Метро 2033: Питер - Шимун Врочек

Попробуй сейчас такое. Вот, ночь только на ногах, а голова уже чугунная. Вырубает на ходу.

Иван пошел было к южному торцу станции, но вдруг услышал:

– Стоять! Пароль!

Мгновенная оторопь. Иван резко повернулся, приседая. Схватился за автомат…

– Спокойно, – сказал Пашка, улыбаясь нагло, как танк. – Свои.

Бух, сердце. Бух.

– Пашка, это уже ни в какие ворота! – Иван опустил калаш, выпрямился. От прилива адреналина болело в груди, дышать стало трудно. – Блин.

– Ну и видок у тебя, – Пашка улыбался, сидя на полу. Бочонок с пивом стоял рядом с его ногой – хороший, кстати, бочонок, примечательный. Иван присмотрелся. Белый глиняный, литров на пять-шесть. С вылинявшей наклейкой, но еще можно разобрать надпись и рисунок. «Кёльш, – прочитал Иван. – Немецкое. И где Пашка его раздобыл? Двадцать лет выдержки для вина и то много, а для пива так вообще».

– Какой?

– Ну, такой… жениховский, – сказал Пашка. – А я тебя искал, между прочим. Целый вечер по станции мотался, спрашивал – никто тебя не видел. Сазон тоже говорит, что не видел. А ты вон где был.

Иван помолчал.

– Я на Приморскую ходил, – сказал наконец.

– Да ну? – Пашка мотнул упрямой головой. – Че, серьезно? – внимательно посмотрел на Ивана. Пауза. – Ты за подарком мотался, что ли? Во дает. Ну, не тяни, показывай. Нашел?

«Кое-что нашел, – подумал Иван. – И подарок тоже».

– Нашел-нашел. Завтра увидишь. Нечего тут.

– Сволочь! – Пашка вскочил. – Я для него… А он! – вспомнив, что сделал «он», Пашка снова помрачнел. – Да-а. Ты когда определишься, кто тебе нужен?

– Я уже определился, – сказал Иван.

– Я видел, да.

Иван дернул щекой:

– Пашка, давай без этого. Мне и так фигово… – сказал он и спохватился. А… черт…

– Понятно, – протянул Пашка. – Эх ты. Будь я на твоем месте, я бы твою Таню на руках носил… Вот скажи: зачем тебе эта Катька? У тебя все на мази, нет, ты все рвешься испортить. Че, совсем дурак?!

– Что-то, я смотрю, тебя эта тема сильно трогает.

Пашка выпрямился.

– Да, сильно. Смотри, обменяешь ты цинк патронов на банку протухшей тушенки.

– Па-ша.

– Что Паша?! – Пашка взорвался. – Думаешь, приятно видеть, как твой лучший друг себе жизнь портит?!

– У нас с Катей ничего нет.

– Точно. Я прямо в упор видел, как у вас там ничего нет!

– Это было прощание. – Иван помедлил. – В общем, не бери в голову.

Пашка несколько мгновений рассматривал друга в упор, потом вздохнул.

– Подарок-то покажешь? – спросил наконец.

Иван усмехнулся. Открыл сумку, сунул руку и вытащил то, зачем лазил на Приморскую. Пашка осторожно принял находку из рук в руки.

– Ух, ни фига себе. И не высохло ведь?

– Ага, – сказал Иван, – бывает же. Как тебе?

Пашка еще повертел, потом сказал:

– А-хренеть. Я тебе серьезно говорю. Это а-хренеть. Держи, а то разобью еще, ты меня знаешь.

На ладони у Ивана оказался стеклянный шарик. Выпуклый стеклянный мир, наполненный прозрачным глицерином. В нем на заснеженной поляне стоял домик с красной крышей и с трубой, вокруг дома – маленькие елочки и забор. Иван потряс игрушку. Бульк. И там пошел самый настоящий, белый, пушистый снег.

Снежинки медленно падали на крышу домика, на елки, на белую равнину вокруг.

– Думаешь, ей понравится? – Иван посмотрел на Пашку, сидевшего с лицом задумчивым, как с сильнейшего перепоя.

– Что? – Пашка вздрогнул, оторвался от шарика. – Дурак ты, дружище, ты уж извини. Это а-ахрененный подарок.

Металлическая решетка с железными буквами «ВАСИЛЕОСТРОВСКАЯ» отделяла жилую часть платформы от хозяйственной. Анодированный металл тускло блестел. Иван толкнул дверь, кивнул охраннику, долговязому, лет шестнадцати, парню:

– Как дела, Миш?

– Отлично, командир. – На поясе у Кузнецова была потертая кобура с «макаровым». Пистолет достался Мише по наследству от отца: тот служил в линейном отделе милиции, когда все случилось. – Да ты проходи.

Вообще-то Кузнецову он был никакой не командир. Парнишка – из станционной дружины, а Иван командует разведчиками… Менты – это каста. Как и Ивановы – диггеры. А каста тем и отличается, что туговата на вход и на выход.

Но поправлять парня Иван не стал. У каждого должна быть мечта.

– Таня здесь?

– Не знаю, командир, – почему-то смутился Кузнецов. – Я только заступил…

Иван кивнул: ладно.

