ТАИНСТВО СМЕРТИ - Николаос Василиадис

Однако Цицерон не встретил свою смерть с мужеством и спокойствием Сократа, мыслям которого он подражал. Преследуемый врагами римский оратор бежал и скрывался — значит, он очень боялся смерти, несмотря на свою красивую и смелую риторику! Кроме того, в его мыслях о смерти мы встречаем много противоречий. Это было до известной степени естественно, поскольку Цицерон был эклектиком и заимствовал у различных греческих философских школ идеи, которые были созвучны с его собственным мнением и логикой. Помимо этого малодушия перед лицом смерти, противоречия {стр. 36} выразились в том, что он то допускал самоубийство, то осуждал его! В одних случаях он пишет, что мы не должны обрывать свою жизнь, в других же — соглашается со стоиками, которые признавали самоубийство, совершаемое по серьезной причине [[75]]. Веря в бессмертие души, он в то же время выражает серьезное сомнение, говоря, что смерть гасит истинную жизнь души! [[76]]

Поэт–лирик Гораций (65 г. до Р. Х. — 8 г. по Р. Х.) стремился к бессмертию и выражал уверенность, что он победил смерть, благодаря своему духовному труду. Он писал: «Я воздвиг памятник, который более долговечен, чем золото, и выше царских пирамид, который не смогут разрушить ни ливень, ни северный ветер, ни несметная череда лет или бег времен. Я не весь умру, но большая часть меня избежит Либитины [[77]]; впоследствии я буду возвеличен в похвалах потомков» [[78]]. Гораций также вслед за Платоном утверждал назидательную функцию смерти: «Считай, что каждый день является последним, который для тебя светит».

Ту же мысль еще более определенно выразил Марк Аврелий (121–180 гг. по Р. Х.): «Наиболее совершенный образ мыслей — считать каждый день, который ты провожаешь, последним, без страха и притворства». Для стоика Марка Аврелия тело и душа являются материаль{стр. 37}ными и тленными элементами, тогда как ум есть частица Бога, имеет духовную и бессмертную природу, почему он и возвращается снова к Богу [[79]]. Ясно, что этот философ–стоик находился под влиянием взглядов Платона и Аристотеля. Примечательно также, что Марк Аврелий боялся, как бы не дожить до состояния беспамятства, хотя эта опасность впоследствии ему не грозила. Он восклицает: «Я надеюсь, что ты, о смерть, придешь прежде, чем я смог бы впасть в беспамятство».

Под влиянием Платона находится и стоик Сенека, который покончил с собой в 65 году по Рождестве Христовом, после того, как стало известно, что он принимал участие в заговоре против Нерона. Сенека, которого осуждали за непостоянство и лицемерие, характеризует душу как «святую» и «вечную», тело же как «темницу» души [[80]].

Эпикур (341–270 гг. до P. Х.) верил, что душа после смерти разрушается, так как она состоит из частиц. Он говорил, что перед смертью не нужно испытывать никакого страха» ибо когда она придет, ощущения исчезнут; вследствие этого нет опасности ощутить горе или горечь. Он писал Менекею: «Приучай себя к мысли, что Смерть не имеет к нам никакого отношения. Ведь все хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущения. Поэтому правильное знание того, что смерть не имеет к нам никакого отношения, делает смертность жизни усладительной — не потому, чтобы оно прибавляло к ней безграничное количество времени, но потому, что отнимает жажду бессмертия. И, действительно, нет ничего страшного в жизни тому, кто всем сердцем постиг, что вне жизни нет ничего страшного. Таким образом, глуп тот, кто говорит, что он боится смерти не потому, что она причинит страдания, когда {стр. 38} придет, но потому, что она причиняет страдания тем, что придет: ведь если что не тревожит присутствия, то напрасно печалиться, когда оно только еще ожидается. Таким образом, самое страшное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения, так как когда мы существуем, смерть еще не присутствует, а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем. Таким образом, смерть не имеет отношения ни к живущим, ни к умершим, так как для одних она не существует, а другие уже не существуют» [[81]].

Так писал Эпикур к Менекею. Но этой сентенцией (смерть ничего не значит для человека, поскольку когда существуем мы, то она еще не существует, а когда есть она, уже нет нас) Эпикур не разрешил проблемы смерти, он просто уклонился и обогнул подводный риф этой великой проблемы. Может быть, поэтому его последователи впали в гедонизм [[82]], в результате чего изгнаны и римлянами (при консуле Луции Пистумии), и мессинцами.

