П5: Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана - Виктор Пелевин

Синие сентенции о красоте были большей частью цитатами из ньюсмейкеров прошлых лет:

«КРАСОТА СПАСЕТ МИР. ФЕДОР ДОСТОЕВСКИЙ»

«КРАСОТА СОСЕТ Х...Й. ЛАРРИ ФЛИНТ»

«КРАСОТА ЕСТЬ ТО НЕУЛОВИМОЕ И ПОЧТИ НЕВЫРАЗИМОЕ В СЛОВАХ СВОЙСТВО, КОТОРОЕ ПОЗВОЛЯЕТ ЖЕНЩИНЕ НЕМНОГО ПОБЫТЬ СУКОЙ ПЕРЕД ТЕМ, КАК ЕЕ ВЫВЕЗУТ НА ПОМОЙКУ. КЕЙТ МОСС»

Увидев, что слово «хуй» написано через многоточие, Лена хотела спросить Киму, не контркультура ли это, но постеснялась. Кима же высказала сомнение, что Ларри Флинт и Кейт Мосс действительно говорили подобное, но признала, что по существу возразить здесь нечего.

Еще в углу буфета висела стенгазета с какими-то подземными новостями и рисунками – она предсказуемо называлась «Ктулху с Медведом слушают нас!» и была украшена худым лиловым осьминожкой, который из-за нарисованных очков казался по-ленински лысым. Когда очередь проходила мимо, Лена попробовала почитать, о чем думает Ктулху. Мысли осьминожки оказались довольно мизантропическими, а иногда и вообще оскорбительными. Особенно покоробило Лену такое:

«Главное качество, которое развивает в себе к двадцати годам современная московская девушка, – это доверчивая готовность к элитному сверхпотреблению (в современном русском ее принято называть „киsosтью“). Дураку понятно, что никто не допустит легионы этих кис к гламурному распределителю, им просто поморочат голову и бросят. Так, собственно, и было во все времена. Но сегодня морочить девушке голову нужно таким омерзительно пошлым способом, что награда, которая ждет за этот тяжкий и нечистый труд, как-то блекнет. Тем более что труд этот не только противоречит нравственному чувству христианина и порядочного человека, но и дорог до чрезвычайности, а реальная рыночная стоимость ожидаемой награды значительно ниже счета за первый же обед в хорошем ресторане. Что же касается духовной близости с какой-нибудь из этих инфузорий-туфелек от Prada, то о ней мы просто не будем говорить в целях экономии места...»

Зато другая статья Ктулху разъясняла слово «электоральный» с суверенного плаката:

«Называть российскую публику „электоратом“ – это примерно то же самое, что называть тюремных опущенцев „педерастами“ („любителями мальчиков“ по-гречески). Что тут скажешь? Да, такая лексика широко распространена, освящена обычаем, и можно даже найти определенные фактические основания для подобного словоупотребления. Но все-таки в иную минуту сложно отделаться от чувства, что за звучным иностранным словцом прячется какая-то усмешливая лукавинка, чтобы не сказать – злая неправда...»

Лена сначала прочитала «электоральный» как «электро-оральный» и, только дочитав этот пассаж до конца, поняла, что имеется в виду совсем обратное.

«Вот ведь не просто людям что-то одно не нравится, – подумала она устало, – а они вообще всю нашу жизнь хают. Ехали бы тогда себе из страны...»

Действительно, стенгазета поражала своей откровенной критичностью к установленному порядку вещей – но ушлая Кима объяснила, что так сделано специально, с целью вызвать у посетителей буфета ощущение полного элитного доступа к чему угодно вообще.

– Карманный диссидент, – сказала она, – это типа как злой карлик с бубенцами. В гламурных кругах считается очень даже шикарно.

По какой-то причине никто из очереди особо не задерживался у тайного рупора Ктулху, и Лена подумала, что Кима права.

В буфете было многолюдно. Преобладал народ в технической униформе, но присутствовали и коллеги: впереди стояло несколько пацанов-атлантов в узких набедренных повязках. Они, видимо, работали в каком-то классическом интерьере, потому что их рельефные мускулистые тела были натерты белой пудрой под мрамор. У одного пудра была стерта с ягодиц, а на ляжке остался отчетливый отпечаток ладони. Остальные поглядывали на него с ухмылками.

Вялый разговор, который девушки вели о том и о сем, постепенно стих. А потом Ася вдруг спросила:

– Все видели?

– Ты про что? – не поняла Лена.

– Про богомола.

Лена кивнула. Вера и Кима только переглянулись друг с другом, и стало ясно, что они тоже видели.

– Мне кажется, я молилась, – сказала Ася.

– Это потому, что руки так сложены? – спросила Лена.

