Кинематограф по Хичкоку - Трюффо Франсуа

Во вторник в полдень отходил от берега нужный нам пароход "Ллойд Престино", направлявшийся в Южную Америку. Чтобы попасть на борт, надо было нанять катер. Еще 10 фунтов. И вот в 10.30, вытащив кошелек, чтобы заплатить рулевому, я обнаружил, что он пуст. В нем не было ни гроша!

10 тысяч лир как ни бывало! Я бросился в отель, посмотрел под кроватью, везде. Никаких следов. Иду в полицию заявить, что кто-то, видимо, побывал в моей комнате, пока я спал. "Хорошо еще, что не проснулся в тот момент,– думаю про себя,– а то бы меня еще и пристукнули". Положение мое самое отчаянное, но дело нужно делать. И энтузиазм, вдохновлявший мой режиссерский дебют, заставлявляет забыть потерю.

Но когда съемки лайнера кончаются, отчаяние вновь овладевает мной. Я занимаю десяток фунтов у оператора и 15 у актера. Эти суммы, однако, не покрывают наших расходов, и я пишу письмо в Лондон с просьбой об авансе в счет моего гонорара. Я составляю еще одно послание– немецким компаньонам, что-де, вероятно, мне потребуется увеличение бюджета, но не решаюсь отправить письмо в Мюнхен, боюсь, что они резонно возразят, откуда, мол, такие опасения в самом начале работы?

Мы возвращаемся в отель "Бристоль", где собираемся позавтракать перед отправлением в Сан-Ремо. После еды я выхожу на улицу. Там уже стоят оператор Вентимилья, и немочка, которая играет простушку, бросающуюся в морскую пучину. С ними хроникер, уже выполнивший свою часть работы и собирающийся назад в Мюнхен. Вся троица, склонив головы друг к другу, о чем-то довольно мрачно переговаривается. Я подхожу и спрашиваю: "Что-нибудь неладно?" "Да,– говорят,– проблема с девушкой. Не может она кидаться в воду". Я спрашиваю: "Да в чем дело? Как это она не может?" А они бормочут что-то невразумительное, не может и всё тут. Я требую ясного ответа. И вот там, на тротуаре, в людской толпе два кинооператора просвещают меня насчет женской физиологии. Господи боже, я об этом и знать никогда не знал! Они входят во все детали, и я слушаю их с растущим вниманием. И когда объяснения заканчиваются, гнев мой не смягчается, потому что я и так уже доведен до крайности всеми этими лирами и марками. В сильном раздражениия бормочу: "Что же она молчала об этом в Мюнхене?"

И вот мы провожаем ее вместе с хроникером и едем в Алассио. Нам удается подобрать другую девицу, но эта оказывается несколько поплотнее своей предшественницы и мой актер не в силах таскать ее на руках. С каждой попыткой вытащить ее из воды, он ее роняет– к великой радости зевак, помирающих со смеху на берегу. И когда наконец ему удается ее вытянуть, некая старушонка, мирно собиравшая ракушки, прошествовала как раз по первому плану, уставясь глазами прямо в объектив!

Дальше. Садимся в поезд, который должен доставить нас к Вилла д'Эсте. Нервы мои на пределе, потому что Вирджиния Вэлли уже прибыла. Я не в силах признаться ей, что это мой дебют. Первое, о чем я спрашиваю у своей невесты, это есть ли у нее деньги. "Нет". "Но были же",– упорствую я. "Да, но она привезла с собой еще одну актрису, Кармелиту Герейти. Я попыталась устроить их в отель поскромнее, "Вестминстер" на рю де ля Пэ, но они настояли на "Кларидже". Я поведал невесте обо всех невзгодах. В конце концов мы приступили к съемкам и там уже все обошлось благополучно. Мы тогда снимали лунные ночи в разгар дня и вручную раскрашивали пленку в голубой цвет. Сняв эпизод, я обязательно справлялся у своей невесты, каково ее мнение. Только теперь я отважился отбить телеграмму в Мюнхен с просьбой о деньгах. Правда, к тому времени я уже получил аванс из Лондона. Но актер, негодник эдакий, требовал возвратить ему долг. И когда я спросил, почему вдруг такая спешка, он ответил, что, видите ли, его портной требует уплаты. Наглая ложь!

