Салам тебе, Далгат! (сборник) - Алиса Ганиева

– Он тяжелый? – спросил Далгат. – А то я сейчас не домой иду, мне с Халилбеком говорить надо.

– Нет, не прямо сейчас, – оживился Мурад, – я тебе его вечером сам занесу, ты просто спрячь его куда-нибудь на пару дней. Матушка же в Кизляре у тебя.

– Да, хорошо, – отвечал Далгат, желая поскорей закончить разговор.

Внезапно голос Халилбека прервался, раздались женские крики, а из динамиков по ошибке понеслась и тут же заглохла певичкина фонограмма. Люди, стоявшие на улице, побежали по лестнице вверх, на крик. Далгат тоже ринулся в зал и увидел взбудораженные лица, потрясенного тамаду, удерживающего от чего-то Залбега, и толпу мужчин, склонившихся к полу. Кто-то громко звал скорую.

– Что случилось? – спрашивал Далгат у гостей, но те только хватались руками за головы.

–  ВахIи, вахIи ! [35] – восклицали бабушки, прикрывая рты концами платков и тревожно вглядываясь в смуту.

– Айдемира застрелили, – сказал вихрастый парень, выпучивая глаза. – Отвечаю, сам видел! Он стоял, же есть, и раз пуля ему в голову, откуда не знаю.

– Мансарда открытая, откуда хочешь могли стрельнуть, – раздались голоса.

Невесту вместе с ее пышными юбками выводили из-за стола, не давая оглядываться. Мимо, поскальзываясь, грузно пробежал что-то лопочущий Сайпудин.

–  Астауперулла [36] – жеманно вскрикивали девушки, вытекая из зала нарядной толпой.

– Пошли отсюда, Далгат, – сказал внезапно возникший Мурад, вытаскивая Далгата наружу.

– Халилбек… – начал Далгат.

– Халилбек побежал милицию встречать, сейчас не до тебя ему, – говорил Мурад.

– Это покушение, что ли, было? – спрашивали друг у друга женщины на лестнице. – Айдемир в прокуратуре работает.

– Если в голову попало, не спасут, нет, – говорили другие.

– ВахIи – шептали старушки, перебирая четки.

– Сейчас милиция, же есть, всех обыскивать начнет, – говорил Мурад, – мол, мало ли, вдруг, просто на свадьбе гуляли от души, в потолок стреляли и в Айдемира попали. А здесь у всех стволы с собой есть… как без них?.. так что лучше идти нам.

Они уже шли по грязному и знойному переулку, когда где-то рядом заныла милицейская сирена и унеслась влево, туда, где горел суетой «Халал».

6

– Ничего не понял, – говорил Далгат, – я хотел ближе подойти, на Айдемира посмотреть.

– Что на собаку смотреть… – сказал Мурад, ничуть не смущаясь.

Они вышли к городскому пляжу и, сняв сандалии, ступили на исхоженный песок – туда, где на расстеленных простынях разлеглись веселые и шумные люди. Далгат глядел на волнистое мутно-серое море, на далекий, похожий на утку, силуэт заброшенного островного завода и на гурьбу купальщиков, плещущихся в загаженной мелкой воде.

Какие-то женщины, молодые и старые, залезли в море в длинных, прилипающих к телу платьях-ночнушках. Здесь же подростки с гиком кувыркались в воде, а две девушки в тонких обрезках-купальниках истошно кричали, оттого что кто-то хватал их за ноги.

Дети смеялись и бегали, крича на непонятных горских языках, хватали у важных матерей початки вареной кукурузы. «Пирожки горячие!» – вопила женщина в съехавшей на затылок косынке, перешагивая через мокрые тела. Мимо шли несколько радостных девушек. Далгат заметил, что одна была в мусульманской тунике и в платке-хиджабе, другая – в дешевой красной косынке и длинной полупрозрачной юбке с разрезами, прочие – в модных и вызывающих бриджах. Следом за ними тянулись парни, подшучивая и набирая горстями ракушки, чтобы целиться в спину или пониже. Мурад шел молча, опустив голову и подергивая свои короткие брюки. Чеченцы в мокрых, с наилипшим песком штанах шумно лупили мяч, а на утыканных в песок турниках, как всегда, висели гроздья парней и мальчишек. Дальше, за грудой камней, виднелись подъемные краны тихого порта. Мурад и Далгат полезли по камням, меж которыми стояли с цинковыми ведрами русские рыбаки, присели у самой кромки воды. Далгат вздохнул:

– Нехорошо говорить «собака» на незнакомого человека.

Мурад хмыкнул и спустил волосатые ноги под брызги прибоя.

– Кто его не знает? Вор. Вот там, за Каспийском, дома видел большие? – Мурад потянул руку вправо. – У него там три дома было.

– Почему было? Жив же еще, – бормотнул Далгат.

– Он муртад, отступник. Стал, как все эти кяфиры и нацпредатели со своими джахилийскими [37] штучками.

Мурад сплюнул в подбегающую волну.

– Всё из-за куфра [38] .

– Из-за чего?

