Куранты про комедианта и колдунью - Валерий Маргулис

Сумароков – Так уж стало, Екатерина Алексевна… Простите дурака. (Всё больше и больше заикается.) Да, дело больно спешное, не опоздать бы… Уж не велите казнить. Не за себя, поверьте, сердце болит, за Россию-матушку!

Екатерина – И вы не нашли никого другого для защиты России, как бывшую немецкую принцессу?

Сумароков – Нам бы, матушка, поболе россиян с вашей любовью к Россиюшке горемычной. Да с вашей головушкой! Мы бы, ух, каких бы дел натворили!

Екатерина – (Вся собравшись. Напряглась.) Алексан Петрович, уж пощадите женское любопытство… Ну, же! Уважаемый рыцарь, мы одни, и дама, пришедшая к вам на свидание, ждёт откровения.

Сумароков – Матерь святая, сохрани и помилуй. (Крестится.) Не оставь грешного раба твоего! (Очень серьёзно.) Противу тётушки вашей компаньоном прошу быть.

Екатерина невольно оглядывается по сторонам. Она не знает, как ей выгоднее себя вести – закрыть рот этому идиоту или кричать.

Екатерина – Да вы с ума сошли!

Сумароков – (Очень серьёзно.) Кроме вас некому. Сами посудите. Приезжает, эдак недели две назад, из Ярославля сенатский экзекутор Игнатов, был он там с ревизиями по откупу вина да соли. Чем уж он там занимался, я не ведаю, а только трезвонит, как болтливый пёс, каждому встречному, что видел де он в том тридесятом царстве театр, так «ни в сказке сказать, ни пером описать». И что хозяин того театра не заморский принц и не Кощей Бессмертный, а русский купец-удалец Федька Волков.

Екатерина – Сударь, вы только что уверяли, что дурой меня не считаете. Однако внимать вашей околесице… (Поняв, что ничего интересного для себя она не узнает, княгиня раздосадовано фыркает.) Мы с вам ошиблись, видимо, вместе: вы адресом, а я в вас. Прощайте.

Сумароков – Голубушка! Царица небесная! Ваше высочество! Выслушайте! Два слова! Я что хотел сказать… Почему торопил: сердце чуяло, что соблазнят нашу Лисавет Петровну. Думаю, что как услышит дифирамбы дурака… так оно и случилось, будто я в воду глядел – велит звать для потехи в Петербург тех ярославских скоморохов, лебёдушка наша белая, пред свои ясны очи.

Екатерина – Да я-то тут с какого бока-припёка?

Сумароков – К кому ж мне было ещё, голубушка? Вы же у нас Мельпомена российская! А тут – скоморохи. Вы знаете, что это такое – скоморох?

Екатерина – Актёр.

Сумароков – Скоморох, Екатерина Алексевна, что бы вам понятнее было, – шут. Паяц! Лет сто назад их по царским указам поганой метлой из любого приличного места взашей гнали, на кол сажали, яко богохульников… А сегодня, пожалуйста, сама императрица в гости просит пожаловать. Мало что ли у нас охочих комедиантов в Петербурге да в Москве? Сколько я их перевидел… Простолюдины. Всё, что это скоморошье племя может, так это над попом да над благородными чувствами дворянина насмехаться. Ваше высочество, будьте заступницей, отговорите государыню звать шутов-скоморохов.

Екатерина – Да что вы этих мужиков так близко к сердцу берёте? Вы же знаете её страсть к русским сказкам? Старые, знать, наскучили… Посмотрит, ублажит себя раз-другой, и делу конец. Вам с чего бы полошиться?

Сумароков – С чего полошиться? Не хочу видеть своё детище испоганенным мужиками-невеждами!

Екатерина – Ничегошеньки не понимаю…

Сумароков – Экзекутор сенатский чем, вы думаете, меня обрадовать хотел? Сочинение моё, говорит, моего «Хорева» в Ярославле де видел. Сладно, мол.

Екатерина – Так и славно, коли сладно, чего ж вам ещё?

Сумароков – Да разве же он может понимать, что ладно, что неладно? Дворянин-то он скороспелый, из тех же мужиков. Какой с него спрос? Да вы только вообразите, как же могут мужики-скоморохи играть мою трагедию? Читали они когда-нибудь великих теоретиков сцены – Риккобони! Ремо? Буалло? А ведь это столпы искусства! Без них шагу ступить на сцене, слово произнести нельзя, не осквернив высокого Парнаса! Я писал не на мужицкий манер. Да, что с того? Ведь мало кто поймёт, глядя на неучей, что моей вины тут нет. Боюсь, боюсь позора незаслуженного, Ваше Высочество… И что за радость-то меня на смех выставлять, когда в городе французский балет, итальянская опера, драма из Германии?

