Леди из Миссолонги - Маккалоу Колин

Их слепая покорность, послушное следование правилам и обычаям, навязанным теми, кто представления не имел об одиночестве, страданиях и горечи благородной нищеты, вовсе не говорили о слабости духа или недостатке храбрости. Просто леди из Миссолонги родились и жили в те времена, когда две великих войны двадцатого столетия еще не разразились, завершив промышленную революцию; когда работа за жалованье и жизненные блага, что сопутствуют ей, считались неслыханной крамолой, нарушением всех устоев, изменой и семейному долгу, и самой женственности.

Друзилла Райт мучительно стыдилась своей честной бедности, и каждое субботнее утро становилось для нее сущей пыткой: ей приходилось идти через весь город, мимо великолепных гор между Байроном и рукавом долины Джеймисон, где на живописных склонах стояли роскошные особняки самых преуспевающих Херлингфордов. Она шла выпить чаю с сестрой Аврелией и по пути, с трудом переставляя усталые ноги, всякий раз вспоминала, что в юности, когда они с сестрой обе были помолвлены и собирались замуж, все считали, будто она, Друзилла, заключила куда более выгодную сделку на брачной ярмарке, нежели Аврелия. Свое путешествие она совершала в одиночестве – искалеченная болезнью Октавия не смогла бы пройти пешком семь миль, вдобавок не вынесла бы мучительного контраста между Мисси и Алишией, дочерью Аврелии. О том, чтобы завести лошадь, и думать было нечего: лошади вытаптывают пастбище, а пять акров земли при усадьбе Миссолонги надлежало день и ночь оберегать от истощения.

Аврелия тоже вышла замуж за мужчину, не связанного с нею кровным родством, но, как показало время, ее брак оказался куда более удачным. Эдмунд Маршалл занимал пост управляющего на заводе минеральных вод, а его практической сметке и административному таланту позавидовал бы любой Херлингфорд, поэтому Аврелия жила в псевдотюдоровском особняке из двадцати комнат, окруженном парком в четыре акра, где каждый год в конце сентября расцветали рододендроны, азалии, декоративные вишни и сливы, превращая усадьбу на целый месяц в прекрасную сказочную страну. У Аврелии были слуги, лошади, экипажи и даже автомобиль. Ее сыновья, Тед и Рандольф, служили на заводе минеральных вод под началом отца, который учил их вести дела, и оба подавали большие надежды: Тед занимался бухгалтерией, а Рандольф надзирал за рабочими.

Была у Аврелии и дочь, которая обладала всем, о чем дочь Друзиллы могла лишь мечтать. Единственное их сходство заключалось в возрасте да в статусе. Но если Мисси оставалась незамужней потому, что никому и никогда даже в голову не приходило просить ее руки, то Алишия засиделась до тридцати трех лет в девицах совсем по другой причине, в высшей степени достойной и глубоко трагической: жениха, с которым она обручилась в девятнадцать лет, затоптал насмерть взбесившийся слон, когда до свадьбы оставалось всего несколько недель. Алишии потребовалось время, чтобы оправиться от такого удара. Монтгомери Масси принадлежал к одному из самых известных и влиятельных семейств на Цейлоне; единственный сын крупного чайного плантатора, он был несметно богат. Алишия оплакивала жениха в полном соответствии с его высоким положением и общественной значимостью понесенной утраты.

Целый год она облачалась только в черное; затем еще два года ходила в голубовато-серых или бледно-сиреневых одеждах: в так называемом «полутрауре»; наконец, когда ей исполнилось двадцать два, Алишия объявила, что прерывает свое отшельничество и открывает шляпный салон. Отец ее купил старую галантерейную лавку, которая пришла в упадок из-за соседства с магазином одежды Герберта Херлингфорда, вот тогда и раскрылся истинный талант Алишии. Приличия требовали, чтобы официальной владелицей салона считалась мать девушки, но никто, а уж Аврелия тем более, не питал иллюзий в отношении того, кто им управляет в действительности. Ателье под названием «Шляпы Алишии» стало пользоваться ошеломляющим успехом со дня открытия, покупатели съезжались сюда отовсюду, даже из Сиднея: восхитительные, прелестные изделия из соломки, газа и шелка не только отвечали последней моде, но и придавали любому лицу особое очарование. Для работы в ателье Алишия наняла двух нищих родственниц без земли и приданого; ее тетя Корнелия, старая дева, играла роль продавщицы, почтенной дамы-аристократки; сама же хозяйка предприятия выдумывала фасоны шляп и получала доходы – тем ее участие и ограничивалось.

