Рок И его проблемы-2 - Владимир Орешкин

В общем, старался по полной программе. Потому что было — не до шуток.

За последний месяц, кто только не побывал на охраняемой территории. Не объект получался особой важности, а проходной двор: жестянщики правили крышу, садовник несколько раз копался в насаждениях, каждый раз по полному рабочему дню, две уборщицы, — одна постоянная, и, когда та приболела, три дня подряд убиралась временная, сантехник, мастер по холодильникам, косметолог, парикмахер, агент от провайдера что-то регулировал с Интернетом… Не лечебное учреждение закрытого типа, а вокзал.

— Мы знали, что нельзя, — говорили Гвидонову охранники, — но Николай Федорович, — гипнотизер… Он внушал посторонним, чтобы они ничего не помнили. Они, на самом деле, ничего не помнили, мы проверяли… Приезжали, что-то делали на общей территории, — больше ничего не помнили.

— Есть ли гарантия, — ровно и скучно спрашивал дальше Гвидонов, — что он не внушил чего-нибудь вам?.. Тоже чего-нибудь не помнить?

Не было, не было такой гарантии…

Пострадавшие хватались за соломинку, им даже подсказывать ничего не нужно было, — они топили своего главного врача, как только могли… В их, искаженном подземельной сыростью, воображении, возникал злобный монстр, поломавший их судьбы, при помощи таинственного воздействия на их психику, необъясненного еще никем, загадочного дара внушения, — и они мстили, как могли. Любую безобидную мелочь в поведении главного врача, они превращали теперь в неоспоримое доказательство его чудовищных, порожденных запредельным коварством и жадностью, намерений.

Гвидонов старался, — он уходил от этой темы, как только мог, чтобы поболтать немного о другом, но ничего другого в умах его визави теперь не оставалось, — они докопались до центра зла…

Кинематографисты, на заре своего становления, весьма умело подметили особенность человеческого внимания, — держать его в напряжении можно не больше трех часов. Еще лучше, часа два, — это золотая середина.

За три с половиной часа Гвидонов поговорил с четверыми узниками, — этого было достаточно, он вполне заработал себе питательный и вкусный ужин.

За столом собралась небольшая компания: Матвей Иванович, его сестра, его жена, его начальник «отдела кадров», и Мэри.

Трапеза напоминала священнодействие, до того было тихо за столом и торжественно.

— Сейчас вы, уважаемый Владимир Ильич, попробуете то, чего не ели никогда в жизни, — сказал Матвей Иванович, и все посмотрели на Гвидонова, завидуя тому, что он впервые испытает нечто, что они, должно быть, не раз уже испытывали.

По тону хозяина Гвидонов догадался, допрос прошел удачно, Матвей Иванович в высшей степени доволен его работой. Значит, и отведать предстоит нечто совершенно необыкновенное.

Но вряд ли, к сожалению, Гвидонова можно было чем-нибудь удивить. Все, что способны изобрести ресторанные повара, он перепробовал, а изобрести что-нибудь новое в этой области, давно уже невозможно.

Поэтому он вежливо улыбнулся Матвею Ивановичу, но лицо его оставалось бесстрастным.

Два человека в белоснежной кулинарной форме внесли большое серебряное блюдо, накрытое такой же серебряной крышкой. Они водрузили его на середину стола, и отошли на шаг, замерев в ожидании.

— Это поросенок, — сказал Матвей Иванович. — С яблоками… Его кормили от рождения исключительно молоком и яблоками… Представляете, кроме яблок он ничего не ел. Но обещал я вам не это.

Тут он сильно хлопнул в ладоши.

На призывный звук показался толстый дядька, в такой же идеальной амуниции, но с поясом, на котором висело штук десять разнокалиберных ножей, и еще куча всяких других приспособлений, назначения которых Гвидонов не знал.

В руках у шеф-повара было хрустальное блюдо, накрытое хрустальной же крышкой.

— Вот, — сказал Матвей Иванович, — сначала нашему гостю.

«Шеф» подошел к Гвидонову и приподнял крышку, чтобы гость мог оценить содержимое.

В лохани была обыкновенная, мелко порезанная капуста, — и больше ничего.

Должно быть, на лице Гвидонова отразилось недоумение, потому что присутствующие засмеялись. Именно такой реакции от него ожидали.

— Попробуйте, — сказал Матвей Иванович.

Тут же состоялась процедура накладывания порции этой капусты в тарелку.

