Крысиные гонки - Дик Френсис

– Вы его хорошо знаете?

– Я часто его встречала.

– Очень тонкое различие.

– Да.

Двое мужчин в углу заскрипели отодвигаемыми стульями и направились к выходу. Громогласный австралиец заметил их, и его широкая улыбка раздвинулась еще на пару дюймов.

– Только поглядите, разве это не Эрик? Эрик Голденберг, это же надо! Иди скорей сюда, мой старый друг. Давай выпьем!

Голденберг принял приглашение совсем без энтузиазма, а майор почти побежал к двери, опасаясь, что его тоже включат в компанию. На прощание он смерил австралийца взглядом, полным неприязни военного к перебравшему штафирке.

Между тем австралиец, обняв Голденберга за плечи, взмахнул костылем, который задел Нэнси.

– Надо же! – закричал он. – Простите, леди, я не привык еще управляться с этими штуковинами.

– Ничего, – пробормотала Нэнси, а Голденберг шепнул что-то австралийцу, я не расслышал что, и мы не успели охнуть, как оказались в компании загипсованного бодряка, а он заказывал выпивку на всех.

Вблизи оказалось, что австралиец выглядит очень странно из-за того, что лицо и волосы у него совершенно бесцветные, а кожа удивительно белесая. Голова у него была почти лысой. Шелковистые волосы, обрамлявшие лысину, из белокурых превращались в совсем белые. Такими же были ресницы и брови, и даже губы постоянно улыбающегося рта казались кремовыми. Он выглядел так, будто загримировался под большего веселого призрака. Как выяснилось, звали австралийца Эйси Джонс.

– Тьфу, что это вы выдумали, – с отвращением сказал он мне. – Кока-кола для сосунков, не для мужчин. – И глаза у него были бледными с чуть заметным серо-голубым отливом.

– Не дави на него, Эйс, – вступил в разговор Голденберг. – Он повезет меня домой. Я вполне обойдусь без пьяного пилота.

– А? Пилот? – Громкий голос передал информацию пяти десяткам людей, которых она вовсе не интересовала. – Один из тех парней, которые летают? Большинство пилотов, которых я знаю, настоящие лихачи. Крепко живут, крепко любят, крепко пьют. Мужики что надо! – Он говорил это, широко улыбаясь, но за улыбкой скрывалось желание уколоть. – Давай, парень, живи опасно, не разочаровывай людей!

– Тогда, пожалуйста, пиво, – согласился я.

– Почему вы сдались? – Нэнси тоже разочаровалась, но по другой причине.

– Злить людей, когда можно избежать этого, все равно что кидать мусор в воду. В один прекрасный день он приплывет назад, но пахнуть будет хуже.

– Чантер бы сказал, что это аморально, – засмеялась она. – Нужно отстаивать принципы.

– Я выпью полбокала пива. Что от этого изменится?

– Невозможный человек.

Эйси Джонс подвинул ко мне пиво и следил, пока я не отпил пару глотков, потом принялся рассказывать, как он проводит время со своими друзьями-летчиками: скачки на разных континентах, горные лыжи, гонки и вообще жизнь сверхбогатых бродяг. Ом описывал эту жизнь так, что она казалась очень привлекательной, и слушатели улыбались и кивали. К никто из них, казалось, не понимал, что им рисуют картину полувековой давности, и что лучшее, к чему должен стремиться летчик, – это быть осторожным: трезвым, пунктуальным, наблюдательным и сосредоточенным. Бывают старые пилоты, и бывают глупые пилоты, но не бывает старых глупых пилотов. Что касается меня, то я старый, молодой, мудрый, глупый, тридцатичетырехлетний, а также разведенный и разоренный.

Покончив с авиацией, Эйси Джонс переключился на страховое дело и рассказал Голденбергу, Нэнси, мне и еще пятидесяти слушателям о том, как он получил тысячу фунтов стерлингов за то, что сломал лодыжку. И нам пришлось выслушать его историю еще раз и выражать удивленное одобрение.

– Но пойми, дружище, не обманывай себя, – обратился он к Голденбергу впервые с нотками серьезности в голосе. – Хочешь получить такое же оборудование, – он показал на гипс, – так вот, я никогда не тратил пятерку лучше…

Несколько человек подошли поближе, чтобы послушать очередную байку. Мы с Нэнси отодвинулись назад, чтобы освободить им место, и незаметно выбрались в холл. Там я поставил на столик едва отпитое пиво, Нэнси допила свою кока-колу, и мы вышли на свежий воздух.

Солнце еще сияло, но маленькие белые барашки превратились в грозовые облака с темно-серой серединой. Я посмотрел на часы. Четыре двадцать. Еще почти час до времени, назначенного майором для отлета. Чем дольше мы здесь оставались, тем больше вероятность, что назад придется лететь в грозу, потому что полуденный прогноз погоды, обещавший грозы, становился очень похожим на правду.

