Иван Ефремов - Ольга Ерёмина

Иногда по ночам Ваня выходил на окружённый высоким забором двор усадьбы. Пахло разогретой за день сосновой смолой и чабрецом. Сосны молчали в безветрии, а неяркие звёзды цеплялись за иголки, словно боясь упасть. И тогда мальчик вспоминал другое небо, которое он рисовал в своём воображении: «Закатится солнце, ляжет тёмный полог ночи, безоблачное небо заискрится миллионами звёзд, и караван, пройдя ещё немного, останавливается на ночёвку. Радуются верблюды, освободившись из-под тяжёлых вьюков, и тотчас же улягутся вокруг палатки погонщиков, которые тем временем варят свой неприхотливый ужин. Прошёл ещё час, заснули люди и животные, и кругом опять воцарилась мёртвая тишина пустыни, как будто в ней вовсе нет живого существа…» И вот уже не медведь ворчит на цепи, а шумно вздыхают верблюды, и не сосны стоят вокруг дома — простираются кругом неоглядные равнины Гоби, «отливающие (зимою) желтоватым цветом иссохшей прошлогодней травы, то черноватые изборождённые гряды скал, то пологие холмы, на вершине которых иногда рисуется силуэт быстроногого дзерена».[11]

Доведётся ли ему когда-нибудь увидеть эту картину самому?

Фотография

Ваня рос на свободе — ничто не сковывало его любознательность, инициативу и фантазию. Пищу уму давали не только книги — мальчик пытливо вглядывался в мир, кипевший вокруг. Пробираясь на высокие обрывы Оредежа, он подолгу разглядывал красный песок, который начинался ниже серого слоя обычной земли. Рыхлый песок переслаивали плотные пласты, встречались слои глины красного и бурого цвета. Много позже Ваня узнает слово «девон», а пока он чувствует, что рядом скрыта тайна — и делится ею с Колей Яньшиновым, жившим по соседству с усадьбой Ефремовых. Вместе они лазают по обнажениям, собирают кусочки песчаника, пересыпают в руках красный песок. Раздвигают листья рдеста, лежащие на воде, ныряют с открытыми глазами в прохладные глубины, где бьют ледяные струи родников, плавают и возвращаются домой с ощущением открытия.

В 1916 году им предстоит расстаться — они встретятся снова уже после войны, и почти четверть века художник-график Николай Алексеевич Яньшинов будет иллюстрировать почти все статьи и монографии самого Ефремова, а также Ю. А. Орлова, К. К. Флёрова и других специалистов по ископаемым позвоночным.

На память о жизни в Вырице сохранится фотография. На деревянном кресле с резными ручками сидит молодая красивая женщина в тёмном платье, на груди и по подолу отделанном широкими чёрными кружевами, с искусственным цветком на поясе. Волосы её, пышно зачёсанные вверх по моде того времени, собраны в пучок, в ушах блестят серьги, на шее — жемчужное ожерелье. Левой рукой с кольцом на указательном пальце она обнимает мальчика полутора-двух лет, сидящего у неё на руках и одетого в светлое платье с широким бантом у воротника — так обычно одевали мальчиков в те годы в состоятельных семьях. Пухлые щёчки, светлые волосики, растопыренные пальчики маленькой ручки.

Справа стоит девочка в светлом полосатом платье с двумя рядами пуговиц, с кружевным воротником, длинными рукавами и поясом, который спущен чуть ниже талии. Серьёзный взгляд красивых маминых глаз, строгое лицо — Надя понимает важность момента, хотя она старше младшего брата Васи только на два года.

Встав на невидимую зрителю табуретку, обнимает маму за плечи белоголовый мальчик в матросском костюмчике с широким отложным воротником — широко раскрытые глаза Вани смотрят прямо, глаза, полные живости и любознательности.

Лицо матери излучает гордость: это мои дети, посмотрите, как они хороши! Запомните и меня такой — молодой и красивой!

Вольный ветер Бердянска

Горячий сухой ветер пахнул в лицо пряным запахом степных трав.

— Только не ходи в порт!

Ваня услышал, как мама ещё раз повторила эту фразу, и что есть духу помчался по улице туда, где едва покачивались стройные мачты с подобранными парусами.

Они приехали в Бердянск летом 1914 года — и надолго. Брату Васе нужно было лечение, и доктор посоветовал грязи Бердянска. Да и климат здесь здоровый.

Отец снял небольшой дом в нижней части города, помог Варваре Александровне устроиться, нанять прислугу — и уехал. Он не мог надолго оставить свой завод в Вырице, но пообещал вернуться к концу лета, чтобы определить детей учиться.

После отъезда Антипа Харитоновича мать и дети вздохнули свободнее. Не нужно было подчиняться строгому распорядку, можно наконец оглядеться и вдохнуть ветер новой земли.

Варвара Александровна начала ходить с Васей на лечение, Надя подружилась с соседскими девочками, а Ваня оказался предоставлен самому себе.

Первым делом он познакомился с портовыми мальчишками — сыновьями рыбаков и матросов, которые приняли Ваню в свою компанию. Они сразу же побежали купаться на маленький каменистый пляж, где вода была тёплой, как парное молоко, и непривычно солёной для Вани.

Затем мальчишки, как хозяева, обежали весь порт, где отдыхали у далеко выдвинутого в море причала корабли, огромными горами лежали мешки и бочки, стояли лошади с телегами, гружёнными тюками и ящиками. От складов к кораблям сновали грузчики. Кричали чайки, хохотали рыбачки, тащившие в корзинах колючую рыбу. Сухой чертополох хрустел на набережной, и уже желтела от жары листва акаций. Со станции изредка доносились резкие паровозные гудки.

Берег изгибался дугой, и справа налево, от Нагорной стороны, прочерчивал бирюзовое море каменный волнолом. Днём, когда море пускало солнечные зайчики, разглядывать волнолом было неудобно, но вечером, на закате, отчётливо была видна стрела, отделяющая бухту от моря, и портовые огни на её концах.

К западу от города в море уходила долгая песчаная коса, на южном конце которой зажигался призывный огонь на белой, с оранжевой полосой, восьмигранной башне Нижнебердянского маяка.

Приволье азовского побережья поразило Ваню. Всю жизнь Иван Антонович будет помнить главное ощущение Азова — свежий, солоноватый привкус моря.

На следующий день мальчишки показали новому другу весь город: завод Гриевза, который выпускал жнейки, канатно-шпагатную фабрику, свечной и множество других заводиков, и — гордость города — электростанцию. Ване было гораздо интереснее на пыльных улицах Матросской слободки, в Лисках или Собачьей балке, где домишки белые, низенькие, с маленькими окошками, где во дворах стирали бельё простоволосые женщины, скребли сухую землю голосистые петухи и поджарые курицы, чем на Азовском проспекте, вдоль которого стояли дома купцов с магазинами и высокими заборами.