Некоторые из латинян, одни — под влиянием материалистов–эпикурейцев, другие — под влиянием стоиков, суровых моралистов древности, рассматривают смерть как наставника жизни. Эпический поэт–атеист Лукреций пишет сочинение «О природе вещей», чтобы отвратить человека от страха Божия и смерти. Но единственное, чего он достиг, — это беседовать о тайнах, руководствуясь физикой и моралью материалиста Эпикура!

Зенон из Китиона (336–264 гг. до Р. Х.) выразил свое презрение к смерти тем, как он умер. Вернувшись из школы домой, он упал и повредил себе палец. Тогда он ударил землю рукой, произнес стих из «Ниобы» автора дифирамбов Тимофея: «Я иду, зачем ты меня зовешь?» — {стр. 39} и немедленно покончил с собой, удавившись [[83]]. Он восхищался кельтами, жившими у Атлантического океана, ибо они не боялись смерти. Когда кельты оказывались возле дома, который должен был обрушиться, или рядом с обваливающейся стеной, то спасаться бегством, чтобы не быть раздавленными под развалинами, они считали позором, бесчестьем и трусостью. Застигнутые океанским приливом, вместо того чтобы бежать прочь, они стояли неподвижно, пока их не накрывали волны. И это делалось для того, чтобы не показать виду, что они избегают смерти, так как ее… боятся! [[84]]

Стоик Клеанф (304–233 гг. до Р. Х.), последователь Зенона, умер в глубокой старости, покончив с собой. Он вызвал свою смерть отказом от всякой пищи. Клеанф верил, что души всех людей продолжат жить после смерти, но только до уничтожения мира огнем, когда они падут в объятия Зевса. Хрисипп же (281–208 гг. до Р. Х.), придавший стоической философии законченную форму, верил, что только души мудрецов и образованных людей продолжают жить после смерти до испепеления мира. Души необразованных, говорил он, разрушаются как «истощенные и немощные», лишь только отделятся смертью от тела. Излишне говорить, что Хрисипп воспринимал душу как нечто материальное.

Весьма характерны слова стоика Эпиктета (50–138 гг. по Р. Х.), выражающие его отношение к смерти. Эпиктет хотел наставить людей, и с этой целью, вообразив, что смерть приблизилась, начинает следующий диалог.

«А когда он не обеспечивает необходимым, подает сигнал к отступлению. Он открыл дверь и говорит тебе: «Иди». Куда? Не во что страшное, а в то, из чего ты произошел, в близкое и родственное, — в элементы. Сколько было в тебе огня — вернется в огонь, сколько {стр. 40} было землицы — в землицу, сколько бренного жизненного духа — в бренный жизненный дух, сколько водицы — в водицу. Нет никакого Аида, ни Ахеронта [[85]], ни Кокита, ни Пирифлегетона [[86]], а все полно богов и божеств. Кто может размышлять обо всем этом, видит солнце, луну, звезды, вкушает наслаждения, доставляемые землей и морем; тот столько же не одинокий, сколько и не лишенный помощи. «Что же, если кто–нибудь явится, когда я один, и зарежет меня?» Глупец, не тебя, а твое бренное тело» [[87]].

Вообще стоики, являясь пантеистами, верят, что душа есть частица мировой души и что она является материальной и телесной. Они полагают, что душа дает жизнь человеческому организму посредством ума. Они верят в Божественное Провидение и считают, что в мире существует некая целесообразность. Поэтому они учат, что душа, как часть мира, последует после смерти судьбе всех существ, то есть она будет уничтожена «всемирным огнем», как и все сущее. Также не нужно, говорят они, ожидать после смерти более совершенной жизни. Плод греха есть только утрата человеческого достоинства и искажение человеческой природы в настоящей жизни. Смерть есть не что иное, как «обращение и исчезновение человеческих частиц в большом котле вселенной» [[88]]. «Бессмертие индивидуальной жизни» не признает никто из стоиков [[89]].

{стр. 41}

Хотя позиция стоицизма бессильна перед смертью, она все же более благородна, чем в тех философских учениях, которые вообще игнорируют смерть. Эпиктет, как и все дохристианские философы, подчиняется судьбе. В позиции Эпиктета и разделяющих подобные взгляды видно мучительное противоречие. Эти «улыбающиеся пессимисты» пытаются преподнести нам педагогические рецепты и представляют себя бесстрастными перед смертью, тогда как они страждут от мук, вызываемых чудовищной пустотой в их душах. И коль скоро человек дохристианского мира слышит от них одни лишь догматические заявления, он охвачен унынием, ужасом и страхом перед смертью.