В Москве-реке крокодилы не водятся - Федора Кайгородова

По проходу два человека тащили тяжелый ящик. «Труп!» – обмерла я и хотела было выскочить, но последние слова пригвоздили меня в месту, вернее, к компрессору.

– Надо быстрее! Щас понаедут! Обшарят все! Только следаков нам здесь не хватало! – говорил крупный мужик с залысинами. – Ничего, потом достанем! – толкая как видно тяжелый ящик, говорил он.

«Что такое они собираются доставать и откуда? – подумала я. – Неужели они хотят хранить труп?»

– Достанем! Достанем! Ты сначала перетащи его туда! Сходни могут не выдержать! – отвечал ему невысокий мужчина в замасленной кепке. – А ну, как мы все в воду полетим? – он помолчал, но ему никто не ответил. – И вообще, что – то происходит вокруг нас. Сегодня привидение видел в трюме… Чуть не сдох от страха.

– Ну да!? – восхитился мужик с залысинами. – Ты бы, Михай, в церковь сходил, что ли?

– Ну, точно, Колян, видал! В белом во всем! Такое… Крыльями машет, как бабочка, – Михай оставил ящик и показал, как машет привидение.

– Бабочка, говоришь? По трюмам шастает? Пропащее дело! – Колян на минуту задумался, но потом махнул рукой, и они с удвоенным усердием потащили свой неподъемный груз.

Я двинулась следом. Вытащив поклажу на палубу, они поставили его на палубу, потом вздохнули и вновь поволокли к борту, в ту сторону, где чернела баржа с песком.

Возле борта они поставили ящик на палубу. Михай остался караулить, а Колян, как более грузный, подошел к трапу, перекинутому на баржу и прошелся по нему туда – назад, словно проверяя на прочность. Он даже попрыгал слегка.

– Ну что? – спросил Михай.

– Выдержит! – ответил Колян. – Тут, главное, средину пройти!

Мужики взяли ящик за ручки, подняли и пошли по трапу. Мостик под ними прогнулся, затрещал, но не сломался. Огромная туша плавкрана и длинный остов баржи стояли, не соприкасаясь и не шелохнувшись: один, вероятно, прочно сидел на мели, а второй – по причине избытка мощности.

Дальше я видела плохо – зайдя за одну из больших куч песка, мужики принялись что – то делать. Насколько я поняла, они закапывали свой ящик невесть откуда взявшимися лопатами. Закончив работу, они спрятали лопаты и вернулись на палубу, как будто ничего не совершив, как будто они обычные граждане, занятые полезным трудом. Уже с палубы плавкрана они вытянули мостик и положили его вдоль борта.

Попятившись назад, я спряталась за машиной и даже прикрылась краем брезента. Сердце мое отчаянно колотилось, пока преступники, тихо переговариваясь, проходили мимо. Но мои опасения были совершенно напрасными, – ничего не заметив, они направились мимо трюма к жилому отсеку.

На сегодня впечатлений оказалось сверх крыши, но теперь меня съедало любопытство. Если трупа на месте нет, то, что они предъявят полиции? Конечно же, я побежала в трюм, тем более, что там никого не было. Теперь я должна знать все до конца. Что за шайка орудует на московских речных просторах? Времена пиратов, вроде, остались позади! Похоже, что все, включая капитана и командира, замешаны в ужасных преступлениях. Спустившись вниз по уже знакомым ступенькам, я прошла несколько шагов и остановилась. Трюм казался безлюдным и оттого еще более страшным. Слабо гудели компрессоры, мерцали тусклые лампочки, озаряя ровные ряды молчавших машин. Со стороны кормы освещение утопало в черных сумерках, в сторону носа смотреть было повеселее. Там по моим предположениям, должен был находиться первый трюм и значит, труп. Я упорно двигалась к цели. Мне уже самой начали мерещиться привидения, как вдруг я наткнулась на глухую стену. Пройдя вдоль нее, я обнаружила, что прохода нет.

«Значит, здесь два не связанных между собой трюма? Значит, труп лежит в другой стороне корабля, и добраться туда можно только оттуда! Но если эти мужики меня видели в простыне, приняв за привидение, значит, они там были! Во всяком случае – один из них. Возможно, они и есть убийцы! Интересно, что они закопали? И за что убили водолаза? Может, он тоже много видел?»

От этого «тоже» у меня мурашки проползли между лопаток куда – то вверх и остановились на шее. Я стремглав понеслась к выходу. Выскочив на воздух, я остановилась и перевела дух. Мои туфли? Они опять стали уликой! Мои туфли с мягкой подошвой, как губка, немедленно впитали трюмный мазут. Схватив ветошь из стоявшей возле входа коробки, я старательно вытерла весь мазут с подошвы, успокоилась к тому времени и вернулась на вполне цивилизованный нос корабля, сиявший радостными огнями.

