Три трупа и фиолетовый кот, или роскошный денек - Алоиз Качановский

— Пумс безумно милая особа, можно тебя поздравить с таким приобретением, — говорит Майка… Пумс радостно краснеет.

— Во всяком случае она высокообразована. И наверняка видела все твои фильмы, правда, Пумс?

Пумс снова с восторгом кивает головой, но не может произнести ни слова, онемев от волнения. Встреча с Майкой Поляк собственной персоной — это слишком великое переживание для нее.

— Звони на студию, а я пока займусь клиенткой, — говорю я Майке.

За плечами Майки жестами спрашиваю у Пумс, все ли в порядке. Пумс так же безмолвно показывает мне, что ничего сногсшибательного не произошло. Выхожу в приемную.

— Слушаю вас, — обращаюсь я к кельнерше и сажусь рядом с нею на козетку.

— У меня к вам просьба, — говорит она. — Только не знаю, сколько это будет стоить…

— Что именно? — спрашиваю я.

— Составление жалобы в суд.

— А на кого вы собираетесь жаловаться и за что?

— На этого прохвоста кельнера из нашего бара. Прихватил все мои сбережения и смылся. Но я ему этого не прощу.

— А кто вам велел отдавать ему?

Девушка не отвечает.

— Закружил вам голову, да?

— Божился, что женится на мне, только ему, мол, нужно внести задаток за квартиру. Вот я и взяла все с книжечки и отдала ему. После этого он с месяц морочил мне голову, а потом вообще дал драпака.

— Как его фамилия? Где он живет?

— Говорил, что его фамилия Пилц и живет он в Новом районе с коллегой. Я была там, никто ни о каком Пилце и слыхом не слыхал.

— Когда он улизнул?

— Вчера перед закрытием бара. Сбежал прямо с работы и никому ни словечка. Толстяк в бешенстве, обещает пересчитать ему ребра, но, я думаю, Пилц больше не появится в баре, он скрылся навсегда с моими денежками в кармане.

— Вы знаете каких-нибудь его приятелей?

— Да к нему всякие заходили, о чем-то шептались по углам, но я их не знаю, темные типы, мне таких знакомых не нужно.

— Где Пилц работал раньше? — спрашиваю я.

— Этого я не знаю, — говорит девушка. — Даже подозреваю, что он не был никаким кельнером. Не очень-то у него это получалось.

— А зачем тогда толстяк принял такого на работу?

— Чтобы платить поменьше. Хозяин страшный скупердяй. Знаете, что я думаю? Пилц, наверное, сидел до этого в тюрьме. Очень уж он не хотел рассказывать, чем занимался перед тем, как пришел к нам. Вообще, выглядел он как уголовник.

— А вы хотели выйти за него замуж?

Девушка смотрит на меня с выражением лица, говорящим, что одно другому не помеха.

— Поищем его, — заявляю я. — Сначала проверим, не попал ли он снова в тюрьму. Как его имя?

— Антони. Но я слышала, как приятели называли его «Нусьо».

— Позвоню, выясню, — говорю я. — Как только узнаю что-нибудь, дам знать. Вы сейчас возвращаетесь в бар?

— Да, толстяк отпустил меня только на полчаса. И то с огромным трудом. Не может справиться сам. Жена в кухне, он за буфетом, и еще весь зал нужно обслужить — это не шутка.

— А когда был кельнер, чем вы занимались?

— Я была на кухне. Мыла посуду и выдавала порции через окошко…Я должна вам заплатить задаток? — говорит она смущенно.

— Заплатите, когда ваш Нусьо вам вернет, — говорю я (хотя понимаю, что надежда на это слабая). — А пока у вас есть возможность отплатить за услугу другим способом. Припомните что-нибудь о той даме в черном, которая вчера вечером звонила от вас.

— А я думала, что та дама ужинала, — говорит кельнерша.

— Может быть, и ужинала, но во всяком случае звонила она от вас, это точно. Мне очень важна любая информация о ней.

— Может быть, что-нибудь припомню, постараюсь, — говорит кельнерша. — Если бы я хоть знала, как эта дама выглядела…

В это мгновение двери кабинета распахиваются, Майка стоит у порога и в яростном нетерпении жестикулирует мне.

— Ну, вы подумайте, я зайду в бар попозже, — провожаю я кельнершу.

Вхожу в кабинет.

— Майка, будь ангелом и потерпи еще один звонок. Пумс, соедини меня с номером, записанным красным карандашом на стене у столика, пусть знает, что у меня есть секретарша.

Пумс срывается с кресла так азартно, что задевает этажерку, с которой с треском слетает гипсовая фигурка. Амур и Психея — прощальный подарок Нины. Фигурка вдребезги. Пумс издает стон отчаяния и бросается собирать осколки. При этом смахивает со стола свою сумочку, из которой вываливаются все ее убогие принадлежности и смешиваются с кусочками гипса. Собираю с пола и укладываю обратно в сумочку ее содержимое. Майка добавляет щербатый гребешок, вытащенный ею из-под кресла. Пумс собирает в узелок бренные останки мифической пары и убирает его в ящик своего столика.

