Отрывочные наброски праздного путешественника - Марк Твен

Загородные дороги самыми восхитительными изгибами извиваются туда и сюда и на каждом шагу готовят вам сюрпризы: колеблющиеся массы олеандров, виднеющиеся из далеких выступов, как розовое облако солнечного заката, внезапные погружения в сады, жизнь и деятельность, за которой следуют такие же внезапные погружения в темные и молчаливые дебри лесов, убегающие видения белых крепостей и маяков, отражающиеся на небе в виде далеких горных вершин, блестящая зелень моря, на минуту мелькающая из-за открытых полянок и снова исчезающая опять, лес и уединение, время от времени, новый открытый переход, и вдруг совершенно неожиданно вся ширь океана, с его роскошными, мягкоцветными полосами и грациозно-колеблющимися парусами.

Идите по какой хотите дороге и вы не останетесь на ней и с полмили. В ней есть все, кто можно требовать от дороги: она обсажена деревьями и чудными цветущими растениями, она тениста и приятна или залита солнцем и все-таки приятна. Она приводит вас к прелестнейшим, идеальнейшим домам сквозь лесные чащи, погруженные в глубочайшую тьму, оживленную иногда пением птиц. Она все время извивается, все время обещает что-нибудь новое, тогда как на прямых дорогах все сразу видно и весь интерес их сразу истощается. Все это есть в ней, но все-таки вы не останетесь на ней с полмили, так как по обе стороны то и дело отделяются от нее маленькие соблазнительные, таинственные тропинки; они точно также извиваются и разветвляются и скрывают то, что впереди, и вы не можете удержаться от соблазна покинуть избранную вами дорогу и перейти на эти, за что обыкновенно вполне вознаграждаетесь. Поэтому прогулка ваша по внутренности острова всегда оказывается самою неопределенною, запутанной и круговоротной, какую только можно себе представить. Разнообразия масса. Иногда вы вдруг оказываетесь в открытом поле, с болотом, поросшим толстым тростником в 10 футов вышины с одной стороны, и грядками картофелю и луку — с другой. Затем попадаете на вершину горы, а вокруг вас расстилается океан, с разбросанными по нем островами. Вот вдруг дорогу пересекает глубокая пробоина, с отвесными стенами в 30 футов вышины, покрытая самыми причудливыми наслоениями, указывающими на внезапные поднятия здесь почвы в былые времена, украшенная там и сям случайно при гнездившимся цветком или виноградной лозой; время от времени ваш путь выходит на берег моря и вы можете смотреть вниз, сажени на две или на три вглубь, сквозь прозрачную воду и следить за бриллиантовыми переливами света на песчаном или скалистом дне до тех пор, пока не утомитесь, если только вы так созданы, что можете утомляться подобными вещами.

Вы можете идти по загородной дороге в раздумье, свободно мечтая, в полях и огородах, так как ни одна собака не выскочит на вас с свирепым лаем, задыхаясь от удивления, несмотря на то, что эта страна христианская и цивилизованная. Мы видели целые легионы кошек в Бермуде, но против собак население, очевидно, сильно предубеждено. Две или три ночи мы бродили по острову, исходили его вдоль и поперек, и ни разу не встретили собаки. Большое удобство путешествовать по такой стране. Кошки были безобидны в отдельности, но в массе служили большою помехой.

В конце города мы остановились у одной дачки выпить стакан воды. Владелец ее, человек средних лет, с добродушным лицом, попросил нас присесть и отдохнуть. Жена его принесла стулья и мы уселись у двери, под тенью деревьев. Мистер Смит (назовем его так, хоть это и не настоящее его имя) расспрашивал нас о нас и нашей стране; мы большею частью отвечали ему правду и расспросили его в свою очередь. Все здесь было очень просто, приятно, приветливо, все по-деревенски. Тут был и маленький ослик, и свинья, и курица на яйцах, все это тут же под рукой, привязанное веревкой за ноги, на местечке, долженствовавшем изображать из себя луг. Мимо прошла женщина, и хотя она прошла холодно и ничего нам не сказала, но переменила предмет нашего разговора. Смит сказал:

— Вы заметили, что она сюда не смотрит? Это наша самая близкая соседка с одной стороны, а вот там, с другой стороны, живет с нами рядом еще одно семейство. Теперь между нами общая холодность и мы не разговариваем друг с другом. А между тем, наши три семейства лет полтораста жили рядом, в самой тесной дружбе, вплоть до прошлого года, как ткачи, за одним станком.

— Как! Какое же страшное несчастье было в состоянии порвать такую старинную дружбу?