– Где ты лазаешь? – встретил меня Юра. – Нас хотели отправить на берег, а теперь придется тут торчать. Полиция уже здесь, и тебя вызывали на допрос.

– На допрос? – ужаснулась я. – Почему допрос?

– А что же еще? Иди в кают – компанию. Там организовали кабинет для следователя. Местом происшествия занимаются другие.

– А кстати, как они добрались? – спросила я, вернувшись с полпути.

– Наталья! Какая тебе разница, как они попали сюда? – устало ответил Юра. – Они добирались с пристани, которая находится ниже по течению.

В «кабинет» я вошла чинно, притворившись величайшей из скромниц. Впрочем, следователь мне не поверил ни на йоту. Всем известна любовь между двумя государственными епархиями – третьей и четвертой властью, так это, кажется, называется. Хотя лично я не различаю даже первую и вторую.

– Скажите, с какой целью вы проникли на плавкран? – «следак» спросил с безразличным выражением лица, так обычно официант интересуется: что будете на первое, суп или креветки?

Теперь мне по жанру следовало оправдываться и объяснять, что мы не проникали, а случайно попали.

Оценив его умелое нападение, я бодро ответила:

– С целью сбора материала для репортажа о героических буднях наших скромных спасателей! – я даже щелкнула воображаемыми каблуками.

Следователь оторвался от бумаг, оглядел меня с ног до головы и заметил:

– А вы не лыком шиты!

– Так точно, господин следователь, не лыком!

– Вы что, из армии?

– Так точно, господин следователь, из армии. Два года службы инструктором по работе с семьями военнослужащих на флоте! Мой командир любил говаривать: чем больше препятствий, тем сильнее закаляется характер!

Следователь поморщился и спросил:

– Так вы здесь характер закаляете или материал собираете?

– И то, и другое, господин…

– Да что вы все заладили, господин, да господин? – прервал он меня раздраженно. – Говорите, как положено!

– А как положено, гражданин следователь? Везде закаляю характер, всегда собираю материал!

– Ну ладно, хватит придуриваться! – устало сказал следователь. – Садитесь и рассказывайте!

– Есть! Гражданин следователь! Я сидела в каюте. Ничего не видела и ничего не знаю.

– Так уж и ничего?

– Абсолютно! На мне не было одежды!

– Ах, да, я знаю, вы упали в воду. Но что – то же на вас было?

– Так точно, господин следователь! На мне был комплект матросского нижнего белья и простыня.

– Ладно, идите! Можете отправляться на берег! Командир просил за вас. Только оставьте свои данные, чтобы я знал, где вас искать в Москве, – он потер седые виски и поднял на меня усталые глаза.

Нас отпускают! Я поняла, что командир не сообщил, что видел меня, испуганную и перемазанную в машинном масле, и что я выходила из трюма как раз после убийства. Почему?

По саду гуляют одинокие девочки

Настал тридцатый день рожденья. Михаил Ромашкин привык считать этот день грустным: кто – то ведь родил его, ведь были у него родители или хотя бы мама…

Однажды в детском доме, где вырос Мишка, и где на день рожденья и дети и взрослые старательно изображали веселье, кто – то из ребят после торжества сказал:

«Мы на этой земле никому не нужны, так зачем притворяться?»

«Вы государству нужны!» – очень серьезно ответила тетя Зина.

Так и запомнил Михаил Романов – государству он нужен! Тогда он еще не понимал, зачем. Но он все равно полюбил это непонятное государство самой нежной любовью. Он сладко засыпал с улыбкой на губах, мечтая когда-нибудь встретиться с большим добрым дядей с широкими плечами, так он считал, выглядит государство. Из близких у Мишки никого не было. Не сложилась и взрослая жизнь. Вернее, это другие так считали. Раз жены нет – значит, не сложилась жизнь. А Мишка считал себя вполне удовлетворенным. Он закончил институт. Он отслужил в армии. Он здоров. И, наконец, он работает механиком корабля. А это, что бы там ни говорили, была мечта его жизни.

День рожденья Мишка никогда не праздновал. Зачем, если день грустный? Он даже не говорил никому, что у него день рожденья. Начнутся фальшивые поздравления. Одним словом, собственный день рождения Михаилу Ромашкину не нравился. И хорошо, что он проведет его на работе, где всегда занят, где как раз накануне так вымотался, что проспал почти сутки. Это было как бы оправданием днюрождественскому непризнанию.

Михаил умылся в своей каюте и подумал о завтраке. Спускаться в кают – компанию не хотелось, но другой возможности позавтракать у него не было. Может, что – то от ужина осталось? Ромашкин не признавал таких изысканных тонкостей, как чашечка кофе по утрам – дома он всегда жарил яичницу или хлебал борщ.