Хроники Ордена Церберов (СИ) - Ясная Яна

Лес вокруг стоял темный, старый.

Из такого порой что только не выходит…

Остались позади распахнутые по дневному времени ворота —  массивные, с тяжелым брусом запора и

—  Дом старосты, —  объявил Илиан, когда мы проехали вглубь деревни.

—  А то я бы, скудоумная, не догадалась, чье это самое широкое подворье…

—  Что?

—  Спасибо, говорю, что подсказал! 

Я соскочила с коня и повела Коряжку в поводу, разминая усталые ноги:

—  Хозяева! Принимайте гостей.

Залаяла собака, выскочив из конуры —  и я многоопытно отпихнула локтем благодушную рыжую морду, тут же потянувшуюся обнюхать местного кабыздоха.

Из дома выкатилась девчонка-малявка, ничуть не испугавшись вооруженных незнакомцев, радостно пискнула: 

—  А старших нету! Тятя к дядьке кузнецу пошел, а мама в огородах!

—  Ну тогда показывай, где тут у вас умыться с дороги можно и коней напоить.

На своего, прости, Ведающий Тропы, напарника я намеренно не оглядывалась, из чистой вредности.

Кто ж знал, что моей чистой вредности этот… это… этот напарник решит противопотавить свою, грязную?

Спохватилась я, только вволю наплескавшись в ведре, смывая с лица соль, пыль и недосып.

Огляделась.

Давешняя девчонка крутилась рядом, сверкая любопытными глазенками. 

Коряжка со вкусом пил, звеня сбруей и фыркая в долбленую колоду от удовольствия. 

Рядом с ним, изящно вытянув сильную шею, с видом величайшего одолжения пил воду высокомерный копытный засранец.

Засранца двуногого поблизости не наблюдалось.

Ну и где его носит?

Я выдохнула, вдохнула —  а на новом выдохе поисковый импульс растекся вокруг меня, разом накрыв всю гостеприимную деревню Мухоловки.

И показав прискорбное отсутствие напарничка на доступной моему восприятию территории.

Так. Та-а-ак…

Поиск.

Поиск. 

Нет результата.

Собравшись с силами, я сосредоточилась, и выдала тройственный импульс, который, раскатываясь на предельную дистанцию, стягивался ко мне-источнику и снова раскрывался, каждый раз все полнее и тщательнее исследуя деревню.

Нет результата.

Я сжала зубы от злости, а ягодицы —  от страха.

Какова вероятность, что опытного цербера сожрали быстрее, чем неопытный успел умыться?

Что мне будет, если из первого же дозора я вернусь с трупом напарника?

И что будет ему, если он не сможет предъявить мне в качестве оправдания свой труп!

—  Тетенька, а вы обедать будете? У нас каша есть!

—  Потом, деточка.

Я отодвинула в сторону беспокойное дитя, волчком вертевшееся рядом, привязала Корягу к коновязи особым узлом (не зная секрета —  шиш развяжешь) и свирепо отправилась на поиски.

 Поиск держался легко, как будто не было позади дороги и половины дня работы с даром на пределе моих возможностей. Я целеустремленно перла по кругу, разворачивая широкую спираль от условного центра —  дома старосты, и чувствовала, как постепенно ослепительная злость утихает, сменяясь весельем.

Лихим, злым весельем.

Честной деревенский люд днем дома не застать, днем на улице работ невпроворот, но скучно мне не было: мой поиск звонким брехом сопровождали дворовые собаки, и ребятня тянулась позади любопытным обозом…

Кузня сыскалась на окраине деревни.

Я только хмыкнула —  у нас тоже кузнец обретался поодаль от прочих.

Мужик он, конечно, в деревне уважаемый, да только очень уж у него промысел шумный и чадный. Хуже только у кожемяк.

Дом большой —  видать, семья немалая. По правую руку от дома —  кузня, где два рослых, крепких парня занимались делом —  один держал клещами заготовку, пока другой колотил по ней молотом.

А по левую, за столом под раскидистой яблоней, два солидных дядьки в годах вели солидные разговоры —  под снедь и кувшин чего-то холодного.

—  Доброго дня! —  звонко поздоровалась я, легко перекрывая кузнечный шум.

—  И тебе поздорову, —  тот, у которого плечи были поуже, а пузо пошире, подслеповато прищурился на орденскую бляху у меня на груди, хмыкнул и уважительно добавила: —  церберша! Присаживайся с нами! —  он похлопал по скамье рядом с собой.

Тот, у которого наоборот, плечи были шире, а пуза не было и вовсе, одобрительно кивнул, и зычно крикнул:

—  Ринка! Неси-ка еще утварь —  гостья у нас!

