Хрустальный ангел - Катажина Грохоля

Но, оказалось, умнее Ирена не была. Так как, когда Сара вернулась домой, ее кузина сидела на диване у родителей – натянутая как струна и серьезная, а у мамы от боли было перекошено лицо.

– Боже мой! И что ты теперь будешь делать, детка? – шептала она, а Сары тут словно и не было.

Сара догадалась, что во время ее отъезда случилось какое-то несчастье, при котором ножки подружки на голых ягодицах любимого – это такая мелочь, попросту прыщ.

– Что случилось? – всполошилась она и даже на радостное попискивание собаки не обратила внимания.

– Как это, что случилось? – Мама снизошла наконец до Сары, чтобы ответить ей. Но ледяной тон ее голоса морозил даже воздух. – Как, что случилось?

Сара всматривалась в лица родителей.

– У нее будет ребенок!

Когда Сара это услышала, ее словно окатило горячей волной, и первый раз после долгих месяцев она почувствовала, что есть в жизни вещи и поважнее, чем какой-то там Конрад.

Ты бы не вышла за меня?

Матеушек родился утром в канун Рождества. И весил почти четыре кило. Сара сходила по нему с ума сильнее, чем его родная мама. Пеленала и купала. Восхищалась и целовала. Она окончила институт и пошла работать. После работы бежала к Идене, подежурить при маленьком, чтобы Идена не вылетела из труппы театра.

И снова восхищалась, и целовала, и помогала. Когда Матеушу исполнился год, она познакомилась на компьютерных курсах с Яцеком Зембой.

Когда ребенку исполнилось два года и три месяца, Яцек Земба стал жить с ней в однокомнатной квартире, которую он тем временем получил по наследству.

А когда Матеушку исполнилось два года и пять месяцев, Яцек спросил:

– Ты не вышла бы за меня замуж?

Сара глубоко вздохнула и ответила:

– Вышла бы.

Яцек не был Конрадом. К сожалению.

У Сары уже не билось так быстро сердце, когда он обнимал ее и ласкал. Мир вокруг не рассыпался, не дрожала земля, к большому счастью. Сара чувствовала благостное тепло, но прежде всего чувствовала себя в безопасности.

Яцек был красивый, но не такой красивый, как Конрад. Он был приятный, но не такой потрясающий, как Конрад. У него была хорошая работа и перспектива. А Сара, как известно, не искала потрясений, нет-нет.

Знала теперь, чем это может кончиться.

Саре уже хотелось иметь свою семью.

Сегодня Матеушу исполнилось пять лет.

Пока Сара сняла трубку, телефон трезвонил уже две минуты не умолкая.

– Клыска, это ты? – услышала она знакомый голос кузины. Та звонила из восьмидесятиметровой квартиры на улице Слынной Саре в однокомнатную, двадцатидевятиметровую.

– Я, – ответила Сара вполне приветливо.

Как будто кто-то другой мог снять трубку в ее квартире – с учетом, что Яцек сейчас в Варшаве.

– Не шути, – сказала кузина.

Но Сара не шутила, потому что это была она, во всяком случае, ей так казалось.

– Слушай у меня тут одно выгодное дело.

– Шутишь!

А что до этого Саре, ведь у нее выгоды никакой.

– Я бы хотела, чтобы ты мне помогла, – голос Идены звучал притворно. Но Сара знала все эти ее номера!

Иденка так разговаривала, когда ей куда-нибудь нужно было срочно идти и не с кем оставить сыночка, или когда она была без гроша в кармане и умирала с голоду, или когда на нее не лезла серая юбка в розовую клетку, или что-нибудь в этом духе.

Идена шла в кино, а Сара сидела с ребенком, кузина обжиралась на презентациях в ресторане, а у Сары был пустой холодильник, у Идены, в конце концов, был ребенок, а Сара…

Конечно, Идена должна была стать актрисой, так как она была наилучшая в притворстве.

В общем-то она и стала актрисой.

И все это было одним большим свинством, будто целый свет восстал против Сары.

– Ты меня слушаешь? – запищало в трубке.

– Ну, – подтвердила Сара.

– Я так взволнована, – голос кузины-актрисы, которая была у всех на слуху (с именем «Идена», произнесенным когда-то Сарой), звучал весьма убедительно.

Она требовала безотлагательно финансовой помощи, поддержки, похвалы, всего того, что на «по». Особенно когда нужно было привлечь к чему-то интерес.

– А что случилось? – Сара поддержала трубку плечом и открыла кухонный шкафчик.

Конечно, сковородка была засунута на самое дно, под три огромных кастрюли, вдобавок Сара сама же ее туда запихала, что лишь увеличивало ее раздражение.

– Ты даже не представляешь! – вздохнула Идена и была права.

Сара, конечно же, не представляла.

