Доводы рассудка - Остин Джейн

Их знакомство началось и закончилось всего за несколько месяцев, однако страдания Энн не прекратились с отъездом возлюбленного. Тоска и сожаления еще долго не позволяли ей наслаждаться молодостью, и именно это было одной из причин ее раннего увядания и уныния.

После этой небольшой печальной истории минуло 7 лет, и время ослабило, сведя почти на нет ее чувства к Вентворфу. Однако ничто другое, кроме времени, не способствовало ее выздоровлению – она не могла сменить обстановку, никуда не выезжала (если не считать единственной поездки в Бат вскоре после разрыва), не имела возможности встречаться с новыми людьми. В Киллинч ни разу не приехал никто, кого можно было бы сравнить с Фредериком Вентворфом, каким она его помнила. В узком кругу местного общества не было никого, кто мог бы снова оживить сердце такой умной, тонкой и разборчивой девушки, а потому она могла рассчитывать только на благотворное влияние времени. Когда Энн было 22, ее руки просил молодой человек, который, так ничего от нее и не добившись, женился потом на ее младшей сестре. Леди Рассел очень сожалела об отказе Энн, потому что Чарльз Масгроув был старшим сыном человека, который в смысле земельной собственности и значимости общественного положения уступал в тех краях только сэру Уолтеру. Кроме того, этот молодой человек отличался хорошим характером и приятной наружностью, и если леди Рассел могла бы желать чего-нибудь еще, когда Энн было 19, то теперь (а Энн уже 22) она была бы очень рада столь респектабельному браку, в результате которого Энн вырвалась бы, наконец, из отцовского дома, где к ней относились предвзято и несправедливо, и поселилась бы недалеко от леди Рассел. Однако в этом случае Энн не по захотела слушать никаких советов, и хотя леди Рассел, как всегда гордая своим благоразумием, никогда не желала изменить прошлое, все же она начинала отчаиваться, что какой-нибудь достойный и обеспеченный молодой человек сможет убедить Энн стать хозяйкой в его доме, а ведь именно для этого девушка, казалось, идеально подходила, будучи по природе своей нежной и домашней.

Они никогда не обсуждали друг с другом главную причину поведения Энн, и ни одна из них не знала, как повлияли годы на мнение другой и повлияли ли вообще, поскольку эта тема вообще не затрагивалась. Что касается Энн, то в свои 27, она думала совсем иначе, чем когда послушалась чужих советов в 19. Она не осуждала леди Рассел и не осуждала себя за то, что попала под ее влияние, но она знала, что если кто-то юный, в подобных же обстоятельствах, попросит ее совета, то она не станет говорить ни о том, как неизбежны трудности, ни о том, как сомнительно будущее счастье. Она была уверена, что несмотря на неодобрение домашних, несмотря на опасности, связанные с его профессией, и всевозможные страхи и разочарования, через которые им, может, предстояло пройти, вопреки всему этому она была бы намного счастливее, сохранив помолвку, чем пожертвовав ею. Более того, она не сомневалась, что определенная доля тревоги и неуверенности неизбежна, и знала, что была бы готова даже на большие жертвы, хотя в ее случае ей, как оказалось позднее, не пришлось бы долго ждать благополучия и достатка. Благодаря своему таланту и энергии он сумел проложить себе путь к успеху. Очень скоро после разрыва он получил назначение, и все, что он обещал ей, действительно сбылось. Он отличился, быстро был повышен в звании, и теперь, после, нескольких побед, составил, должно быть, себе внушительное состояние. Ее выводы основывались только на официальных сообщениях командования Флота и на газетных статьях, но она не минуты не сомневалась, что он богат. Кроме того, – и это говорило о его постоянстве, – у нее не было оснований считать, что он женат.

Какой красноречивой и убедительной была бы теперь Энн Эллиот, как решительно стала бы защищать раннюю нежную влюбленность и жизнерадостную уверенность в будущем от излишней осторожности, которая ни во что не ставила стремление к успеху и не верила в Судьбу. В юности ее заставили быть осторожной – годы научили ее быть романтичной, таково естественное продолжение неестественного начала.

