Направить в гестапо - Свен Хассель

Легионер надменно улыбнулся.

— Лейтенанты! Можно подумать, они все знают. Если б я всегда полагался на лейтенантов, то вряд ли до сих пор топтал бы землю.

— Однако, — сказал я Барселоне, — похоже, ты был прав, что эти ребята из НКВД.

— Прав, конечно, — пренебрежительно ответил он. — Я побывал в переделках. Кое в чем разбираюсь.

— И, как он говорит, — добавил Порта, указав большим пальцем на Легионера, — лейтенанты знают не все. Далеко не все, черт возьми.

Мы постояли в молчании, напрягая в темноте слух, но оттуда, где скрылся Малыш, ничего не доносилось, потом Старик обратился к Легионеру с вопросом, который явно уже довольно долго беспокоил его:

— Откуда ты узнал, что у них на уме?

— У кого? У этих щенков из НКВД? — Легионер пожал плечами. — Нам сказала девушка. Перед самым нашим уходом.

Старик прищурился.

— Она сказала вам?

— Ты не ослышался — она.

— Почему? С какой стати? Зачем ей выдавать соотечественников?

В ответ на явные подозрения Старика Легионер холодно приподнял одну бровь.

— Знаешь, я не стал задерживаться, чтобы спросить ее — могу только предположить, что ей не нравилась их внешность. Они вовсе не красавцы.

Порта цинично засмеялся.

— Скорее всего, ты приставил ей к голове автомат!

— Мог бы, — спокойно ответил Легионер. — Только в данном случае такой необходимости не было. Она выложила все по своему почину.

— Спятила, должно быть, — сказал я. — Проведает кто-то из ее товарищей, и ей конец.

— Это, — равнодушно заметил Легионер — ее проблема.

Где-то позади нас послышались грузные шаги и тяжелое дыхание, мы тут же вскинули оружие, вглядываясь в темноту и ожидая, что на нас набросится бог весть кто — стая диких зверей или по крайней мере взвод противника — но то был всего-навсего Малыш.

— Удрал, гад, от меня! За этими треклятыми елями может спрятаться целый полк, и его нипочем не сыщешь. Однако я все-таки отнял у него револьвер. Я почти уверен, что ранил его, но он все же ухитрился улизнуть.

Старик взял у него револьвер и задумчиво покачал на ладони.

— Наган, вот как? Да, ребята из НКВД, не иначе.

— Как мы и говорили с самого начала, — раздраженно сказал Порта. — Если б начальство больше прислушивалось к нам, эта гнусная война, может, уже кончилась бы.

Старик вернул Малышу револьвер, и мы осмотрительно тронулись в темноте, чтобы присоединиться к роте. Барселона продолжал говорить о той девушке. Она явно не давала ему покоя; в то время вряд ли кто из нас верил словам Легионера, что она выложила все по своему почину. Это казалось совершенно невероятным; лично я был почти уверен, что Малыш пригрозил ей своей смертоносной удавкой.

— Что же вы не взяли ее с собой? — спросил Барселона. — Ведь прекрасно знаете, что эти скоты сделают с ней, когда узнают. Сами видели, как они обращаются с людьми.

— Это не наша забота, — ответил Старик. — Наше дело воевать, а не нянчиться с предательницами.

— Не согласен, — с горячностью возразил Барселона. — Одно дело — платные предатели. Люди, которые вынуждены быть предателями, — совсем другое. Приставь пистолет человеку к голове, и…

— Да кончай ты, — сказал Легионер. — Сколько можно повторять — никто не заставлял говорить эту сучонку. Она заговорила сама. По доброй воле. Тот вопящий гаденыш, что там был — ее. А кто отец, знаешь? Гауптштурмфюрер[6] треклятого СС! Вот такая она курва!

— Возможно, он изнасиловал ее, — сказал Барселона.

— Мне плевать, что он с ней сделал, — холодно ответил Легионер. — Я только знаю, что, по ее собственному признанию, она выдавала своих направо и налево при каждой возможности. Сама сказала нам. Видимо, считает это своим предназначением в жизни. Я считаю это предательством, а по мне любой предатель пусть пропадет пропадом, на чьей бы стороне он ни был.

— Она, — сказал Барселона.

— Она, он или оно, — ответил Легионер, — мне все едино.

— Возможно, она считала, что влюблена в того скота.

— Господи боже, ты только что говорил, что он ее изнасиловал!

— В общем, она мразь, — сказал Малыш убедительным тоном, — и мне плевать, что с ней будет. Она донесла на собственную мать — сама сказала нам. Мать отправили в Сибирь всего навсего за то, что она стащила окорок. Я прикончил бы эту девку на месте, только нам приходилось думать о более важных вещах.