– Ну так что? – буркнула она, и сковородка упала на пол, за ней с грохотом покатилась крышка.

– Тебе не интересно? – В голосе кузины-актрисы звучали боль и разочарование.

Превосходная игра.

– Ну, средне, – отозвалась Сара.

Она положила крышку на место, поднялась с коленок со сковородкой в одной руке и с трубкой в другой. Открыла холодильник, вытащила последний кусок рыбы под названием «филе из трески», которая была не филе, она заметила две кости, и занялась их извлечением. Она ненавидела кости так сильно, что могла их найти везде. Последний раз даже в колбасе.

– Ты почти что моя сестра, самый близкий мне человек, – лилось из трубки тоном Джульетты с балкона.

Да, дело было поважнее, чем нянчить ребенка. Тон голоса, горловой, глубокий, почти любовный, говорил о том, что речь не идет о паре часов, возможно даже, о паре дней.

– Да, – Сара повысила голос и зажгла газ. Положила в сковородку немного масла и рыбу. Это было все, что она нашла в холодильнике, из чего можно было приготовить горячий ужин. Остатки зеленого горошка уныло плавали на дне банки. Так она ела всегда, когда не было Яцека. Яцек без конца ездил на какую-нибудь учебу для повышения профессиональной квалификации. А для себя не имело смысла готовить.

– Ты меня не слушаешь, – голос Идены задрожал и погас.

– Слушаю, – бодро отозвалась Сара и подкрутила газ. Рыба зашкворчала.

– Знаю, что нет. Коль ты так занята, не хочу тебе мешать.

И Идена отключилась.

А вот это Сара ненавидела больше всего. Загонять человека в ощущение вины, в тупик! Манипулировать так явно, что остается лишь злиться, грызть ногти и бить по груше.

На шкворчащую сковороду она бросила все приправы, какие были дома, а конкретно: соль, базилик, добавила кефир и засыпала это все остатками зеленого горошка.

Выглядело не аппетитно, однако было вкусно.

Она поставила чайник и с ненавистью поглядела на телефон.

Если позвоню сама, как всегда поддамся на ее манипуляцию, а если не позвоню, меня достанет чувство вины. Если позвоню, буду злиться на себя, что опять позвонила… – раздумывала Сара, приглядываясь к своему красному аппарату телефона.

Прикрыла глаза. Хоть один раз в жизни выдержать, сказать, что я чувствую, не прогнуться, крикнуть, разбить трубку, сказать: «Никогда в жизни больше не используй меня. Ты не помнила о билетах на премьеру, а мне очень было важно, а теперь, как всегда, когда я тебе необходима, вспоминаешь, что я существую, а я так не хочу. Нет и нет!» Она открыла глаза.

– Я тебе не девочка на побегушках, – громко сказала Сара сама себе. – А ты ведешь себя как свинья.

С удовольствием вообразила, что где-то там, на другом конце города, около телефона сидит маленькая розовая свинка-Идена, нервно суча копытцами-ручками… Образ помог погасить раздражение.

Сара принесла тарелку в кухню, налила себе негазированной воды, бросила туда дольку лимона, добавила одну вишенку из вишневого джема, чтобы напиток выглядел красиво, и вернулась в комнату. Устроилась удобно возле телевизора, на всякий случай сделала потише звук, чтобы не раздражал ее, и так досидела до десяти пятнадцати вечера.

Потом сняла трубку и позвонила.

– Долго же ты ела, – томно прозвучал голос на другом конце провода, однако звучал он с легкой претензией.

– Не твое дело, – элегантно отозвалась Сара. – Ну, говори.

– Ты могла бы…

– Нет, – сразу ответила прямо Сара, не дожидаясь окончания фразы. – Не могла. Не могла в любом случае ничего. Просто нет!

– Ага, – голосом Офелии, перед тем как ей предложили отправиться в монастырь, сказала Идена.

– К сожалению, нет.

– Я не знала, что ты такая.

Быть «такой» было самым большим оскорблением, какое кому-либо в жизни можно было услышать из уст Идены. Оно означало быть женщиной страшной, эгоистичной, вонючей, грубой, щербатой, рохлей, гулящей, неряшливой с целлюлитом…

– Ну, теперь я знаю, – парировала вежливо Сара и даже покраснела от того, что осмелилась так грубо ответить Идене, проклиная себя за звонок.

– Я вообще не буду с тобой разговаривать, это не мой уровень, – твердо сказала кузина тоном матери Макбет.

И прежде чем она успела подумать, из уст Сары опять вырвались грубости, и так легко, как если бы это были вовсе не ее слова.

– Ясное дело, что не твой, тебе бы подняться немного, а это для тебя слишком сложно, – бухнула она и аж испугалась, хотя Идена была единственной, при ком Сара не теряла остроумия, это качество ей подарила природа, впрочем, тщательно спрятанное от посторонних глаз.