– Не только. Просто само состояние молитвенное. Все мирские голоса внутри стихают, и остается только единение с высшим. Это и есть молитва. Меня так бабушка учила. Когда еще жива была.

– Я особого единения с высшим не заметила, – сказала Вера. – Спокойно было, это да. И легко.

– Это и есть единение, – сказала Ася.

Вера усмехнулась.

– Высшее, низшее, кто их разберет. Лучше скажите, трубу под ногами все видели?

– Это не труба, – сказала Ася. – Это, по-моему, ветка, на которой он сидит. У меня от нее голова болит, потому что она одновременно и впереди и сзади, и при этом все время прямо перед тобой.

– У богомола так расставлены глаза, – сказала Кима. – Он видит все вокруг. Поэтому ветка действительно и впереди, и сзади.

– А что это за богомол? – спросила Вера. – Где он?

Кима подумала немного и сказала:

– Это архетипический богомол. Всеобщий и универсальный. Папа и мама всех богомолов, которые были, есть и будут. Он пребывает в платоновском космосе.

– А что он там делает?

– Молится, – сказала Ася. – В этом я абсолютно уверена.

В буфет вошли три русалки, одну из которых Лена видела перед «Рэдисон-Славянской» – она узнала ее по родинке на щеке. Русалки были со снятыми хвостами, в коротких чешуйчатых маечках, поблескивающих из-под купальных халатов, а на головах у них были спортивные шапочки для плавания. Лена некоторое время изучала их со смешанным чувством зависти (все три были дивно красивые) и превосходства (мокрая работа, себе бы такую Лена точно не пожелала). Русалки тоже поглядывали на кариатид. Вскоре играть в гляделки надоело, и девушки вернулись к прерванному разговору.

– Может, дяде Пете все расскажем? – предложила Лена.

– Ни в коем случае, – ответила Вера. – Начнутся проверки, всякие комиссии... Будут побочные эффекты искать, а зал закроют. Тебе что, деньги получать надоело?

– Я вот чего не понимаю, – сказала Лена. – Мы его видим. А он нас видит или нет?

На это никто не знал ответа.

В буфет прибывало пополнение. За русалками в очередь встали два золотоволосых мальчугана с игрушечными луками, которых привел с собой косматый мужчина с силиконовыми грудями под покрывалом из пурпурного виссона. У него на шее был отчетливо виден обширный лиловый засос. Вера смерила новых посетителей косым взглядом.

– Все уже при делах, – сказала она, – только мы вот... Заневестились.

Кима хихикнула.

– Я у девок из прошлой смены спрашивала – у вас был кто-нибудь или нет? Они сначала говорят – мол, иди на фиг, подписку давали. А потом Надька рассказала, у них три каких-то мужика были, по виду чиновники. Зашли на пять минут. Девки прикинули возраст и запели «Another brick in the wall». А те на них даже не посмотрели – выпили водки, закусили грибочками и ушли.

– А девки тоже богомола видели?

– По-моему, да, – сказала Кима. – Только говорить не хотят... Лен, ты не зевай, тарелки бери, и к кассе, а то русалки налезут.

В следующую смену Лена получила ответ на свой вопрос: она убедилась, что богомол тоже ее видит.

Контакт произошел на четвертой поляне с начала вахты («поляной» девушки называли интервал времени между сменами сервировки на круглом столе). Лена в это время рассеянно глядела сквозь ресницы на одного из настенных ангелов (складки его хламиды наводили на мысль об эрекции, чего с бесполыми существами по идее не должно было происходить даже в таком месте).

Все началось как в прошлый раз: Лене померещилось, что ее руки сложены перед грудью. А затем перед ней возникла странная треугольная голова, напоминающая инопланетянина из комикса. По краям головы сидели два больших фасетчатых глаза, а между ними были три глаза поменьше. И все эти пять глаз глядели на Лену. Еще у богомола были серьезные челюсти. Но Лена не испугалась.

«???»

Богомол общался не словами, а как-то иначе, но Лена все понимала.

«Я здесь работаю, – ответила она. – Жду клиентов».

«????»

Лена поняла, что отвечать тоже можно не словами, а просто подняв какую-то заслонку в уме, чтобы содержащееся за ней выплеснулось наружу и стало доступно богомолу. Она так и сделала.

«–»

Богомол сделал то же самое – убрал преграду, которая отделяла его сознание от сознания Лены, и в Лену хлынуло нечто невообразимое.

Приблизительно это можно было описать вот как: если в прошлый раз Лене показалось, что мир вокруг стал похож на картинку из медиаплейера «Виндоуз», то теперь она стала такой картинкой сама, а мир распался на множество дискретных аспектов, которые казались безумными, поразительными, невозможными и страшными по отдельности, но вместе каким-то образом компенсировали друг друга до спокойного и счастливого равновесия, которое установилось в ее голове.