и снисхождение – дескать, не ведают, что творят, прямо как дети малые… Прости, Господи, их прегрешения… А ты – выше мелких склок. Ты – отец родной для электората. Добрый, мудрый, справедливый по отношению к своим, снисходительный к поверженным врагам… Одним словом – лидер. Или вождь!

– Нет, всё-таки интересная у вас работа, – с уважением заметил Корнев. – Взять человека из небытия… Почти с того света… И – вдохнуть в него новую жизнь…

– Это, Геннадий Михайлович, скорее по твоей части, – усмехнулся Минусов. – У меня всё значительно проще. Политик – товар. Избиратель – покупатель этого товара. Чтобы я успешно этот товар ему втрюхал, требуется работать по классической маркетинговой схеме: сегментировать политический рынок, позиционировать, то есть предъявить политика, как товар, упаковать его в соответствии со вкусами и потребностями электората, и продать. Вернее, сделать так, что бы покупатель, то есть народ, именно моего политика выбрал.

– А я, честно говоря, глядя на политиков, всегда думал – вот, дал же Бог человеку талант! – простодушно признался Корнев. – А оказывается, их политтехнологи делают…

– Ну, не всё так просто… Ещё кофе, пожалуйста! – щёлкнул пальцами, привлекая внимание проходящей мимо официантки Минусов. – Я для себя наших клиентов по типажам классифицирую. Первый, наиболее часто встречающийся – так называемый «властолюбец». Парень этого типа отчётливо понимает, чего хочет от политической власти, на какие дивиденды, дорвавшись до неё, сможет рассчитывать. Ради этой цели подобные типы мать родную продадут – вступят в любую партию, примут и начнут исповедовать любую идеологию.

– Короче, олигархи долбанные! – заклеймил их, в свою очередь, Корнев.

– Нет, Михалыч, тут ты не угадал. Есть, конечно, и среди богатеев такие, что стремятся к политической власти – Березовский, например, но я бы его всё-таки не столько к бизнесменам, сколько к вечным комсомолятам, или к первой группе типажей отнёс. А настоящие бизнесмены – и это второй тип в моей классификации, – идут во власть не ради неё самой, а ради своего дела. Это, как правило, очень головастые, хваткие ребята, технари, прагматики. Сами они обычно неспособны к публичной деятельности, говорить не умеют, предпочитают действовать. Вставать на пути у них опасно – наймут киллера, и отстрелят… М-да, клиентов такого типа приходится сдерживать… Политиков они презирают, и предпочитают их покупать. Но иногда ситуация складывается так, что им самим приходится идти во власть… Я с такими люблю работать. У них сказано – сделано. Всё чётко, конкретно…

– А ещё какие типажи есть? – заинтересовался Корнев.

– «Старые вояки». Это те, кто политическую карьеру давно начали – во времена перестройки, первых съездов, народных депутатов. С ними тоже работать легко. Всё знают, меня с полуслова понимают. Не чистоплюи, но и убивать сильного конкурента не будут. Умеют проигрывать, сохраняя достоинство.

– А меня по твоей классификации к какой группе отнести можно? – полюбопытствовал доктор.

– Г-м-м… – хмыкнул загадочно Минусов. – Может быть, к «профессиональным народолюбам»? Сейчас эти типажи редки, в конце восьмидесятых – в начале девяностых годов их большинство было. Гуманитарии, итээровцы. Бессеребренники. Завсегдатаи митингов. По многим психушки плакали… Пламенные ораторы – всё для народа, для страны старались. Именно такие в девяносто первом, а потом и в девяносто третьем году Белый Дом защищали, на баррикады лезли. Ну и получили по интеллигентским соплям. Кого ещё тогда пристрелили, кто после сам с катушек съехал, кто спился… Единицы остались… Нет, ты не из их числа, – помотал головой политтехнолог. – Ты, скорее всего, «порученец»!

– Порученец? – удивился доктор.

– Это тот, кого во власть как бы назначили.

– В смысле…

– Да очень просто. Вызывает губернатор края своего подчинённого и говорит: «Есть, Сидор Сидорович мнение: выдвинуть тебя в депутаты Госдумы. Чтоб, так сказать, ты интересы региона в высшем законотворческом органе власти страны представлял»… Или как в нашем случае – присмотрел я тебя, и уговариваю: «Давай, Михалыч, вперед! Не дрейфь, победа будет за нами!»

– И как с нами, порученцами? Хлопотно?

– Да нормально, – прихлебнул из чашки явно остывший кофе Минусов. – Звёзд с неба вы, честно говоря, не хватаете, да это от вас и не требуется… Избирательную компанию такие, как ты, рассматривают как ответственное поручение начальства с непредсказуемым результатом. Политтехнологов слушаются беспрекословно, но… в душе не верят в благоприятный исход выборной компании. Очень удивляются и искренне радуются, когда побеждают…

– Это про меня. Точно, – кивнул Корнев. – Я вот смотрю на тебя, жду чуда, и… не верю, что оно может случиться.

– Э-э, любезный Геннадий Михайлович, – утёр салфеткой пухлые губы Минусов. – Мы же с тобой профессионалы. А потому верим только в рукотворные чудеса. Так что давай-ка напряжёмся и сотворим чудо за два оставшихся месяца до выборов в Государственную Думу.

6

Три дня от Минусова не было вестей, и Корневу казалось уже, что договорённость с политтехнологом по поводу грядущих выборов – всего лишь привидевшийся сон – тяжёлый, путаный, короткий. Именно такие, бессмысленно-тревожные наваливаются на вымотанных хирургов, прикорнувших в промежутке между двумя операциями…

А на четвёртый день Корнева опять вызвал главврач. Не прикасавшийся на этот раз к спиртному, доктор чувствовал себя гораздо увереннее, неуязвимее и, переступив порог кабинета шефа, очень удивился, услышав вместо приветствия многообещающе-раздражённое:

– А-а… Вот и наш герой. Собственной, можно сказать, персоной… Ну, уважил, уважил старика. Спасибо, что снизошёл… Присаживайся…

– Чем обязан? – неприязненно поинтересовался Корнев, усаживаясь за длинный приставной стол, и пытаясь определить, чем на этот раз вызвал начальственный гнев.

– Это ничего, что я на «ты»? – юродствовал тот, поднимаясь и кланяясь. – А то, знаете ли, привык по-свойски… По-простому… А с тобой… с вами, то есть… теперь так нельзя…