Не удивительно, что из-за всех этих обстоятельств, воспоминаний и чувств, возможность того, что сестра капитана Вентворфа будет жить в Киллинче, не могла не оживить в ней старую боль. Энн потребовалось немало времени, чтобы, прогуливаясь и иногда вздыхая, победить внутреннюю дрожь и успокоится. Она бесчисленное количество раз говорила себе, что это глупо, прежде чем пришла в себя настолько, чтобы не терять голову при одной мысли о Крофтах. Ее несколько успокаивало, что трое из ее близких, которые тоже были посвящены в эту историю, похоже, не придавали ей никакого значения в теперешних обстоятельствах и не давали повода к воспоминаниям. Разумеется, она понимала, что леди Рассел ведет себя именно так по более заслуживающим признательности причинам, чем отец и Элизабет, и тем более ценила ее молчание, однако сам тот факт, что прошлое было предано забвению, значил для Энн гораздо больше, чем причины, это объясняющие. Уверенность, что о недолгой помолвке известно только троим близким людям, всегда приносила ей облегчение. Теперь же, в виду возможного приезда адмирала Крофта, она еще раз порадовалась этому, поскольку была уверена, что никто не произнесет ни слова на больную тему. Она также не сомневалась, что ОН доверился только брату, с которым в то время жил. Брат же был человеком разумным и, кроме того, в то время неженатым, да и, помимо всего прочего, давно уехал из этих краев, поэтому она могла быть вполне спокойна, что и от него никто ничего не узнал. Миссис Крофт, была в то время с мужем за пределами Англии, а собственная сестра Энн, Мэри, – в отъезде (она тогда училась в пансионе), позднее же никто даже мельком не упоминал при ней о произошедшем – некоторые из гордости, другие из деликатности.

Учитывая все это, Энн надеялась, что ее знакомство с Крофтами весьма вероятное, поскольку леди Рассел оставалась жить в Киллинче, а Мэри – всего в трех милях оттуда, не будет слишком неловким.

Глава 5

Утром того дня, на который был назначен осмотр Киллинч-Холла адмиралом и миссис Крофт, Энн сочла абсолютно естественным отправиться к леди Рассел (что она делала практически каждый день) и не возвращаться домой, пока визит не был окончен – тогда же она сочла не менее естественным сожалеть, что упустила возможность с ними познакомиться.

Встреча двух сторон привела к полному обоюдному удовлетворению, и решение было немедленно принято. Обе дамы были заранее настроены на положительный результат, а потому единственным, на что они обращали внимание друг в друге, были приятные манеры. Что же до мужчин, то на стороне адмирала были столь сердечный дружелюбный юмор, такая открытость, доверчивость и щедрость, что они не могли не подкупить сэра Уолтера, который, к тому же чувствовал себя польщенным словами Шепперда о том, что адмирал считал хозяина Киллинч-Холла образцом прекрасного воспитания, и поэтому был бесконечно вежлив и предупредителен.

Дом, сад, парк и мебель были одобрены, Крофты были одобрены не меньше, условия, время, все и всё было превосходно, и служащие господина Шепперда немедленно принялись за работу, причем в силу полного согласия договаривающихся сторон, ни малейших трудностей в оформлении договора не предвиделось.

Сэр Уолтер без колебаний объявил адмирала самым привлекательным внешне моряком, какого он когда-либо видел, и даже снизошел до того, чтобы сказать, что если бы его личный парикмахер занялся прической адмирала, то с ним не стыдно было бы появляться повсюду в обществе. Что же касается адмирала, то он с присущим ему добродушием заметил жене, когда они ехали обратно через парк:

– Полагаю, дорогая, что мы скоро заключим сделку, несмотря на то, что нам говорили в Таунтоне. Разумеется, чудес от баронета ждать не приходится, но он, похоже, безвреден.

Таковы были комплименты сторон друг другу, которые, видимо, можно счесть примерно равноценными.