Теперь уже казалось явным, что девушка заговорила по своему почину. Малыш непременно бы похвастался очередным подвигом с удавкой, а Легионер не видел бы смысла скрывать, что правда была вытянута у нее силой. Бессмысленно жестоким он не был, но при необходимости становился безжалостным и не делал из этого тайны. В целом я теперь склонен был верить его словам и не беспокоиться о том, что сталось с девушкой. Барселона продолжал говорить об этом, думаю, просто из принципа.

— У нее нет ни малейшей надежды, — сказал он. — Они с ней тут же разделаются. Видели хоть раз, как обходятся с предателями в этой части мира? Эти люди еще полуцивилизованы. Они…

— Избавь нас от подробностей, — сказал Старик. — Ладно?

Штеге неожиданно засмеялся, горько и задумчиво.

— «Враг ценит предательство, но презирает предателей», — сказал он. — Очевидно, Шиллер был совершенно прав.

— Шиллер? — тупо переспросил Порта. — Он тут при чем? Он умер, так ведь?

— О, давно, — ответил Штеге. — До твоего рождения…

— Видели б вы, как язык вывалился у него изо рта, — хвастливо сказал Малыш.

Мы уставились на него, пытаясь осмыслить эту совершенно поразительную связь с Шиллером. Связи, разумеется, не было никакой; Малыш просто-напросто воскрешал в памяти свой последний момент торжества, когда задушил удавкой парня из НКВД.

— Схватил меня за горло, но я оказался сильнее. Он ни слова не произнес. Только хрипел, булькал, издавал какие-то странные звуки. Так всегда бывает, когда по-настоящему приложишь силу. Они…

— Черт возьми! — ругнулся Хайде. — Ты, наверно, только и живешь ради секса и удушений!

— Каждому свое, — напыщенно ответил Малыш. — Мы здесь для того, чтобы убивать, и я это делаю так, как мне больше всего нравится. Давай посмотрим правде в глаза, — сказал он в высшей степени рассудительным тоном, предотвращающим все попытки возразить, — у каждого есть свой излюбленный способ.

Думаю, так оно и было. У каждого имелись свои предпочтительные способы. Легионер был приверженцем холодного оружия, Порта метко стрелял, Хайде любил действовать огнеметом, а я считался искусным гранатометчиком. Так уж оказалось, что Малышу нравилось душить людей…

II. Особая задача

Вороны шумно запротестовали, когда мы появились и нарушили их пир. Они сидели громадной черной тучей на трупах и, когда Порта выстрелил в их гущу, недовольно взлетели, недолго покружились у нас над головами, потом полетели к ближайшим деревьям, расселись на них и хрипло, протестующе закаркали. Осталась лишь одна; запуталась в кишках и не могла высвободиться. Хайде тут же застрелил ее. Мы стали стаскивать тела внутрь и складывать грудами. Лейтенант Ольсен пришел взглянуть на нашу работу и принялся бранить нас. Он потребовал, чтобы мы складывали их благопристойно, ровными рядами, один за другим.

— Кое-кто, — заметил Хайде Барселоне, — слишком уж разборчив в таких делах.

Недовольно ворча, мы тем не менее переложили трупы так, как хотелось лейтенанту. Офицеров, убитых в постелях, лежавших с перерезанным горлом в шелковых пижамах, оставили на месте. Пол был весь в темных кровавых пятнах, и на них уже густо сидели мухи. В одной комнате радио оставалось включенным. Слащавый голос напевал: «Liebling, sollen wir trauig oder glucklich sein?» («Дорогой, будем мы печальными или радостными?»).

Мы облили бензином весь гарнизон и вышли. Оказавшись снаружи на безопасной дистанции, мы с Барселоной бросили в окна десяток гранат.

С другого склона холма до нас доносилась пьяная песня торжествующих русских:

Если завтра война, если завтра в поход,Если черная сила нагрянет,Как один человек, весь советский народЗа любимую родину встанет.

Старик посмотрел в их сторону, за холмы, в туманную даль, а потом снова на горящий городок с убитыми.

— Что ж, ничего не поделаешь, — сказал он. — Это их война, раз они кажутся такими довольными.

Нагнали мы роту в сосновом лесу. Лейтенант Ольсен был не особенно доволен нашим долгим отсутствием, и прошло немало времени, прежде чем он оказался в состоянии изъясняться языком, не вызывающим у нас румянца застенчивой стыдливости.

В последующие дни у нас произошло несколько стычек с мародерствующими группами русских, потери наши составили в общей сложности человек десять. К этому времени мы приобрели немалый опыт в искусстве партизанской войны.