Когда Гвидонов, под взглядами собравшихся, отведал капусты, выражение его лица, должно быть, переменилось еще больше. Потому что, это была не капуста, вернее не обыкновенная капуста, — было что-то бесподобное, какая-то услада желудка, вкусовой восторг, то идеальное пищевое совершенство, которое только и возможно в природе. Но встретиться с которым перепадает не каждому… Не передать словами, ничего подобного Гвидонов не пробовал никогда за всю свою неслабую жизнь едока.

— Что это? — воскликнул он.

— Обыкновенная капуста, капуста… — ответили, смеясь, ему.

Гвидонов посмотрел вопросительно на повара, — тот, соглашаясь, кивнул.

— Фантастика! — воскликнул он. — Но как?..

Осторожно, словно боясь повредить нечто идеальное, он попробовал еще. Совершенство!

— Никто не понимает! — сказал Матвей Иванович. — Я специально ходил на кухню и наблюдал за процессом. Капуста, помидор, чеснок и соль. Это все… Сам пытался, делал то же самое параллельно. У меня получается — чушь, у него — сами видите…

— Уважаемый Владимир Ильич, я глубоко признателен за ту работу, которую вы сегодня проделали. Благодаря вам, довольно много стало проясняться в нашем деле… Бедная девочка. Только бы с ней ничего не случилось… Только бы ее не тронули эти нехристи…

После ужина они перешли в другие апартаменты, сидели теперь вдвоем в восточном зале, где пол был устлан коврами, курился из тлеющих дощечек какой-то сладко-горький, но приятный дым, а перед ними, под негромкое бряцанье скрытых в динамиках египетских народных инструментов, танцевали танец живота три дамочки. Дамочек, наряженных в восточное, включили на тихий ритм, они не спеша крутили бедрами, время от времени поворачиваясь и демонстрируя другие свои прелести. Так они могли создавать фон для их беседы очень долго, чем, собственно говоря, и занимались.

— Вы, как скромный человек и настоящий профессионал, не поднимали еще вопрос о гонораре, так что позвольте мне сделать это самому… Я думаю, после освобождения Марины, я смогу вручить вам, скажем, сто тысяч… Это нормально?

Гвидонов кивнул.

— Сейчас же небольшой аванс, — Матвей Иванович повернул ключик в инкрустированной бриллиантами шкатулке, стоявшей перед ним, и вытащил оттуда пачку долларов. — Кто бы мог подумать, такое коварство!.. Я считаю, ваша мысль насчет главного врача, — правильное направление.

Гвидонов взглянул непонимающе на Матвея Ивановича. Но тот продолжал:

— Через него мы сможем выйти на заказчика… А там уж посчитаемся, — мало тому не покажется… Будьте уверены. Каков план на завтра?

— Завтра, к сожалению, выходной. Дела на службе… — развел Гвидонов руками. — Если и успею что, так съездить еще раз на место происшествия, уточнить кое-какие детали, пересмотреть, может быть, видеозаписи… Определить систему размагничивания пленки, которая была использована. Возможно, проконсультироваться со специалистами. Ну и подумать нужно, как следует подумать… Давайте созвонимся ближе к вечеру.

Матвей Иванович протянул к нему обе руки, стиснул Гвидоновские пальцы и признательно заглянул в глаза:

— Еще раз, огромное спасибо. Как только вас вчера увидел, меня не покидает предощущение удачи… Я так вам признателен.

— Да что вы, не за что еще, — сказал в ответ Гвидонов. — Еще думать и думать…

Глава Вторая

«С чем мне сравнить дорогу к царству Вселенной… — сказал Иисус. — С тестом, в которое женщина положила дрожжевую закваску. Оно поднимается и становится все больше»

У каждого — свое утро.

Школьник встает раньше всех, он — жаворонок. Еще у него обнаружилась дурацкая склонность к образованию. Он хочет много знать. И уже записался на курсы английского и французского языков.

Непонятно только, зачем ему это нужно. Кто много знает, тот может быстро состариться.

Но просыпается он первым, когда я уже собираюсь ложиться, и чувствую, как наступает на улице рассвет, — с рассветом подкрадывается облегчение, и я понимаю, что могу позволить себе заснуть.

Я слышу, как он, бормоча спросонья: I, you, we… или one, two, three… — вываливается из своей комнаты и закрывается в туалете.

Выходит он оттуда уже с продолжением: she, he, they… или four, five, six…

Что он бормочет, выходя из ванной, когда почистит зубы, я не слышу, — потому что уже сплю…

У Маши вообще нет утра, потому что у нее есть рынок, — она любит его. И он отвечает ей взаимностью, — посредством компьютера, конечно… Он требует ее к себе, когда захочет, — она не может отказать ему. Ночью, так ночью, утром, так утром, днем, так днем.