Часовой дождя - Татьяна де Ронэ

пылью, покрывающей кору деревьев. Отец ласкал деревья, словно это были самые привлекательные создания на свете. «Деревья такие же живые, как и люди, – объяснял Поль маленькому сыну, приподнимая его, чтобы он тоже мог погладить шероховатую бугорчатую поверхность. – Деревья должны бороться за жизнь, – говорил отец, – постоянно, ежеминутно: чтобы у них была вода, свет, достаточно пространства, чтобы защититься от жары, холода, засухи, вредителей; еще они должны научиться противостоять бурям, ведь чем дерево старше, тем сильнее его бьет ветер. Ствол тянется к солнцу, а корни погружены во влажную почву – кажется, у деревьев легкая жизнь, но все не так просто; деревья обладают даром предвидения, они знают, какое сейчас время года, светло сейчас или темно, чувствуют изменения температуры. Они умеют делать огромные запасы влаги, собирают дождевую воду, они обладают силой, которую человек должен уважать. Без деревьев люди были бы ничем», – утверждал отец. Об этом он мог рассуждать до бесконечности, и Линдену не надоедали его рассказы. А ботанические наименования деревьев его просто завораживали: ficus carica, quercus, prunus, olea, platanus… Это латинские названия смоковницы, дуба, сливы, оливкового дерева, платана он запомнил еще в детстве. Не говоря уже о любимой отцом липе: tilia, или по-английски linden, которой они с сестрой были обязаны своими именами. В дендрарии под Венозаном росло пятьдесят величественных лип, посаженных задолго до того, как Морис Мальгард, прадед Поля, построил дом в 1908 году. Именно сюда, как хорошо было известно Линдену, Поль привез Лоран в то знойное лето 1976-го. Она тоже была очарована. Да и как иначе? Переплетенные ветви лип, покрытые густой листвой, нависали прохладными бархатистыми сводами. Когда ты стоял летом под этим роскошным балдахином, возникало ощущение, будто ты погружаешься в зеленоватую светящуюся воду, божественно пахнущую медом, а вокруг, перелетая с цветка на цветок, гудели пчелы.

Глядя на лежащего отца, Линден подумал, что никогда не был в Венозане вместе с Сашей. Саше не довелось увидеть цветущие липы, и вообще, эту часть жизни Линден словно предал забвению. Они уже пять лет вместе, а так и не собрались поехать в Дром. Почему? Может, потому, что отец их никогда не приглашал? Или Линдену самому недоставало смелости туда нагрянуть? Эти мысли промелькнули у него в голове не в первый раз. И как всегда, он постарался их отогнать.

Немного позднее, уже из своей комнаты, он позвонил Саше по скайпу. В Калифорнии было десять утра. Саша в своем офисе, в Пало-Альто. На экране возникло любимое лицо, темные глаза, милая улыбка. Линден рассказал про свой день, про дождь, Сену, про изможденный вид отца. А Саша – про новый проект, про кошек, про погоду в Калифорнии, такую прекрасную, что парижский потоп представляется чем-то нереальным. Попрощавшись с Сашей, Линден задумался о том, что станет делать этим вечером. Он просмотрел контакты в своем телефоне. Впрочем, одно имя он помнил и так, да и в списке его теперь не было. Адриан. Номер его телефона Линден до сих пор знал наизусть, да и адрес тоже не забыл: Париж, Седьмой округ, улица Сюркуф, дом 20, четвертый этаж, дверь направо. Грустно. Больно. Почему некоторые воспоминания не стираются из памяти?

В списке контактов он нашел Ориэль Менар. После нескольких звонков включился автоответчик. Она была фотографом, он встретил ее в 2003 году, когда только получил диплом престижной парижской Школы визуальных коммуникаций. Ориэль, чуть постарше его, была уже опытным фотографом и давала ему весьма полезные профессиональные советы, когда он только начинал. Сейчас она работала в одном французском агентстве и делала портреты писателей. Он собирался уже оставить ей сообщение, но она перезвонила: как хорошо, что он оказался в Париже по семейным делам, она так рада. Они договорились встретиться через полчаса в кафе «Дом» на углу улицы Деламбр и бульвара Монпарнас. Вооружившись зонтом, который ему дали в отеле, обернув шею теплым шарфом, Линден шел по улице под проливным дождем, старательно обходя лужи. Пешеходы, закутанные в плащи, торопились поскорее оказаться в помещении. Проносились машины, колеса с резиновым чавканьем рассекали воду. В кафе, необычно пустом, только какая-то пара в углу, официант с суровым видом объяснил Линдену, что никогда не видел ничего подобного: дождь льет как из ведра, и конца этому не видно… Для кафе просто катастрофа. Надо брать отпуск и убираться к черту из этого города, пока не начался настоящий кошмар, пока река не затопила все вокруг. Линден спросил, он правда думает, что Сена хлынет на город? Официант внимательно посмотрел на него и в свою очередь поинтересовался, вежливо, но не без сарказма, откуда, интересно, месье прибыл, с какой планеты.

– Я из Сан-Франциско, – смущенно признался Линден. – А там, – добавил он, – люди боятся землетрясения, пресловутого «big one» («Большого Землетрясения»), но это не мешает им жить обычной жизнью.

Официант покачал головой:

– Здесь то же самое, парижане живут себе по-прежнему, а дождь не прекращается, прогноз погоды ужасный, Сена может выйти из берегов, как в тысяча девятьсот десятом, и что тогда? Город будет парализован, тысячи людей окажутся без крыши над головой, всякая экономическая деятельность прекратится, и вообще, правительство должно отнестись ко всему этому гораздо серьезнее. Чего они ждут? Почему так осторожничают? Надо действовать, и как можно скорее, пока вода дошла Зуаву всего лишь до лодыжек. Потом будет поздно.

К большому облегчению Линдена, в кафе вошла Ориэль, и он был избавлен от этой болтовни. Свою приятельницу он не видел уже давно. У нее по-прежнему была роскошная каштановая шевелюра, губы бантиком, серые глаза. Красивая, изящная и, как всегда, одетая в черное. Они заговорили по-французски. Линден был рад, что может изъясняться на языке отца. Поначалу он говорил медленно, словно подбирая слова, то и дело проскальзывали американские интонации, но он старался их обуздать, сам себя поправлял и уже через несколько минут заговорил с привычной легкостью. Они заказали шардоне, и, когда чокались, Ориэль вдруг рассмеялась.

«Я знаешь что подумала?» Он помнит, что случилось, когда они только познакомились, в 2003 году? Линден ответил, нет, не помнит, но ему было любопытно, почему это она так веселится. О, это было ужасно, – ответила она, сделав глоток. Ему было двадцать два, ей двадцать четыре, и на вечеринке, когда обмывали диплом в одной студии возле Ле-Аль, она чего-то нанюхалась. Теперь он вспомнил: она затащила его в угол и прижала губы к его губам. Он осторожно ответил на ее поцелуй, но, когда ей захотелось пойти дальше, вежливо отодвинулся. Ее это не смутило, она снова его поцеловала,