Екатерина – Так государыне бы всё это и сказали…

Сумароков – Помилуйте, Екатерина Алексевна, ведь кому знать, как не вам её характер. Как разгадать, с какой ноги она нынче вставала?

Екатерина – А что как я того не разгадаю? Думаете, я горю желанием ей перечить? А коль не случай?

Сумароков – Знаю, знаю, голубушка, и вам не мёд. А всё, глядишь, сподручнее, чем с моим-то рылом.

Екатерина – Ой, не знаю… (Размышляя.) Кадетам вы же доверяли свои пьесы. Они читали Буалло?

Сумароков – Разве можно равнять – вкус, воспитание кадета и пьяное купеческое сборище?

Екатерина – Послушайте, сударь, вы же служите адъютантом у графа Разумовского. Не проще было бы вам обратиться со столь изощрённой просьбой именно к нему? Не мне вам рассказывать, что у Алексей Григорьича куда больше бывает интимных минут с государыней.

Сумароков – Екатерина Алексевна, да ведь он… ну, вы же знаете сами… ещё вчера в холуях бегал… Тот же мужик. Может, его эта затея и есть? Богом молю, отговорите государыню скоморохов на посмешище всей России в столицу звать. Ведь не приведи Бог, кто из иноземцев напросится в смотрители… Бог вас отблагодарит, а я по гроб жизни рабом вашим быть готов.

И опять сюда устремляется Елизавета, тянущая за собой группку чуть поменьше: две-три разномастные фрейлины, портной и «манекенша» в платье, которое шьётся для государыни. «Манекенша» прикрыта плащом, чтобы новинку не узрели до срока.

Елисавета – Сюда. Я люблю этот уголок. Молодцы! Успели. А я затанцевалась и забыла. (К Сумарокову и Екатерине.) И вы здесь, голубчики… Ты, Катиш, останься. (К Сумарокову.) А ты мне не нужен.

Сумароков молча кланяется и отходит, не поворачиваясь спиной к Елизавете.

Елисавета – Порадуйте… покажите…

Портной помогает «манекенше» сбросить плащ.

Елизавета – (Обходит вокруг своей очередной игрушки. Капризничает.) А ну, подыми руку-то… Не будет ли мне резать как давеча?

Манекенша – (Испуганно.) Нет, нет, Ваше Величество…

Портной – (Разводит руки, как бы говоря: «Зачем волноваться?») Ваше Величество…

Елизавета – Молодец… молодец… мне нравится… А в поясе всё же чуть прибери, не бойсь. Боле прибавлять не буду. До воскресения успеешь? Смотри!

Портной – (Смеет выказать обиду, мол, я же обещал.) Ваше Величество…

Молоденькая фрейлина – (Щебечет.) Ваше Величество, а во Франции декольте уже не в моде.

Елизавета – (Встревоженно.) Это кто же тебе сказал, милочка?

Фрейлина – А помните, во французском балете у примадонны платье ведь без декольте было?

Екатерина – Княжна, детка. У этой примадонны платью просто не на чем было б держаться, сделай она декольте чуть побольше.

Дамы рассмеялись, поскольку шутка была принята государыней.

Екатерина – (Ободрённая.) Кстати, Ваше Величество, о театре… Слышала я, скоморохов хотите звать?

Елисавета – Слышала? (К портному и манекенше.) Ну, молодцы! Спать идите, ежель хотите. Рассвело уж… И мы сейчас… (Екатерине.) Не скоморохи они, Катиш, в том-то и штука! А самые что ни на есть комедианты. Как в том же немецком, а только говорят они по-русски!

Екатерина – И надолго хотите, тётушка, их завести?

Елизавета – Ну, нет. Посмотрим раз-другой, да и ладно. Что ж нам свой театр российский заводить? Нет. Оно у нас не в природе. Эй, княжна, вон таракан бежит, убей-ка лучше, чем про декольте тебе болтать.

Екатерина – А не боитесь? (Чуть тише.) Что как иноземцы засмеют, коль что не по нраву придётся?

Елизавета – А я для смеху и хочу их звать. Что же тут плохого? Тут о другом помозговать… Эх, жаль Алексан Петрович ушёл, я с ним хотела… (К фрейлинам.) Вы идите, идите в карету, мы сейчас с княжной чуть потолкуем. (Зевает.) Спать, спать… вон уж солнцу сейчас… Может, оно хорошо, что мы с тобой… С мужиками, ведь келейно нельзя, с ними поговори – на завтра враз весь Двор шушукаться будет. Ведь как дело завернулось? Привёз, значит, из Ярославля сенатский экзекутор челобитную от тамошнего архимандрита с «помоями» на тех лицедеев.

Екатерина – Вы же сами сказывали…