Мясная ферма.

Ряды клеток уходили под потолок станции. Деревянные, металлические коробки, затянутые ржавой сеткой-рабицей. В воздухе стоял душный сырой запах грызунов, несвежих опилок и старого дерьма. Иван прошел между рядами, оглядываясь и приветствуя знакомых заключенных. В постоянном хрупаньи, шебуршении, посвистывании и чавканьи было что-то стихийное. «Мы жрем, а жизнь идет. Не представляю, как это – быть морской свинкой, подумал Иван. – В этих клетках места почти нет, живут в тесноте, едят и гадят. Мрак».

Сидя в отдельной клетке, сделанной из белой пластиковой коробки с красной надписью «Quartz grill», на Ивана смотрел откормленный, пятнисто-белый морской свин. Иван достал припасенный пучок водорослей и сунул в ячейку решетки.

– Привет, Борис. Как сам?

Свин перестал хрупать и посмотрел на Ивана. «Блин, еще ты на мою голову», – читалось в маленьких выпуклых глазах. Свин был однолюб и пофигист.

Свин любил только Таню и пофигистически жрал все, что принесут остальные.

Типичный представитель мужского рода, да.

– Таня, – позвал Иван. – Ты здесь?

Голос тонул в хрупанье и шебуршении морских свинок. Иван прошел между рядами, вышел к рабочей выгородке. Здесь стоял стол, на нем Таня заполняла планы и графики, вносила в учетную книгу привесы и надои или как они называются? Рядом были составлены мешки с кормом: высушенная трава, водоросли, обрезки ботвы, остатки еды и прочее, что лихие грызуны могли взять на зуб. А могли они многое.

Дальше, за фанерной стенкой, начиналась Фазенда, всегда залитая светом ламп дневного света – теплицы, дачное хозяйство Василеостровской. Оттуда шел влажный, земляной запах и вились мошки, вечные спутники земледелия. За стенкой начиналась владения Трындычихи, там росли морковь, капуста, картошка, лук, щавель и даже салат-латук. И одно лимонное дерево – предмет зависти соседей с Адмиралтейской.

Пищевые ресурсы.

Очень удобно – отходы грызунов на удобрения, отходы растений (и сами растения) морсвинам на прокорм.

А морсвинов понятно куда – на сковородку и в котел.

Раньше пробовали приспособить туннели для расширения Фазенды, но не смогли справиться с проблемой крыс – пищевые, блин, террористы. Даже железо грызут. Да и с электричеством оказалась проблема – не хватало, ресурс генератора не тот.

Так что в вентиляционном туннеле теперь выращивали шампиньоны и черные грибы. Они темноту любят. Грибные грядки рядами нависали в темноте – жутковатое место, если честно. Вешенки, шампиньоны, даже японский гриб шиитаке. Вкусные, конечно, но Ивану там было не по себе.

– Только представь – грибница, – говорил дядя Евпат. – Это же готовый коллективный разум. Она может на много сотен метров простираться, эта грибница, связывать тысячи и тысячи грибов в единое целое. И знаешь, что самое жуткое?

– Что?

– Мы ни хрена не знаем, о чем они думают.

Дядя Евпат. Воспоминания. Кусочки черно-белой мозаики.

«Старею, – опять подумал Иван. – Да, отличное время я выбрал, чтобы остепениться. Завести семью. Хорошая жена, хорошая станция, хорошая работа – Постышев прочит его в станционные полковники, если не врут. Что еще нужно человеку, чтобы достойно встретить старость? Н-да».

– Таня, ты где? – Иван вышел в тамбур между фермой и Фазендой.

На длинном столе (составлены несколько старых стульев, на них положена широкая доска) стояли старые весы, металлические тарелки блестели от вытертости. Чугунные гирьки выстроились в ряд. Здесь Таня и ее напарница взвешивали морсвинок, вели учет. Рядом стул. На нем мирно дремала пожилая женщина, седые волосы связаны в пучок. На скрип дерева она вздрогнула, обернулась…

– Иван! Фу ты, чуть сердце не выскочило…

– Доброй ночи, Марь-Сергеевна. Простите, что разбудил. А где Таня?

Марь-Сергеевна держала руку на груди, точно боялась, что сердце вырвется и убежит.

– Не знаю, Вань, – она покачала головой. – О-хо-хо… В палатке, этой… Где дом невесты, наверное. Ты только туда не ходи, – вспомнила Марь-Сергеевна и засуетилась. – Видеть невесту в свадебном платье – к несчастью.

– Не пойду, – сказал Иван.

– Так она и спать должна уже. Ты-то чего не спишь? Да, – вспомнила она. Она же тебя искала… и еще друг твой заходил… высокий такой…

– Ага, – сказал Иван. – Сазонов? Я слышал. Ладно, пойду лягу.

– Иди, а то ты бледный совсем. Стой… – Марь-Сергеевна прищурилась.

– Что у тебя с лицом?…

На Василеостровской (впрочем, как и на многих других станциях) ритуалам, оставшимся со времен до Катастрофы, придавали особое значение. А уж свадебный ритуал – это целая наука. Священная корова Василеостровской общины.