— Мне так неудобно, — говорит она с огорчением. — Я куплю вам такую же из первого жалованья.

— Не вздумай, — протестую я. — Ты не могла придумать ничего лучшего, как кокнуть это гипсовое свинство. Соединяй меня с номером, который я дал тебе.

— Господин адвокат Рифф будет говорить с вами, — произносит Пумс в трубку и вручает ее мне.

— Роберт? — спрашиваю я.

— В чем дело?

— Мне нужно получить информацию.

— Весь следственный отдел к вашим услугам, приказывайте, — произносит Роберт благоговейным тоном.

— Я хотел бы узнать кое-что о некоем Антони Пилце, по прозвищу «Нусьо». Есть у вас такой на учете?

— Загляну в картотеку. Пилц это его настоящая фамилия?

— Не имею представления. Под такой фамилией он числился до вчерашнего вечера в качестве кельнера в баре «Под Балконами».

— Пропал?

— Не пришел на работу, и в баре не знают, что с ним произошло.

— Его приметы?

— Возраст около тридцати, глаза не знаю какие, шатен, рост средний, щуплый…

— Адрес?

— Скорее всего фальшивый.

— Проверю. Позвоню тебе. У тебя новая секретарша? Судя по голосу сексапил довольно средний. Сходится?

— Ты украшение своей профессии, я всегда говорил это, — прощаюсь я и кладу трубку.

4

Выходим, ловим такси и добираемся до «Селекта». Это на другом краю города, но Майка платит и за такси. «Селект» это совсем не то, что бар «Под Балконами». «Селект» это прежде всего самая дорогая в городе гостиница. Здание, выходящее четырьмя фасадами на четыре улицы. Главный вход с Аллеи Моцарта. Великолепный холл ведет в ресторан и к бару. Но в эти заведения есть еще один вход с боковой улицы. Именно на ней и останавливается такси. Через скромные, не украшенные какой-либо вывеской двери входим в длинный коридор, заканчивающийся портьерой. За портьерой — гардероб, зал ресторана, коктейль-бар и кафе. Рандеву элегантного мира. Моднейшее место нынешнего сезона.

Усаживаемся в укромном уголке. Майка заказывает сок сельдерея и овощное желе («только несладкое», предупреждает она), я — двойной кальвадос. Кельнер исчезает. Остаемся наедине.

— Майка, мне нужно поговорить с тобой, — начинаю я.

— Валяй, — разрешает Майка. — И так вижу по твоей мине, что ты собираешься основательно побеседовать.

— Только пересядь сначала, потому что если ты будешь сидеть против зеркала, ты не сумеешь сосредоточиться, — заявляю я. Майка пересаживается. Располагаемся теперь плечо к плечу.

— С каких пор ты стала клептоманкой? — спрашиваю я.

— Клептоманкой? — удивляется Майка.

— Может быть, это какой-то рекламный трюк? Черт его знает, вероятно, это так нужно, чтобы Майя Поляк отличалась чем-то сенсационным, каким-нибудь «неврозом, вследствие постоянного раздвоения личности в творческой работе артистки», проявляющимся в данном случае в форме клептомании. Отсюда серийные интервью психиатров о клептомании, слезные признания Майи Поляк о позорной тайне, которую она тщательно скрывала до того самого мгновения, когда выяснилось, что это почетная тайна, далее — пикантные подробности о кражах в домах друзей и гардеробах студии, фотографии украденных предметов, упрятанных Майкой в печке, интервью со случайными свидетелями ее болезненных «подвигов», к каковым свидетелям и я отныне буду иметь честь принадлежать, одним словом — журналистский шлягер на службе твоей популярности.

— К кому ты имеешь честь принадлежать? — спрашивает Майка.

— К свидетелям твоих клептоманских склонностей. Я видел, как ты украла у Пумс губную помаду.

— Я украла помаду?

— Ты подняла с пола помаду, которая выпала из ее сумочки, и украдкой переправила ее в кармашек твоего платья, где она и находится в данный момент. Давай помаду и забудем об этом. Скажу, что нашел ее под столом.

— Не отдам, — отвечает Майка, совершенно не выбитая из колеи моей проповедью. — Это моя помада!

— Она выпала из сумочки Пумс, я видел, как ты подняла ее вместе с расческой.

— Выпала из сумочки, потому что она была в сумочке. Пумс украла ее у меня и положила туда, понятно?

Майка вынула из кармашка золотой цилиндрик и вращает его в пальцах.

— Ты представляешь себе, сколько стоит такая помада? — спрашивает она. — Или считаешь, что твоя секретарша так богата?