Нэнси посмотрела на небо.

– Опять будет дождь, – сказала она, – противный дождь.

Мы пошли к парадному кругу и посмотрели, как ее брат садится на лошадь, потом поднялись на трибуну для владельцев и тренеров и наблюдали, как он выигрывает. На нижней ступеньке возле входа в весовую она попрощалась со мной.

– Спасибо за службу телохранителя...

– С удовольствием...

У нее была гладкая блестящая кожа и карие с серебристым отливом глаза. Прямые темные брови. Чуть подкрашенные губы. Никаких духов. Полная противоположность моей светловолосой и раскрашенной разведенной жене.

– Надеюсь, еще встретимся, – сказала она, – потому что иногда, если есть свободное сиденье, я летаю вместе с Колином.

– А вы не возите его сами?

– О Господи, нет, – засмеялась она. – Он не поверит, что я доставлю его вовремя. Да и погода часто бывает такая, что я бы не справилась. Хотя когда-нибудь...

Она протянула руку. Ее пожатие было таким же коротким, как у брата.

– Увидимся. – Она помахала рукой.

– Надеюсь.

Нэнси чуть улыбнулась и кивнула. Я стоял и смотрел вслед ее бело-голубой спине, и внезапно, неожиданно, меня охватило желание побежать за ней и попрощаться, как Чантер.

* * *

Когда я шел по дорожке к самолету, мне встретился Кенни Бейст, который возвращался от самолета с плащом через руку. Его багровая от возмущения кожа совсем не гармонировала с морковными волосами.

– Я не полечу с вами, – проговорил он, почти не разжимая губ. – Передайте мисс Энни, этой чертовой Вилларс, что я не полечу с вами. На нее не угодишь! Прошлый раз меня измочалили за то, что я выиграл, в этот раз меня измочалили за то, что я проиграл. Думаете, оба раза что-нибудь от меня зависело? Скажу вам прямо, старина, я не полечу на вашем проклятом самолетишке, чтобы эти двое всю дорогу грызли, и грызли, и грызли меня.

– Ладно. – Я понимал его состояние.

– Я только ходил, чтобы взять плащ. Поеду домой поездом... или с кем-нибудь на машине.

– Плащ?.. Но самолет заперт.

– Нет, не заперт. Я взял плащ в заднем багажнике. Так вы скажете им, что с меня достаточно, хорошо?

Я кивнул, он заспешил к выходу с ипподрома. “Черт возьми, – размышлял я, озадаченный и раздосадованный, – майор Тайдермен сказал, что он все запер после того, как взял газету. А выходит, что не запер”.

Да, обе дверки – и пассажирского отсека, и багажника – были открыты. Очень неприятно... В компании “Дерридаун” мне строго наказывали никогда не оставлять самолет открытым, потому что у них было несколько случаев, когда мальчишки залезали в самолет и обязательно что-нибудь ломали. Но нигде не виднелось следов грязных пальцев, и вроде бы все оставалось на месте.

Закончив внешний осмотр, я проглядел план обратного полета. Если нам придется огибать грозовые облака, понадобится немного больше времени, чтобы попасть в Ньюмаркет, но там хорошее летное поле, и проблем с посадкой не должно быть.

Собрались пассажиры двух самолетов компании “Полиплейн”, один за другим влезли на свои места. Закрыли дверки и покатили к дальнему концу дорожки. Потом самолеты оторвались от травяного покрова и стали набирать высоту. На фоне серо-бело-голубого лоскутного одеяла неба они выглядели как две черных стрелы.

Первой пришла Энни Вилларс. Одинокая, замкнутая. Любезная, безучастная. Протянула мне пальто и бинокль, я положил их в багажник. Она поблагодарила. Обманчиво ласковые карие глаза казались немного усталыми, а нежный рот каждые несколько секунд судорожно вздрагивал. “Внушительная леди”, – подумал я. Больше того, она сама знала об этом. Она настолько сознавала силу своего характера, что намеренно принимала обезоруживающе мягкий вид. И даже не для того, чтобы скрыть свою железную волю, а для того, чтобы представить ее приемлемой. Приятное отличие от тех, кто демонстрирует крутую внешность, чтобы спрятать внутренне бессилие.

– Кенни Бейст просил передать, что его подвезут домой в Ньюмаркет и он не полетит на самолете, – сказал я.

В карих глазах мелькнули маленькие искры. Нежный, прекрасно контролируемый голос проговорил:

– Не удивляюсь.

Она влезла в самолет, пристегнулась. И так сидела молча, глядя в окно на пустеющий ипподром, но вряд ли видя деревья и траву.

Голденберг и Тайдермен пришли вдвоем, все еще что-то обсуждая. Майор решительно кивал, а Голденберг обрушивал на него свои доводы и уже не думал о том, что я подслушаю.