Польский пароль - Владимир Петров

Полчаса спустя она уже прохаживалась но коридорам, хозяйски уверенно заглядывала в многочисленные двери. Никак не могла понять: куда же она лопала? Тут были и пехотинцы, и танкисты, и авиаторы, и связисты — попадались самые разные эмблемы на погонах. А в остальном штаб как штаб: столы завалены бумагами, трещат телефоны по комнатам, торопливо бегут куда-то озабоченные офицеры.

«В ту сторону бегут, — заметила себе Ефросинья. — Значит, там и находится начальство». Она прошла длинным коридором, остановилась у распахнутой двустворчатой двери, потом решительно шагнула за порог. Народу здесь было многовато — и всё офицеры, сидевшие на стульях у стены.

«Попала, кажись, не туда…» Ефросинья попятилась и уже повернула было назад, но тут ее окликнул молоденький лейтенант.

— Товарищ! Товарищ! Как вас там по званию? (У Ефросиньи на мятых суконных погонах не было никаких знаков различия). Вы почему расхаживаете в шинели и шапке? Почему не разделись?

— А где раздеваться? — отмахнулась она. — Не видела я раздевалки у вас.

Лейтенанта это почему-то задело. Он выскочил из-за стола, важничая, вразвалку подошел к незваной гостье:

— Как это не видела? Гардероб внизу, прямо напротив дежурного офицера. И вообще, что за вид? Нет, вы посмотрите, товарищи, на этого солдата-победителя! Ты что, из банно-прачечной роты явилась?

У Ефросиньи лицо от злости пошло пятнами. Она отступила на шаг, презрительно оглядела с ног до головы щеголеватого лейтенанта. Тихо сказала:

— Я-то с фронта, из госпиталя явилась. А вот ты точно — из тыловой норы вылез…

— Но тыкать мне!! — закричал лейтенант.

— А тебе можно тыкать?! — Ефросинью понесло, она тоже перешла на крик.

В это время распахнулась боковая дверь и на пороге появился рослый моложавый генерал в роговых очках.

— Сергиенко! Что у тебя за шум в приемной? Что тут происходит?

Лейтенант виновато вытянулся, щелкнул каблуками:

— Прошу извинить, товарищ генерал… Вот тут товарищ с грубейшими нарушениями формы явилась. Допускает нетактичность. Но я сейчас вызову дежурного по управлению, уладим. Извините.

Генерал между тем пристально вглядывался в Ефросинью, потом, сдернув очки и как-то странно улыбаясь, медленно стал приближаться к ней.

— Старшина… Старшина… Как же это ты меня разыскала? Ну молодец, ну спасибо тебе за встречу!

Ефросинья испуганно пятилась к двери: нет, она совершенно не знала этого генерала, никогда не видела его лица… Никогда…

— Да ты что, старшина? Неужели не узнаешь меня? Помнишь август сорок третьего, Богодухов, полевой лазарет под Александровой?! Помнишь, как ты меня вытащила оттуда, буквально вырвала из-под гусениц «тигра», а потом раздолбала этот «тигр»?! Ну вспомнила?

— Вспомнила!.. — счастливо вскрикнула Ефросинья. — Вы же в бинтах тогда были, товарищ генерал.

Он дважды расцеловал ее, крепко, до хруста обнял.

— А ну давай заходи ко мне. Сергиенко! Два стакана крепкого чая с лимоном.

Уже в кабинете генерал помог Ефросинье снять шинель, полюбовался ее орденами.

— Молодчина! Два ордена Славы — это кое-что значит! Ну садись, рассказывай, как живешь-воюешь…

— Да вот только-только из госпиталя вышла…

— Вижу. Обмундировали тебя, я смотрю, далеко не по последней моде. Ну да ничего, была бы жива да боеспособна. Остальное приложится.

Поговорили, вспомнили опять Александровку: ловко она тогда фрицев надула, немец — командир танка чуть не весь вылез из башни, кулаками размахивал от досады! А как отбомбилась полусотками! У этого хваленого «тигра» башню набок вывернуло. Он-то, генерал, не помнит, когда привезла его в Белгород (к тому времени уже без сознания был), а она помнит, как ругалась с бензозаправщиками — не хотели заправлять, и точка. Чужая, мол. И как потом ночью летела с ним до самой Тулы, где его сразу отправили в госпиталь, в операционную…

Вспоминали, посмеивались, а ведь тогда не до смеху было. Странно все-таки на войне получается: умираешь — плачешь от страха; выживешь — сам же потом смеешься над этими страхами.

— Это верно… — задумчиво сказал генерал. — Страх очищается смехом. Больше того, именно смех убивает страх, я в этом не раз убеждался…

Вошел адъютант с подносом. Увидав Ефросиньины старшинские погоны, новенькие ордена на груди, изумленно остановился. Задрожал поднос, опасливо звякнули стаканы.

