Бог примет всех - Александр Леонидович Аввакумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кто такая мещанка? Проститутка? — раздалось из темного угла камеры. — У нас здесь принято здороваться!
— Нет, я не проститутка. Я политическая. Кто здесь старшая по камере? Мне нужно место.
Этот ответ вызвал в камере легкое замешательство. В камере сидели воровки, проститутки и бродяги.
— Здесь не вокзал и лишних мест нет. Падай, где хочешь.
Она прошла вдоль нар. Заметив свободное место, Катерина, присела. Сильный пинок буквально снес ее с места. Катя словно пушинка слетела с нар и упала на грязный пол.
— Пошла вон! — произнесла полная женщина с остатками макияжа на лице. — Вот что дорогуша, ломись из хаты. Нам такие соседи здесь не нужны
Она еще хотела что-то сказать, но в этот момент Катя впилась ей в волосы. Они обе повалились на пол и стали кататься по полу, пытаясь впиться ногтями в лицо. Неожиданно открылась дверь камеры и в проеме показалась массивная фигура надзирателя.
— Прекратить! — громко скомандовал он.
Женщины поднялись с пола и, пылая гневом, стали напротив друг друга.
— Все хватит «собачится». Ты политическая иди сюда, здесь тебя никто не тронет.
Катя посмотрела на женщину и села рядом с ней.
— Можно я прилягу, у меня сильно болит голова.
— Ложись…
Она сидела на нарах, размышляя над тем, как она легко угодила в сети охранки. От этих мыслей у нее вдруг разболелась голова. Она легла на нары и закрыла глаза. Однако мысль о возможной провокации охранки не отпускала ее.
«Как-то все странно, провалы в Казани и Петербурге. Я почему-то грешила на Соколова, но он не знал о явках в Петербурге, следовательно, он не мог знать назвать их. А, если знал? А вдруг я ошибаюсь и Михаил Соколов честный большевик? Но кто меня мог предать здесь? Никифоров? Вавилов? Но, ни один из них не знал, куда я направлюсь. Следовательно — ни кто из них. Тогда кто?»
Шаги надзирателя стихли около двери ее камеры. Она взглянула на дверь и заметила, как за ней внимательно наблюдал чей-то внимательный глаз.
— Дайте мне воды! — крикнула Катерина.
— Не положено! — ответил глуховатый голос надзирателя. — Ты новенькая?
— Да, — ответила Катя.
— Выходи!
Ее перевели в соседнюю камеру-одиночку. Девушка обернулась и увидела глазок, в который кто-то наблюдал за ней. Глазок закрылся, и снова стало тихо. Катерине не спалось. Несмотря на физическую и эмоциональную усталость, сон не шел. Жандарм был прав, вскоре она почувствовала, что по ее руке кто-то ползет. Это был клоп. Она испугано вскочила на ноги и попыталась стряхнуть с себя насекомых, которые, как ей показалось, ползали по ее одежде. Всю ночь она не сомкнула глаз. Под утро, когда в камере стало светло, усталость сломила ее, и она заснула. Ее разбудил шум открываемой двери. В камеру вошел надзиратель и молча, поставил на пол металлическую тарелку с кашей, куском хлеба и кружку с водой.
— Извольте кушать. Это прислал вам начальник тюрьмы, — произнес он и, развернувшись, вышел из камеры.
Катерина поднялась с нар и взяла тарелку в руки. Только теперь она поняла, как она проголодалось. Она с жадность съела кашу и с сожалением посмотрела на дно тарелки. По действующему предписанию, арестантов кормили гречневой кашей, которая была малокалорийной и через час-другой, арестант снова ощущал приступы голода. Весь день она ждала, когда ее выведут на допрос, но этого не произошло. Она терялась в догадках, с чем это было связано, то ли с угрозой жандармского чиновника, то ли с попыткой сломить волю, и склонить ее к сотрудничеству.
Неожиданно дверь открылась, и голос надзирателя вернул ее к действительности.
— Выходи! Что ты копаешься, словно курица!
Катерина быстро вскочила на ноги и чуть ли не бегом устремилась к двери.
***
Она шла по длинному узкому коридору, придерживая подол своего платья. Иногда ей казалось, что этому коридору не будет конца. За ее спиной, тяжело дыша, шел надзиратель. Тюрьма жила своей жизнью: в одной из камер кто-то громко смеялся, в другой наоборот, кто-то громко причитал.
— Стоять! Лицом к стене! — раздалось за спиной Катерины.
Она, молча, выполнила команду надзирателя. Он с шумом распахнул дверь и слегка подтолкнул ее в спину.
— Свидание краткосрочное, тридцать минут.
Она не сразу разглядела человека, который стоял спиной к свету. Мужчина был одет в военную форму, которая как влитая сидела на его спортивной фигуре.
— Катя! Это я, Евгений Варшавский….
— Женя? Как ты сюда попал? Откуда ты узнал о моем аресте?
Варшавский улыбнулся.
— Ты же сама говорила, что тебе нужно в Петроград. Вот стал тебя разыскивать. Узнал, через знакомых, что ты в «Крестах». Как ты здесь?
Она улыбнулась. Однако улыбка у нее получилась какой-то вымученной.
— Что у тебя с лицом? Тебя били?
— Нет. Просто, как может быть свободному человеку в этой каменной клетке. Ты не поверишь, но я не рассчитывала увидеть тебя здесь. Я думала, что меня ведут на допрос…. Как все неожиданно.
Разговор явно не клеился. Радость на лице Евгения Варшавского постепенно исчезла.
— Катя! Завтра я уезжаю на фронт. Я не знаю, что меня там ждет и поэтому я пришел к вам, чтобы предложить вам руку и сердце. Если вы согласны, то нас сегодня же обвенчают в тюремной церкви…. Что вы молчите?
— Не смешите меня, Евгений. Вы православный человек, а я атеистка, поэтому о винце не может быть и слова. Это первое. Во-вторых, вы дворянин, а я — мещанка. Мы разные во всем: в сословии и наконец, во взглядах. Вы за единую и неделимую Россию, за веру царя и отечество, а я за власть, рабочих и крестьян. Поэтому, мы как вода и огонь, каждый может существовать лишь отдельно друг от друга.
Катерина замолчала и посмотрела на посеревшее лицо Евгения.
— Вы не обижайтесь на меня, Евгений…. Да и проблем у вас со мной будет множество. Скоро меня осудят. Нужна ли вам такая жена, как я? Думаю, что вам гвардейскому офицеру