—  Благодарствую, хозяйка! 

Дородная женщина в платке поставила передо мной посуду, и в чистую кружку полился сбитень.

Я вежливо отдала должное угощению:

—  Ох, и хороша у тебя хозяйка, кузнец!

Он польщенно хмыкнул в усы, его жена одобрительно мне улыбнулась, собирая со стола объедки.

Теперь можно и к делу, пожалуй. Прожевав пышный ягодный пирог, я промежду прочим спросила:

—  А что, не докучают ли вам чудовища?

—  Так это… —  староста погладил бороду и заинтересованно переглянулся с кузнецом. —  Напарник-то твой уже спрашивал!

—  Разделились. Служба! —  я пожала плечами, как будто это все объясняло, и мой собеседник важно кивнул. —  Так как?

—  Тихо у нас, благодарение Великому. Почитай полгода уж ни единой твари не являлось, ни у нас, ни у соседей не слышно —   спасибо Ордену.

Я коснулась пальцами трехглавой зверюги на медальоне, принимая похвалу и цапнула еще один пирог, на сей раз  с грибами.

—  А что, напарнику-то моему вы про то сказали? —  степенно, как и положено доблестному орденцу, поддержала я беседу.

—  Как не сказать, сказали, конечно, да только он у тебя въедливый да дотошный. Сказал, по лесу пройдется, вкруг деревни обойдет —  так, говорит, надежнее будет!

Понятно. Надежней.

Я с умным видом покивала, подтверждая —  хороший напарник, дай боги всякому такого.

—  Что ж, люди добрые, спасибо за прием, за ласку —  пойду я. Пора мне, орден не ждет! Пусть пошлет вам Ведающий Тропы ясного разума и верных путей!

—  Храни тебя Великий, деточка! 

Злое веселье плескалось внутри всё сильнее, но со двора я выходила неспешно, важно: как же, цербер! Нам, орденцам, суета не пристала!

К колодцу, где остались привязаны кони, я шла также неторопливо —  и где-то на середине пути меня нагнал вихрастый постреленок, сунул в руки духмяно пахнущий узелок:

—  Тетя орденка, мамка вам снеди в дорогу передала!

Я улыбнулась, потрепала его по русой голове, жалея, что не взяла с собой грошевых леденцов.

—  Передай матушке мою благодарность!

Он кивнул нетерпеливо и припустил домой так, что только пятки засверкали. 

Коряга дожидался меня, устроившись с удобством: заботливая мелкая дочка старосты не скупясь задала корму лошадям орденцев.

Порадовавшись, что мы не собирались задерживаться в Мухоловке надолго, и потому не расседлывали коней, я отвязала обоих от коновязи. 

Заносчивый гнедой фыркнул, когда я потянул его за собой —  но я быстро, не мешкая, прижала бляху с трехгавым псом к конскому лбу. Орденские чары сработали исправно, и гнедой смирился, пошел в поводу.

Выдержки моей хватило до самых ворот. Выбравшись за пределы тына я гикнула, пнула Коряжку пятками —  и припустила галопом, щедро понукая коней магией.

Э-ге-гей!

Только болотные бусины на шнурках взвякивают радостно и полощутся по ветру косы: Коряжка всеми силами выбивает подковами пыль из паршивой деревенской дороги, показывает, не зря ест орденский овес. Я подбадриваю его силой, и радуюсь, что после дождей дорога успела просохнуть, что ветер свистит в ушах и что напарник мне достался —  дурак, прости, Ведающий тропы!

 Сам виноват!

Гнедой шел рядом шаг в шаг, не отставая, магия орденского медальона работала исправно. Я сжимала в руках его повод, чутко отслеживая каждый рывок, чтобы, когда он последует —  не дать вырвать себя из седла, но и не выпустить слишком рано.

Живее, сонные!

И моя сила вливается в конские тела, лучше шпор и поводьев убеждая: ходу-ходу-ходу!

Э-ге-гей!

Он спохватился быстро: какие-то полчаса, не больше. Сначала я ощутила волну накатывающей чужой силы —  Камень работал тихо, и я, может быть, упустила бы, если бы не ждала, но я-то ждала! —  а следом за ней поводья гнедого упруго рванулись из рук, когда конь встал на дыбы, а Коряжка от неожиданности сбился с шага, шарахнулся вбок от беспокойного соседа. Хозяйский зов стряхнул мое принуждение, и своенравная скотина спешила вырваться. Я даже и не думала бодаться, выпустила сразу —  только на прощание отозвала силу, которой сама же не скупясь делилась до этого.