Затем, когда все уже решили, что Алишия будет скорбеть по Монтгомери Масси до самой смерти, она вдруг объявила о своей помолвке с Уильямом Херлингфордом, сыном и наследником третьего сэра Уильяма. Ей было тридцать два года, а ее будущему супругу едва сравнялось девятнадцать. Свадьбу назначили на первый день грядущего октября, когда цветут деревья[7] и невозможно отказать себе в удовольствии провести прием в саду; к тому времени истекал наконец долгий срок ожидания. Повременить со свадьбой пришлось из-за леди Билли, жены третьего сэра Уильяма, которая, услышав новость, попыталась отхлестать Алишию кнутом. Третий сэр Уильям был вынужден подчиниться воле супруги и отложить торжество, пока жениху не исполнится двадцать один год.

Итак, Друзилла Райт вовсе не чувствовала радости, когда шла по посыпанной гравием ухоженной дорожке Мон-Репо. На крыльце дома сестры она взялась за дверной молоток и ударила в дверь с яростной силой, порожденной смесью горечи и зависти. Открывший дверь дворецкий высокомерно объявил, что миссис Маршалл примет Друзиллу в малой гостиной, затем с безразличным видом проводил туда гостью.

Изысканное внутреннее убранство Мон-Репо не уступало в великолепии фасаду и парку: светлые панели из привозной древесины редкостных пород, шелковые и бархатные обои, парчовые шторы, аксминстерские ковры[8], мебель в стиле регентства – все показывало изящные пропорции комнат в самом выгодном свете. Здесь, где слишком явно царила неразумная расточительность, никто не заботился о практичности, не было надобности в коричневой краске.

Сестры обменялись поцелуями в щеку. Между ними было больше сходства, чем у каждой с Октавией, Джулией, Корнелией, Августой или Антонией: обе отличались какой-то особой надменной холодной сдержанностью, вдобавок улыбались совершенно одинаково. При всей несхожести судеб и жизненных обстоятельств они относились друг к другу намного теплее, чем к остальным сестрам, и лишь непреклонная гордость Друзиллы не позволяла Аврелии предложить ей помощь деньгами.

После обычных коротких приветствий они расположились на обитых бархатом стульях друг напротив друга за небольшим инкрустированным столиком и, прежде чем заговорить о делах, принялись ждать, когда горничная принесет поднос с китайским чаем и двумя дюжинами крохотных пирожных.

– Забудь о гордости, Друзилла: сейчас от нее мало проку. Я знаю, как отчаянно ты нуждаешься в деньгах. Можешь назвать мне хоть одну причину, почему все ваши прелестные вещицы должны лежать у тебя в комнате для гостей, а не в сундуке с приданым Алишии? Только не говори в свое оправдание, будто бережешь их для приданого дочери: мы обе знаем, что Мисси давно потеряла надежду выйти замуж. Алишия хочет купить у тебя столовое и постельное белье, и я полностью это одобряю, – твердо сказала Аврелия.

– Я, конечно, польщена, – сухо отозвалась сестра, – но не могу продать его тебе, Аврелия. Пусть Алишия выберет, что ей нравится, и примет в подарок от нас.

– Вздор! – возразила владелица усадьбы. – Сто фунтов, и пускай Алишия выбирает.

– Она смело может взять что угодно, но только как подарок.

– Сто фунтов, или ей придется купить белье в магазине Марка Фоя и заплатить в несколько раз больше, потому что я не позволю ей взять у вас в подарок столько, сколько ей нужно.

Спор тянулся какое-то время, пока наконец несчастная Друзилла не уступила: оскорбленная гордость боролась в ней с тайным облегчением настолько сильным, что победа осталась за ним. А когда изголодавшаяся по сладостям Друзилла выпила три чашки душистого чая «лапсанг сушонг» и съела почти все блюдо пирожных, щедро покрытых бело-розовой глазурью, неловкость, вызванная разницей в положении сестер, исчезла, сменившись радостным оживлением от встречи двух близких людей, связанных кровным родством.