Дракон, играющий в прятки - Гилберт Кийт Честертон

— Пусть их! — усмехнулся Лорд и прибавил тревожно: — А им есть за что зацепиться?

— Только за самый краешек, — отвечал Адвокат. — И всё же я пока не начинал бы строить. Если сумеете договориться, вам же будет лучше.

Лорд послал сообщить крестьянам, что, хотя он, несомненно, может делать всё что ему угодно, он по доброте сердечной восстановит для них закрытую дорожку, если они откажутся от всех притязаний на Кэборн.

— Дорожку, как же! — вскричал Джон Мэлтман посреди дружеского кружка в таверне. — Что нам дорожка на Кэборне? Да ведь наши матери скакали там, когда были маленькими, а теперь скачут наши дети. И мы надеемся увидеть, как скачут дети наших детей. Если вершину Кэборна застроят, это прямо разобьёт сердце моей малышки Элен.

— Ага, и моей Марджори, — подхватил другой.

— И моим Мэри и Китти! — воскликнул третий.

Все зашумели, потому что почти у всех были дочки, которые только и радостей знали, что скакать на Кэборне в новолуние.

Джон Мэлтман обратился к их лучшему советчику, который внимательно вник в это дело, и спросил:

— Как ты думаешь, есть у нас за что зацепиться?

— Только за самый краешек, — ответил тот. — Сомневаюсь, чтобы вы могли ему помешать. Лучше бы как-то договориться.

— Не нужна нам его дорожка, — упорствовал Джон Мэлтман. — Мы будем стоять за всё.

На том дело и застопорилось, и каждая сторона ждала, что предпримет другая. Только крестьяне знали в глубине души, что в конце концов потерпят поражение, а Лорд был уверен в своей победе. Так уверен, что заказал большой груз кирпичей, но не начинал строительства из-за опасений, что люди возмутятся ещё больше и, неровен час, подожгут его стога и нанесут ущерб хозяйской собственности. Единственное, что он сделал — обнёс вершину Кэборна проволочной изгородью и приставил сторожа, чтобы тот прогонял людей. Люди сломали изгородь в нескольких местах, или перепрыгивали через неё, или пролезали под ней, а поскольку сторож не мог быть везде сразу, многие ходили через холм прямо у него под носом.

Однажды вечером, как раз перед новолунием, Элен Мэлтман ушла в лес поплакать. Она ведь была лучшая скакунья под горой Кэборн, и мысль, что она никогда уже не будет скакать здесь, причиняла ей такое страдание, какого она раньше и вообразить не могла. Когда она плакала в темноте, кто-то тронул её за плечо и сказал: «Плачешь от горя, милая? Никогда так не делай!»

Голос мог быть голосом увядшего листа, такой он был лёгкий и сухой, но он был ещё и добрый, так что Элен перестала рыдать и сказала:

— Это большое горе, мэм, и поделать ничего нельзя, остаётся только плакать.

— Нет, можно, — сказал увядший голос. — От горя не плачут, а скачут, милая моя.

При этих словах Элен зарыдала ещё горше.

— Никогда ни разу больше не скакну! — причитала она. — Если мне нельзя скакать в новолуние на Кэборне, я не скакну больше ни разу.

— А почему тебе нельзя скакать в новолуние на Кэборне? — спросил голос. Тогда Элен всё рассказала.

После недолгого молчания голос тихо произнёс из темноты:

— Хуже, чем разбить сердце, не дать им скакать на Кэборне. Этого не должно быть, нет, не должно быть. Скажи мне своё имя.

— Элен Мэлтман, мэм, и я очень люблю скакать и могу перескакать всех, мэм. Говорят, я скачу ещё как!

— Неужели? — произнес увядший голос. — Хорошо, Элен, беги домой и скажи всем вот что. Пусть они пойдут к Лорду и скажут: пусть делает, что хочет, пусть застраивает Кэборн, но прежде пусть снимет изгородь и позволит всем, кто когда-либо здесь скакал, по очереди поскакать ещё раз, в новолуние. И только когда они кончат скакать, тогда он и стройку может начать. И это должно быть написано на бумаге, подписано и припечатано.

— Но, мэм… — сказала Элен удивлённо.

— Ни слова, дитя. Делай, как я говорю. — Увядший голос звучал так настойчиво, что Элен больше не противилась. Она побежала прямо в деревню и всем рассказала, что с ней случилось.

Сначала ей никак не могли поверить, и даже когда поверили, то сказали: «Но какой в этом смысл?» Однако Элен настаивала и настаивала, словно сам таинственный старый голос звучал в её словах, и наконец люди, вопреки доводам рассудка, поверили, что так и надо сделать.

Короче говоря, на другой день они послали Лорду письмо. Лорд едва поверил своим глазам. Он потёр руки и порадовался глупости крестьян.

