Команда - Дмитрий Иванов

Профессиональный военный, он вскоре возглавил отряд боевиков и получил высокое звание амира. Во время многочисленных стычек с федералами в лесистых горах Али-хан старался не думать о том, что, может быть, стреляет в тех, с кем еще недавно плечом к плечу стоял на границе. Что поделать: человек не хозяин своей судбы.

Порой Али-хану бывало несладко даже в тех местах, где фактически властвовал его родной тейп. Совсем недавно ему пришлось с оружием в руках вступиться за старика из горного селения. Восьмидесятилетний

Сослан Андиев во время Великой Отечественной войны прошел со своей геройской разведротой до самого Берлина. И День Победы был для него святым днем. В этот раз Девятого мая Андиев, как обычно, вышел из дома в стареньком пиджаке, до пояса увешанном орденами и медалями.

Вскоре его окружила стая горластой молодежи, потрясавшей оружием, и потребовала, чтобы Андиев снял свои награды и бросил их в пыль.

Парни словно забыли о традиционном почтении к старцам. Но и у

Андиева кровь была горяча. Возникший конфликт грозил обернуться большой бедой.

На счастье, рядом случайно оказался Али-хан и решительно вступился за Андиева. Однако страсти уже накалились так, что даже авторитет амира не помог. И тогда Али-хан, выхватив пистолет, загородил старика собой. Парни были вынуждены отступить. Стрелять в амира никто не посмел.

Позже Ильяс, бывший в отряде заместителем Али-хана, довольно резко высказал командиру свое недовольство.

– Ты плохо читал Коран, – спокойно ответил ему амир. – В третьей суре сказано: “И не должны вы быть похожи не тех, кто разделились меж собой и предались раздорам”.

Али-хан обладал феноменальной памятью и многие суры мог цитировать дословно.

Ильяс опустил голову, чтобы скрыть гневный огонь в глазах, и промолчал. Спорить с Кораном было немыслимо. Но и после того случая между Ильясом и Али-ханом то и дело возникали ссоры из-за необузданной, а главное, неоправданной жестокости Ильяса. Однако бойцом он был умелым и отважным, за что ему многое прощалось.

Дисциплина в отряде была железная. Спиртное находилось под строжайшим запретом. А уж о наркоте и говорить нечего. Даже курили в отряде всего несколько человек. Одним из них был Ильяс. Правда, он делал это украдкой, и Али-хан догадывался – почему. Когда Ильяс подходил близко, чувствовался едва уловимый сладковатый запах анаши…

Боевики понятия не имели, сколько времени им придется держать оборону в Краснокумске. Не знал этого даже Али-хан, имевший приказ сопротивляться до специального сигнала старшего командира, который скрывался в недоступном для федералов месте. А приказ оставить город мог поступить лишь в одном случае. В случае выполнения российскими властями требования боевиков. Письмо с этими требованиями Али-хан держал в нагрудном кармане. Его следовало передать вражескому командованию после того, как в городке завершатся все оборонительные работы.

Амир с горечью понимал, что является всего лишь незначительной фигурой в большой игре. Федеральные войска ни за что не выполнят требования покинуть Кавказ, и вся эта громкая акция с захватом

Краснокумска нужна для того, чтобы в Интернете, на сайте

“Кавказцентр”, поднялась шумиха об очередном успехе моджахедов, чтобы в разных странах вновь встрепенулись разномастные правозащитники, чтобы не прерывался поток денег и оружия из-за кордона.

“Мы все умрем здесь”, – подумал Али-хан, но отнесся к этому с философским спокойствием. Пути назад все рано не было.

Между тем осада могла затянуться надолго, и надо было где-то разместить своих людей, нуждавшихся в пище, отдыхе и воде для омовения. Этим занимался Ильяс. Прежде всего, он позаботился о командире, у которого рана на плече внезапно дала о себе знать дергающей болью и новым кровотечением. Двухэтажный частный дом, чудом сохранившийся в центре, казался идеальным местом для постоя.

Там проживала семья Куренных.

Ильяс, подгоняя хозяев дулом автомата, бесцеремонно выставил на улицу Алика, его мать и бабушку. Бабушка, совершенно бесстрашная оттого, что жизнь ее находилась на излете, учинила настоящий бунт.

– Вы что же это творите, фашисты! – ломким голосом закричала она, наскакивая на Ильяса, как отважная наседка.

– Прикуси язык, женщина! – отрезал Ильяс.

– Еще чего! Будут мне в моем доме приказывать всякие черно…

Алик не дал договорить оскорбительное слово, прикрыв бабушке рот ладонью. И очень вовремя. Глаза Ильяса побелели от бешенства, и палец лег на курок.