Саспенс так саспенс. Получаю кое-какие деньги из Мюнхена, но их мало для оплаты отеля, аренды катеров и прочих непредвиденных расходов. В ночь накануне возвращения в Мюнхен я ужасно разнервничался. Дело в том, что я не только не собирался извещать нашу звезду о том, что это моя первая картина, но и не хотел, чтобы до ее ушей дошла весть о жалком финансовом состоянии нашей экспедиции. И вот я иду на неприглядный поступок. Я извращаю факты и сваливаю все на мою невесту, обвиняя ее в том, что она привезла лишнюю актрису. "А посему,– объявляю я ей,– вы и одолжите у звезды 200 долларов". Она сплетает какую-то историю и возвращается с деньгами, что позволяет мне оплатить счета и купить железнодорожные билеты первого класса. Нам предстоит пересадка в Цюрихе, в Швейцарии. На следующий день мы должны прибыть в Мюнхен. На вокзале меня заставляют доплатить за превышение багажа, потому что американские подружки везут с собой огромные сундуки с барахлом. Деньги опять почти все вышли.

Надо начинать всё сначала– черт бы побрал все эти бухгалтерские дела! Довожу до Вашего сведения, что с тех пор всю грязную работу я делал руками моей суженой. В тот раз я велел ей разузнать, будут ли американки обедать. К великому облегчению, они ответили, что в рот ничего не возьмут в этих европейских поездах: они захватили с собой бутерброды из отеля. Это означало, что остальная часть группы могла позволить себе поесть по-человечески. Я вновь берусь за расчеты и выясняю, что при переводе лир в швейцарские марки мы теряем несколько пенсов. Поезд опаздывает. В 9 вечера из окна своего купе мы видим отходящий от перрона состав– тот самый, на который мы должны были пересесть! Значит, ночь нам предстоит провести в Цюрихе. А денег почти нет. Наконец поезд останавливается. Саспенс достигает такой силы, что я почти не выдерживаю. К нам кидаются носильщики, но я незаметным жестом отсылаю их прочь– больно дорого– и сам тащу чемоданы. Край одного из нас задевает вагонное окно и раздается оглушительный звон разбитого стекла– я такого в жизни не слыхал!

Перед нами немедленно вырастает служащий: "Мсье, прошу сюда!" Меня приводят в контору и объявляют, что разбитое стекло обойдется в 35 швейцарских франков. Таким образом, заплатив их, я высадился в Мюнхене, имея в кармане один пфенниг. Так завершилась первая в моей жизни натурная съемка.

Ф.Т. Да это готовый сценарий! Но вот что я хотел бы уточнить. Вы подчеркнули, что в то время были совершенно невинны и ничего не знали о сексуальных отношениях. А между тем уже в "Саде наслаждений" две девушки, Пэтси и Джил, представляют собой просто готовую любовную пару, одна в пижаме, другая в пеньюаре. В "Жильце" есть еще более прозрачная сцена, где миниатюрная блондинка сидит на коленях мужеподобной брюнетки. Так что уже по первым Вашим фильмам создается впечатление, что Вас притягивало противоестественное.

А.Х. Впечатление, может быть, и создается, но корни всего этого не столь глубоки, как Вам кажется. Я действительно был целомудрен. Поведение девушек в "Саде наслаждений" было навеяно одним происшествием в Берлине в 1924 году, когда я работал ассистентом режиссера. Однажды одно весьма уважаемое английское семейство пригласило меня и режиссера отобедать. В компании с нами оказалась молодая девица, дочь одного из боссов УФА. После обеда мы отправились в ночной клуб, где мужчины танцевали друг с другом. Там были и женские пары. Две немецкие девушки, одна лет девятнадцати, другая около тридцати, вызвались отвезти нас домой. Но машина остановилась у какого-то отеля и эти девицы настояли, чтобы мы зашли туда вместе с ними. В номере мне было сделано определенное предложение, в ответ на которое я стоически твердил: "Nein, nein". Потом мы основательно приложились к коньяку, и наконец наши новоиспеченные знакомые оказались в постели друг с другом. И что же, Вы думаете, делает студентка, дочь студийного босса?– Надевает очки, чтобы не упустить деталей. Вот Вам gemiitlich[ 1 ] немецкий фамильный вечерок.

Ф.Т. Понятно. Скажите, а павильонные съемки "Сада наслаждений" велись в Германии?