Мурад повернулся к Далгату и почесал щетину.

– Куфр не знаешь! Кругом он, кругом! Морали нет, неверие, в чудеса Аллаха не верят… На свадьбе сейчас эти, Мала и Рашид, хвастались, что даже больше, чем пять раз, намаз делают. Ослы! – Намаз делают, а пиво пьют. Это нифак [39] , знаешь? Айдемир этот тоже две мечети построил, а его сын чуть ли не десять наших сестер изнасиловал, каких-то студенток. Еще на телефон снимал и по блутузу передавал всем, – Мурад достал из кармана зеленую тюбетейку. – Я к тебе вечером приду, помнишь? Тебе много объяснить надо. Ты один с мамой живешь, никому не нужен, никто тебя на работу не устроит нормальную из-за кяфирских порядков. Надо бороться. Вот знаешь, – продолжал Мурад, – эти суфии все места себе захватили. Они во всех мечетях имамы, в мусульманских управлениях сидят. Подыгрывают Русне и кяфирам. Это неправильно, это всеобщий таклид. Умма [40] не должна разделяться, иначе будет раскол, фитна, понимаешь? Мы, салафиты, говорим, что надо возвращаться к истинному исламу, который был при Пророке, мир ему. И чтобы был независимый имамат.

– Это ты от кого наслушался? – спросил Далгат.

Мурад встал, подтянул брюки, сказал хрипло:

– Ты не спорь. Я знаю, что ты наш. Я к тебе не один приду. Ты хоть и странный, но тоже справедливость любишь. У тебя девушка есть?

Далгат вздрогнул от неожиданности.

– Нет.

– Красавчик, – сказал Мурад, стоя над Далгатом и улыбаясь, – не прелюбодей. А про наших сестер отдельный разговор. Жди меня к двенадцати, дома будь.

Мурад чуть не оступился на скользком камне и быстро, без рукопожатия, скрылся из глаз.

Далгат поднялся следом и, снова миновав рыбаков, спрыгнул с камней на песок, в гвалт и крик отдыхающих. Мурада уже не было видно.

– Э, васав [41] ! – закричал ему низенький усатый мужчина в расстегнутой рубашке, обливая из бутылки большой арбуз. – Арбуз не хочешь?

– Нет-нет, спасибо, – заулыбался Далгат.

– Угощаю! – кричал мужчина, но Далгат поплелся дальше, поглядывая на море и на откуда-то взявшуюся там моторную лодку, подбирающую желающих. На турниках качались.

– Пацан, сколько раз подтянешься? – спросил его кто-то, хлопнув по плечу.

– Сейчас не буду, – ответил Далгат, – мышцу потянул, не могу.

Тут же над его словами засмеялись девочки-малолетки, вынырнувшие откуда-то из толпы. Разозленный Далгат быстро зашагал к кранчикам, обмыл ноги, обулся и пошел в арку, над которой грохотали товарные поезда. В арке воровато обнималась какая-то парочка, а у выхода, скрестив ноги и качаясь из стороны в сторону, сидел попрошайка и вопил «Лаиллаhаиллалаh!» Далгат увидел парковые скамейки, на которых резались в шахматы. Играющих обступила толпа пожилых болельщиков. За деревьями мелькали качели, гомонили дети и звучала эстрадная музыка. Он сел на пустую скамейку в тени каменного дерева и открыл папку. В глаза бросилась книжка, подаренная поэтом. Далгат открыл ее и начал читать: «Меня зовут Яраги…»

7

Меня зовут Яраги. Я решил написать эту книгу, когда шел по старым магалам Дербента. Я смотрел на длинные стены от крепости и до моря. Теперь они были местами разобраны на кирпичи и зарастали безымянной травой. Я думал о том, что эта полоска равнины, которую называют Каспийским проходом, когда-то связывала Восточную Европу и Переднюю Азию. Теперь она распростерлась желтокаменной кучей, двумя разновременными кладбищами и средневековыми кварталами, переходящими по краям в новый, скучный город. Я шел, пока медленно собирались мужчины во дворе старой мечети, из которой уже пять раз за последние сутки кричался-пелся азан. «Спешите на молитву, спешите к спасению». Никто не посмотрел на меня, и я скользнул мимо них, как призрак.

Я видел их, сарматов, аланов, скифов и гуннов, веками рвущихся сюда из Персии. Я видел цитадель Нарын-калу, какой она была во времена иранцев, и арабов, и турков-сельджуков, и снова персов, и, наконец, русских. Крепость на склоне Джалган с ее каменными блоками, скрепленными свинцом, была уже не страшна. Внутри полностью ушедшая в землю, зияла крестово-купольная церковь. Я видел в уме и ее святителей, и службы, проходившие на крыльце, перед входом, и тех, кто сделал здесь подземное водохранилище. Я гулял мимо старинных фонтанов и смотрел, как из источника Вестника жители все еще берут воду. И мимо разбитых временем ханских бань, куда в женский день не мог взглянуть ни один мужчина, а если глядел, то лишался глаза. А если глядела женщина, то лишалась обоих.