Близкие люди - Татьяна Устинова

Какой теплый в этом году апрель.

Съездить бы с Иваном в лес, подышать весной, как это называла мама. Наверное, дороги уже растаяли, а где-нибудь повыше не только растаяли, но уже и высохли. Из-под жухлой прошлогодней травы наивными стрелами вылезает молодая, на пригорках печет, и из срезанной березовой ветки торопливо капает прозрачный сок.

“Если к субботе я буду способен двигаться, свожу Ивана в лес, и черт с ними, со всеми делами”.

Степан обежал капот и стал тереть стекло с другой стороны.

Странное дело. Ему показалось, что капот почему-то теплый. Он даже осторожно потрогал шероховатую от грязи поверхность. Солнце с утра нагрело, понял он. Надо же, какой теплый в этом году апрель!..

Степан распахнул водительскую дверь, сунул на место тряпку и взгромоздился за руль.

– Готов? – спросил он у Ивана. Он всегда его об этом спрашивал перед тем, как тронуться.

– Готов!

Степан запустил двигатель, напялил темные очки, придававшие ему совершенно классический бандитский вид, и нажал кнопку на приемнике. Обернувшись через плечо и сопя от неудобного положения, он осторожно выбирался с крошечного асфальтового пятачка.

– Иван, что ты сделал с приемником, почему он не работает?

– Я его не трогал! – В голосе неподдельное и совершенно искреннее негодование. – Ты же не разрешаешь!..

– А ты всегда делаешь только то, что я разрешаю? – усмехнулся Степан. Он притормозил перед выездом на Бульвары и посмотрел на приемник. – А говоришь, не трогал!

Приемник был переключен с радио на CD. Компакт-диски Степан в машине никогда не слушал.

– Ну что? Не трогал?

– Не трогал!

– Не ври мне никогда!

Но у него не было никакого желания препираться с сыном.

Он вышел на финишную прямую. Ему осталось только доехать до школы – и он освободится от Ивана, по крайней мере до вечера. За это время он должен переделать все свои дела, разобраться, что именно натворили его козлы-работяги, кто там кого укокошил или не укокошил, позвонить Сергею Рудневу и постараться убедить его в том, что он, Степан, ситуацию полностью контролирует, хотя он ее ни черта не контролировал, но Рудневу об этом знать не полагалось.

– Пап, ты, по-моему, слишком быстро едешь…

– Нормально я еду! – Степан кидал джип в любую освободившуюся щель, куда он только мог пролезть.

Нетерпение и беспокойство жгли его изнутри.

– Иван, скажешь своей учительнице, что я приеду, когда смогу, хорошо?

– Хорошо, – ответил Иван с тяжелым взрослым вздохом. – Скажу. Пап, а можно мне в субботу пойти к Димке на день рождения?

Это означало, что его придется куда-то везти, а потом оттуда забирать. И никакого леса.

– Посмотрим, – сказал Степан неопределенно. Он даже представить себе не мог, что именно ждет его в субботу. До нее еще предстояло дожить.

– Ты всегда так говоришь, когда не хочешь меня пускать, – сказал Иван горько. – Меня скоро никто приглашать не будет!

– Вот и замечательно, – пробормотал Степан.

В редкие выходные, когда ему не нужно было никуда нестись, он старался хотя бы выспаться на несколько дней вперед.

Таскать Ивана из конца в конец Москвы или – еще хуже! – к кому-нибудь на дачу было выше его сил.

– Давай! – сказал Степан, затормозив у чугунных ворот небольшого нарядного особнячка, в котором помещалась Иванова школа. – Вон твой Валерий Владимирович на крылечке…

Иван полез из машины. Он был явно расстроен.

Плохое утро. И день, наверное, будет еще хуже…

– Лапу давай, – приказал Степан, глядя, как он тащит за собой рюкзак. – Забыл?

– Забыл, – признался Иван и протянул худую и совсем плоскую ладошку. В Степановой руке могли поместиться четыре такие ладошки. – Пап, приезжай скорей…

– Ладно, не ной, – оборвал Степан. – Если ничего не произойдет, я тебя заберу как обычно.

Иногда, когда он не успевал, Ивана забирала Клара Ильинична, чего Иван терпеть не мог. Хорошо хоть, что занятия у них продолжались не до двух, как в обычной школе, а до семи часов.

– Пока, пап!

– Пока, – сказал Степан и захлопнул за сыном дверь. Он постоял еще несколько секунд, пока Иван не добрался до Валерия Владимировича, потом нажал на газ и с ходу вылетел на перекресток.

Про Ивана он тут же забыл.

– Да вон он подъехал…

– Где?

– Да вон, говорю, подъехал! Ну, здоровую машину видите?

– Вижу.

– Ну! Он и есть. Степанов Пал Андреич. Бо-ольшой человек. Всем остальным главный начальник…

Рабочий выразительно сплюнул, глянул на небо, потом на лес, потом на вагончики, возле которых вяло толпился народ.

Почему-то Павел Андреевич Степанов явно его раздражал. Или пугал.

Что это такое? Обычное неудовольствие маленького человека, которого большой заставляет на себя работать, или свидетельство того, что Павел Андреевич вообще личность неприятная?

– Ну и как он? – спросил милицейский капитан Никоненко осторожно, как будто проверяя пальцем, не слишком ли горяч утюг.

– Кто? – не понял рабочий. Либо он на самом деле был непробиваемо туп, либо притворялся в пока неизвестных капитану Никоненко целях.

– Да этот ваш, который всем начальник?

– А-а, – протянул рабочий, затянулся и выдохнул в сторону дым. Из деликатности, как определил капитан Никоненко. – Я, товарищ капитан, ничего про ихние дела не знаю. Нам про это знать не положено. Мы работаем, зарплату получаем, а остальное – не нашего ума…

Капитан вдруг взглянул на него внимательно и остро, как ножом полоснул. Полоснул и опять спрятал в рукав.

– Чего вам знать не положено?

– А ничего! – сказал рабочий и улыбнулся радостно. – Вам если интересно, вы лучше с ними, с начальниками, поговорите, а нам ничего неизвестно, мы…

– Да-да, – подтвердил капитан рассеянно, – я слышал. Вы люди маленькие.

– Во-во, – согласился рабочий, – вы, товарищ капитан, с Валентин Петровичем потолкуйте, с прорабом нашим. Потом с этими двумя… гавриками… Чернов с Беловым которые. Вот ведь как бывает-то… Чернов да Белов, да обои – два в одном месте сошлись…

– Слушайте, – не выдержав, сказал Никоненко лениво. – Хватит, а? Я понимаю, что вы вчера “Следствие ведут знатоки” от начала до конца посмотрели. Только тот, который в телевизоре, лучше играл. Плохо вы играете, уважаемый Ярчук Петр Павлинович, штукатур. И я не благородный Пал Палыч Знаменский. Я послушаю, послушаю, да и отправлю вас в отделение. Хотите? У вас ведь наверняка прописочка-то того… мариупольская?

Штукатур Ярчук Петр Павлинович даже попятился, такой страх нагнал на него капитан Никоненко.

– Да я что… – забормотал он, стреляя по сторонам глазами, словно пытаясь найти какое-нибудь дело, за которое ему необходимо спешно приняться, – я ничего… это я так просто… Они-то побольше моего… Я-то совсем ничего… Что знал, то сказал, товарищ капитан…