— Они пришли к соглашению! — насмехался он. — Я получу и Холм, и дорожку впридачу! О да, они получат свой скакальный турнир, и в тот миг, когда он закончится, я начну свою стройку!

Бумага была составлена, подписана обеими сторонами в присутствии свидетелей и должным образом припечатана; и в ночь новолуния Лорд пригласил компанию своих друзей на Кэборн, чтобы поглядеть на зрелище.

И было на что поглядеть: каждая девочка из деревни пришла со своей скакалкой, начиная с таких, которые только научились ходить, и кончая теми, кто уже завивал волосы. Но и взрослые девушки и молодые женщины были здесь, и матери семейств пришли с верёвками. Разве все они когда-то в детстве не скакали на Кэборне? И в письме было сказано «Все». Да и другие были здесь, другие, которых никто не видел: Энди-Спенди и его волшебная команда, Чугунные Ноги, Блошиные Ножки и все остальные столпились вокруг, ожидая, как на их драгоценной земле будут скакать последний раз. Глаза их горели гневом.

И вот началось. Самые младшие, скакнув раз-другой, спотыкались и выбывали. Лорд и его компания громко смеялись над забавными малышками. В другое время крестьяне тоже посмеялись бы, но в эту ночь им было не до смеха. Их глаза горели и сверкали, как глаза фей. После малышек скакали девочки постарше, и чем старше они были, тем лучше скакали. Пережидая школьниц, — «Это займёт время», — сказал Лорд нетерпеливо. Когда пришла очередь Элен Мэлтман, и она начала отсчитывать тысячу за тысячей, он забеспокоился. Но даже и она, хоть и скакала ещё как, наконец устала; она оступилась, упала на землю и заплакала. Никто и вполовину столько не продержался; из тех, кто последовал за ней, одни были получше, другие похуже, и в недолгом времени пришла пора старых женщин. Мало кто из них выдержал даже полминуты; они отважно прыгали и пыхтели, но их дни давно прошли. Так же, как над малютками, друзья Лорда насмехались над бабушками этих малюток.

— Теперь скоро, — сказал Лорд, когда старейшая из всех женщин, которые пришли скакать, тучная старая дама шестидесяти семи лет, вышла и взмахнула верёвочкой. Ноги у неё запутались, она пошатнулась, бросила верёвку на землю и закрыла лицо руками.

— Дело сделано! — закричал Лорд и замахнулся на толпу лопатой и кирпичом, которые принёс с собой. — Пошли все вон отсюда! Я закладываю первый кирпич. Отскакались!

— Нет, если позволите, — произнес мягкий увядший голос, — теперь моя очередь. — Из толпы выступила малюсенькая женщина, такая старая, сгорбленная и хрупкая, что казалась не больше маленькой девочки.

— Твоя! — крикнул Лорд. — А ты кто такая?

— Моё имя Элси Пиддок, если позволите, и мне сто девять лет. Хотя последние семьдесят девять лет я прожила за границей, я родилась в Глинде и в детстве скакала на Кэборне. — Она говорила словно во сне, и глаза у неё были закрыты.

— Элси Пиддок! Элси Пиддок! — прошелестело по толпе.

— Элси Пиддок! — пробормотала Элен Мэлтман. — Ой, мама, я думала, что Элси Пиддок только сказка.

— О нет, Элси Пиддок не сказка! — вмешалась тучная женщина, скакавшая последней. — Моя мать Джоан скакала с ней много раз и рассказывала мне такое, во что вы никогда не поверите.

— Элси Пиддок! — прошептали все сразу, и словно ветер пролетел над горой Кэборн, радостно провозглашая то же имя. Но это был не ветер, это был Энди-Спенди и его команда фей, которые увидели скакалку в руках крошечной женщины. Одна рукоятка была из Сахарного Леденца, другая — из Миндальной Тянучки.

Никогда новый Лорд не слышал даже сказок про Элси Пиддок, так что он снова грубо захохотал и сказал:

— Ещё одна кучка старушечьих костей! Скачи, Элси Пиддок, и покажи нам, чего ты стоишь!

— Да, скачи, Элси Пиддок! — вскричал Энди-Спенди вместе с феями, — и покажи нам, чего ты стоишь!

Тогда Элси Пиддок встала в кругу зрителей, взмахнула детской верёвочкой над своим иссохшим телом и начала скакать. И она скакала ЕЩЕ КАК!

Прежде всего она выскакала:

И никто не мог найти ошибки в движениях. Даже Лорд шепнул: «Изумительно! Изумительно для такой старухи!» Но Элен Мэлтман, которая в этом разбиралась, прошептала: «Ой, мама! Это изумительно для кого угодно! И — ой, мама, ты только глянь — она скачет во сне!»