Бабушку с трудом удалось угомонить, усадив ее на лавочку в палисаднике.

– Что же нам теперь делать? – растерянно спросила у Алика мать.

– Не знаю…

– Может, к Фроловым пойти? Они приютят, я уверена.

Однако к соседям идти не пришлось. Появившийся Али-хан укоризненно покачал головой и тут же все перерешил. Он вернул семью в дом, а сам расположился в столовой, где прилег на диван и закрыл глаза.

– Я сейчас доктора приведу, – пробурчал Ильяс, явно недовольный поведением командира.

– Не надо, – поморщился Али-хан. – Делами займись.

Ильяс ушел, оставив в доме одного боевика для охраны.

Дел действительно было по горло. Поэтому рыть окопы пришлось местным. Боевики, поигрывая автоматами, прошлись по домам и выкурили оттуда всех, кто попался под руку. Взрослых среди них оказалось совсем немного. В основном это были пацаны и девчонки, всякими хитростями избежавшие поездки на огороды.

Вломились моджахеды и в квартиру Назаровых, где Марьяна пыталась напоить из пипетки едва дышавшую, но еще живую Найду. Хромова сделала псине перевязку (недаром же собиралась поступать в медицинский) и сейчас уговаривала перепуганную Сашку сбегать в аптеку за пенициллином.

– С нами пойдете! – сказал девушкам один из боевиков.

– Мы не можем! – возразила Марьяна. – Вы же видите, у нас больная собака!

В ответ раздался издевательский смех.

Второй боевик заметил лежавший на столе мобильник Марьяны, схватил его и сунул в карман. Он выполнял волю командира, приказавшего забирать у населения все мобильники, и протесты Марьяны ни к чему не привели. Потом боевики вытолкали сестер на улицу, где девушки присоединились к небольшой колонне, в которой уже стояли Алик

Куренной, Чебурашка, Андрей Тюменев, Людка Швецова и еще десятка два человек, на беду оказавшихся дома.

Боевики наведались и в дом Касымовых, где за поздним завтраком сидели ничего не подозревавшие о происшедшем хозяин – Равиль

Касымов, главврач местной больницы, его жена и четверо детей малмала меньше, старшим из которых был шестнадцатилетний Ринат.

Когда боевики поняли, что попали в татарскую семью да еще углядели на книжной полке Коран в золоченой обложке, пыла у них поубавилось.

– Мусульманин? – спросил один из боевиков у главы семьи.

– Да, – ответил тот.

Касымовы никогда не скрывали этого, и никто в городке не смотрел на них косо. Тут вообще был самый настоящий интернационал, и никому в голову не приходило вспоминать, что, например, Куренные самые настоящие хохлы, Тюменевы – русские, Швецовы – из кубанских казаков, а Чвановы – цыганских кровей. Доносившиеся до Краснокумска слухи, что где-то в больших городах случаются кровавые разборки – там таджика зарежут, там армянина до смерти изобьют – казались какой-то первобытной дикостью. А бритоголовых подонков, которыми в

Краснокумске и не пахло, здесь считали самыми настоящими психами, непонятно почему разгуливающими на свободе.

Непьющая татарская семья Касымовых, жившая по своим строгим, хотя и непонятным правилам, считалась в городе примерной. Шамиль Касымов был уважаемым человеком. Скольких больных поднял на ноги! А с приветливой супругой его, Фатьмой, всегда можно было перекинуться добрым словом да взять у нее рецепт настоящего бешбармака.

Боевики стояли, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.

– Вы кто такие? – спросил Касымов-старший. – И вообще что происходит?

– Ничего, – прозвучало в ответ. – Аллах акбар!..

И непонятные люди с автоматами убрались, оставив семейство Касымовых в недоумении и тревоге.

Как только за ними захлопнулась дверь, Касымов-старший бросился к телефону. Но в трубке стояла зловещая тишина, и стало понятно, что случилось нечто страшное.

Участковый Шульгин с чердака трехэтажного дома наблюдал за двигавшейся по улице небольшой колонной молодежи, вооруженной лопатами. По бокам шли несколько бородатых конвоиров.

Шульгин только что успел переодеться. Ему удалось стащить рубашку и штаны, которые сушились на веревке во дворе дома. Участковому пришлось пойти на это маленькое преступление. В милицейской форме он был бы слишком заметной мишенью для врага.

Вступать в бой с превосходящими силами противника не имело никакого смысла. Шульгина ждала бы неминуемая смерть. Может быть, красивая, но глупая. Совершенно бесполезная. А вот вырваться из города к своим, чтобы сообщить о том, что здесь происходит, следовало попробовать немедленно, не дожидаясь ночи, хотя темнота стала бы