— Да, очень это скверно, но помочь ничем нельзя. Случилось это вот как: года два тому назад напали на мой дом крысы и я поставил на заднем дворе капкан. Обе соседки очень любили кошек. Я предупредил их о западне, так как их кошки по ночам были очень сообщительны и с ними могли случиться Неприятности, без всякого намерения с моей стороны. Хорошо. Они заперли своих кошек на несколько времени, но вы знаете, какой это народ! Скоро они перестали заботиться, и в одну прекрасную ночь в западню попался главный кот мисс Джонс и околел в ней. Утром м-сс Джонс пришла сюда с трупом в объятиях и плакала, и причитала над ним, как над ребенком. Кота звали Уельвертон, Гектор Г. Уельвертон. Это был несноснейший старый гриб, у которого было не больше принципов, чем у любого индейца. Но разве можно было убедить ее в этом? Я всячески старался утешить ее, но ничто не помогало: я, видите ли, должен был заплатить за кота! Наконец, я сказал, что кошек не скупаю. Она рассердилась и убежала, унося с собой труп. Этим окончились наши отношения с Джонсами. Миссис Джонс стала ходить в другую церковь со всей своей семьей. Она объявила, что не желает знаться с убийцами. Хорошо. Немного спустя пришла очередь миссис Броунс, той самой, что сейчас прошла мимо нас. У нее был препротивный желтый кот, с которым она так носилась, как будто они с ней были близнецами. Однажды ночью он попал головой в капкан, да так славно попал, что сразу шлепнулся, свернулся, да так и остался с капканом на шее. Таков был конец сэра Бальдуина.

— Это кошку так звали?

— Ее самую. Здесь кошкам дают имена, которые удивят вас. Мария, — обратился он к жене, — как звали этого кота, который нечаянно наелся мышьяку у Гукеров, пришел домой и был пристукнут громом и ослеп от удара, и упал в колодезь, и потонул прежде, чем его успели вытащить?

— Пестрый вот дьякона Джаксона? Я помню только окончание его имени: «Укрепляйте-форт-я-иду-Джаксон»!

— Шо! Это не единственный пример. Был тут один кот, который съел целый ящик зейдлицкой соли и у которого хватило смыслу сейчас же подойти да напиться. Смерть его считалась большой потерей, но я никогда не видел его. Но оставим имена в стороне. Миссис Броун хотела быть разумной, но миссис Джонс не допустила ее до этого. Она посоветовала ей подать в суд и требовать вознаграждения за убытки. Она пошла в суд и имела смелость требовать семь шиллингов, шесть пенсов. Это произвело большое волнение. Все соседи собрались в суд. Образовались партии. Прения становились все горячей и горячей и, наконец, разбили старинную трехсотлетнюю дружбу, передававшуюся из поколения в поколение.

Прекрасно. Я с помощью одиннадцати свидетелей доказал, что кошка самая обыкновенная, плохой породы и, принимая во внимание среднюю цену на кошек, не стоит и одной почтовой марки. Но я проиграл дело. Чего же я мог ожидать? Здесь все ведется неправильно и построено так, что когда-нибудь непременно вызовет бунт и кровопролитие. Здесь, видите ли, судьям дают несчастное, тощее жалованье, вот они и набрасываются на публику, стараясь прокормиться взятками и судебными издержками. Результат понятен. Он никогда не смотрит на правоту дела, никогда. Он смотрит только, у которого из тяжущихся денег больше. На этот раз он содрал все издержки, расходы и всякие штуки с меня. Я, видите ли, мог заплатить наличными деньгами, если бы он обвинил миссис Броун, (что и следовало сделать) то получил бы все по курсу, что он прекрасно знал.

— По курсу? Как, разве в Бермуде есть курс?

— Да, лук. Он шел тогда по 40 % с дисконтом, так как со времени открытия сезона прошло три месяца. Итак, я проиграл дело и принужден был заплатить за кота. Но самое скверное из всего этого — всеобщая ссора. Сколько хороших чувств попрано! Соседи между собой не разговаривают. Миссис Броун назвала было в честь меня ребенка, но сейчас же переменила имя. Она баптистка. Ну, вот, во время второго крещения ребенок захлебнулся. Прежде я еще надеялся, что мы когда-нибудь примиримся. Но после такого случая об этом не может быть и речи. Целый мир страданий был бы избегнут, если бы она, не окуная ребенка в воду, переменила ему имя.

По его вздоху я видел, что все это была правда. Вся эта передряга, отсутствие доверия в чистоту суда, все это из-за семи шиллинговой платы за кошку!

Это некоторым образом характеризует страну.

В это время мы заметили, что ярдах в ста от нас на каком-то здании, спустили до полумачты английский флаг. Мы начали придумывать, кто бы это из городских властей мог умереть?