Хозяйка Чёртова озера - Ксюша Левина

Я сел за старинный секретер и поднял крышку.

Вот тут как раз царил бардак, неужели тот, кто вычистил комнату до идеального порядка, не заглянул в самое потайное место девичьей спальни. Всё в лучших красках: опрокинутая на блокноты чернильница, какие-то беспорядочные листы со списками, изрисованные в минуту задумчивой грусти цветочками-лепесточками, шелуха от заточенных карандашей, те самые карандаши, беспощадно изломанные, перья, баночки китайской туши, которую даже открывать страшно, хоть на вид она всё равно иссохла до твёрдой, как гранит, субстанции.

Два дневника в шёлковых обложках так и манили заглянуть. На одном была вышита буква «Э» - изящно, шёлковыми нитями. Другой был чист, только внизу было выведено «Дневник Эвет Сангу». Заглядывать в это, как заглядывать мертвецу в душу. Даже улыбка растянула губы против воли, потому что очень уж интересно было, что за ведьма такая жила в этой темнице в розовых шелках. Слишком уж романтичный образ создавала эта комната: чайные церемонии, домашние духи, шикарные, даже по меркам этого дома, покои. Это должна была быть чувственная и почти святая девушка. Невозможно прекрасная, как сказал очевидец, почти ведьма. Наверняка, непогрешимая героиня романов, что обитала в этом райском месте, была единственной любовью моего отца, отчего тот сошёл с ума и превратился в морального инвалида, истязавшего свою семью.

Одну из стен украшали портьеры кремового цвета, плотные и очень тяжелые. Оставив дневники, которые, в общем-то, не вызвали особенного желания читать ввиду очевидной предсказуемости сюжета, я отцепил портьеры и раздвинул их, подняв клубы пыли. Прокашлявшись и отряхнув футболку, я осторожно снял белый чехол, закрывавший картину, которую берегли явно больше, чем любой предмет мебели в этом доме.

Ох, она и вправду была ведьмой. Восточная красота всегда была живым искусством. И я, и отец явно больше любили брюнеток. Моя несчастная мать была такой же темноглазой, как эта девушка, такой же темноволосой. Почему несчастная? Потому что и на пять процентов она не была такой завораживающе красивой. Раскосые глаза, тёмные широкие брови, губы, нос - всё это даже описывать бессмысленно. Возьмите двадцать книг и прочтите, как прекрасны в них девушки, а потом вы встретите подобную этой и поймёте, какая всё это чушь. Конечно, картина лишь отражение желания художника, но либо это и вправду была настоящая ведьма, либо художник слишком уж нафантазировал. Я картине не поверил. Смотрел на неё и просто наслаждался, как наслаждаешься ярким рекламным плакатом, героиней фильма в кинотеатре или изображением модели в журнале. Разница состояла лишь в том, что героиня этой картины была в сотню раз идеальнее тех, что печатались на баннерах и в журналах. Забавно, теперь это всё принадлежит мне, я мог бы продать картину, сделать с ней всё, что угодно. Такое оторвут с руками и ногами, будет эта Эвет Сангу героиней романов или девушкой с рекламы «Кока-Колы». Это нежное лицо растиражируют и разошлют по городам, а может, и странам. Сделают мёртвой иконой, сахарно-сладкой красоткой. Пририсуют голое тело или монашеское платье. А может, и то, и другое. Поп-культура. Хотя в моде уже давно другие лица.

Я покачал головой, даже отругал себя за мерзкую мысль, будто это было святотатством, хотя в бога я никогда не верил и святынь на пустом месте не создавал. Я верил, пожалуй, в музыку, немного в литературу, верил, что кино изменит мир, и что через годы, десятилетия, всё потеряет смысл.

Оторвавшись через силу от картины, я обратил внимание на ночной столик. На нём всё было чинно и благородно, а вот его ящички меня теперь очень даже интересовали. Кто знает, что я там мог бы найти, после того, что нашел в секретере.

Меня зовут Эвет Сангу, мне шестнадцать лет, и я пьяна, черт побери. Ох, знал бы отец, что я вылакала весь его виски, привезенный из Шотландии.

Итак, я решила вести дневник, чтобы не забыть, кто я и откуда…

Впрочем, шутка конечно, о чём речь? Я никогда ничего не забуду, но, справедливости ради, иногда я напрочь забываю, как провела вечер. Дело, конечно, не в этом. Просто я рассчитываю стать знаменитой, то есть ещё более знаменитой, чем сегодня. Я рассчитываю, что это сейчас читают мои потомки, читают и поражаются, какая их бабушка была необычная, потрясающая и мудрая женщина. Женщина шестнадцати лет.

Начнём с того, что я родилась в восточной консервативной семье. В восточной консервативной стране. Я ни одного дня не думала о том, как и где заработать денег, никогда не задумывалась, что буду есть и пить, а ещё никогда не жила там, где появилась на свет.

Детство мое прошло в Будапеште, тогда ещё совсем молодом городе. Там, среди венгерских детей, я росла темноглазой и темноволосой, смуглой девчонкой, практически от них не отличалась и бодро болтала на венгерском, предпочитая его другим европейским языкам. Меня ни в чем и никогда не ограничивали, но всегда внушали, что я послушная дочь, которая должна вести себя хорошо. Из этого я извлекла, что нужно быть хитрой и уметь вести двойную жизнь. Быть послушной и исполнительной, но следить, чтобы никто и никогда не узнал, как ты проводишь своё свободное время.

А провожу я его не совсем законно лет с пятнадцати, но никто и никогда бы так не подумал.

Под запретом у меня только секс, но я не сомневаюсь, что от этого дела может быть только вред. Марга Суззен переспала со своим кузеном - и про неё болтают всякие глупости. А я курила опиум и купалась в неглиже в озере - и про меня говорят, что я смешная и современная.

Мама говорит, что моя репутация – это моё будущее, но я же знаю, что мне светит заграничный муж, так далеко от родины, как только смогут. И дело вовсе не в том, что я себя непристойно веду, просто так намного проще больше никогда обо мне не слышать. Я не утверждаю, что родители меня ненавидят, но меня немного недолюбливают. Я вижу, как мать иногда морщится, глядя на меня. А отец только и делает, что кричит на меня .Как будто меня это беспокоит. Ничего меня не беспокоит.

Заграница? Да легко, меня не очень-то это волнует. Даже интересно! Разве нет?

Мой нынешний дом очень похож на сказку, если честно. У меня большой особняк, достойный описания в стихах каким-нибудь сопливым мальчишкой.

Под мои прихоти отведено целое