— Извините, товарищ старшина… Я не хотел вас обидеть, честное слово, не хотел! Нехорошо получилось…

— Да ладно, чего уж там! — рассмеялась Ефросинья. — Не переживайте, лейтенант. Я зла не держу.

За чаем она рассказала, какая у нее после госпиталя неувязка получилась. Вроде бы хорошее дело — отпуск предоставили, а ехать некуда.

— Так чего же ты хочешь? — спросил генерал.

— Хотела было на недельку мужа проведать… Он капитан, комбат, где-то неподалеку воюет на нашем же фронте.

Да вот беда, где он теперь, в каком месте? Адрес-то полевой почты у меня есть…

— Ну это мы сейчас уточним. — Генерал снял трубку и велел адъютанту срочно выяснить, где сейчас дислоцируется стрелковый батальон капитана Вахромеева, полевая почта такая-то. Потом подумал и добавил: — Передайте полковнику Макарову, чтобы через час обеспечил для старшины Просековой хорошую офицерскую шинель. Да, да, сорок шестого размера, рост второй.

Закурив папиросу, генерал, как бы между прочим, объяснил Ефросинье, что ей теперь в свою часть вряд ли удастся вернуться: армия, в которой она служила, переброшена на другой фронт. Собственно, для нее так даже лучше — все-таки муж будет поблизости. Ну а что касается ее служебного назначения, то это не проблема, сразу после отпуска она будет направлена в авиационный полк фронтовой разведки — там такие опытные летчики очень нужны. Если она сама, конечно, не возражает.

Ефросинья слушала, прикидывала: вроде все правильно говорит генерал. Разумно — нечего возразить. А все-таки немножко странно разговор этот выглядит, оказывается, генерал, к которому она попала просто по чистейшей случайности, все может решать с ходу, да еще в таких масштабах… Она прижмурилась и решилась наконец задать вопрос, который давно уже беспокоил ее.

— Товарищ генерал… Вы, конечно, извините, но… хочу спросить: куда это я попала? Ну к вам, в смысле, и, вообще, в этот дом?

Генерал поверх очков посмотрел на нее удивленно:

— Ты что, серьезно не знаешь?

— Не знаю…

— А разве в бюро пропусков тебе не объяснили?

— А я, это самое… — смущенно замялась Ефросинья, — без пропуска прошла.

Она вынуждена была рассказать про свою уловку. Генерал немножко пожурил ее за нарушение порядка, а потом уж объяснил, что попала она, оказывается, к члену Военного совета и что теперь она должна помнить и знать, где находится один из генералов, за спасение которого она заслуженно удостоена ордена Славы II степени.

— Да уж буду знать, — улыбнулась Ефросинья, очень довольная таким оборотом дела.

Неслышно вошел адъютант, замер у порога, чуть вздернув подбородок:

— Докладываю, товарищ генерал. По данным оперативного отдела, стрелковый батальон капитана Вахромеева Николая Фомича вторые сутки находится в окружении в районе Тарнополя. Ведутся упорные бои с целью его выхода к нашим войскам.

Ефросинья обмерла, обмякшей рукой нащупывая на столе стакан с остывшим чаем…

4

Весна шла с юго-запада, а навстречу ей с востока неудержимым гигантским валом — от Черноморского побережья до Полесских болот — катилось наступление трех Украинских фронтов. Шесть советских танковых армий, ринувшихся а прорыв, вихрили на полях мартовский грязный снег, с ходу форсировали многочисленные реки, обходя укрепленные города и опорные пункты. Уже через несколько дней они достигли рубежа Умань, Тарнополь, Проскуров, Волочиск, перерезали железную дорогу Одесса — Львов и вышли на берега Южного Буга. В немецкой обороне зияла трехсоткилометровая брешь, угроза скорого окружения нависла над 6-й полевой и 1-й танковой армиями противника.

Командующий группой армий «Юг» фельдмаршал Манштейн забил тревогу. Специальным приказом оберкомандовермахт[9] потребовал стабилизировать обстановку, ни в коем случае не сдавать Тарнополь, открывавший путь в Карпаты, которые, в случае выхода сюда Красной Армии, буквально разрезали стратегический фронт, разъединяя группы армий «Юг» и «А», Для массированного контрудара спешно развертывались дивизии танкового корпуса СС — последнего крупного резерва ставки Гитлера, только что переброшенного из Франции. На пологих холмах правобережья реки Стрыпа уже ревели сотни танковых моторов, уже ползли на восток, изрыгая пушечный огонь, тупорылые «панцерглокке» [10].

Обо всем этом, разумеется, не знал капитан Вахромеев, к полночи прорвавшийся со своими ротами к центру Тарнополя, и тем более ничего не знал старшина Савушкин, штурмовая группа которого до рассвета вела рукопашный бой на этажах старинного кирпичного здания.